Волосы

Так назывался блистательный американский мюзикл шестидесятых. Его написал композитор Голт Макдермот.

Мюзикл шел на Бродвее, а потом появился фильм Милоша Формана. Герои мюзикла – компания «волосатиков», хиппи, к которым прибивается парень из провинции Клод. Он призывник, которого должны отправить во Вьетнам. Клод влюбляется в красавицу Шейлу, и новые друзья-хиппи решают сделать ему подарок перед отправкой на войну: один из них должен заменить Клода в казарме на одну ночь, чтобы тот мог попрощаться с девушкой. Разумеется, именно в ту ночь новобранцев отправят во Вьетнам, и вместо Клода погибнет хиппи Джордж Бергер.

Так вот, самая жуткая и пронзительная сцена в фильме Формана – это когда хиппи Джорджу его друзья обрезают волосы, чтобы сделать его похожим на новобранца. Процесс стрижки выглядит жертвоприношением и точкой невозврата. Этим в конце концов и становится. Лишившись волос, хиппи Джордж будто бы лишается некоей внешней защиты. И внутренней самозащиты. Сакральный смысл его длинных прядей на экране столь очевиден, что зрители плачут уже больше тридцати лет. Упала прядь – будет трагедия.

Конечно, те, кто прошлой ночью напал на Юлю Степанову, Формана не смотрели, Макдермота не слушали, книг не читали. Их начальство – тоже вряд ли. Но вот послушать рассказы старших товарищей мелкие гэбэшные начальнички вполне могли. Например, о том, как в СССР боролись со стилягами и теми же хиппи – за ними гонялись вдохновленные образами плешивого Ленина и бесполой Крупской комсомольцы-добровольцы и обрезали волосы. Иногда – не комсомольцы, а менты, которые их задерживали и доставляли в отделение. Предъявить вроде нечего – человек не тунеядец, с трудовой книжкой, дворником или лаборантом числится, да и общественный порядок не нарушает. И вообще ничем не отличался бы от общей бесцветной и безликой массы, если бы не эти чертовы патлы. И эти чертовы патлы им отрезали в ментовках тупыми канцелярскими ножницами. Заметьте, не били, не пытали, даже на 15 суток не сажали. Несколько взмахов ножниц – и ты свободен. Иди.

И в этом был, с их точки зрения, особый смысл, - в абсолютном унижении. Кстати, еще до хиппи и стиляг, сразу после войны, в деревнях сельчане обривали наголо женщин, которых подозревали в связях с оккупантами. Не выслушивая, не позволяя ничего сказать в свою защиту, - просто обрезали волосы. И это было унизительнее всего. Если человеку не принадлежат даже его собственные волосы, которыми могут по собственному усмотрению распоряжаться другие, значит, этому человеку не принадлежит ничего. Его жизнь, его личная свобода, его частное пространство, как и его обрезанные волосы, принадлежат государству. Или любому его представителю, который от нечего делать возьмет со стола тупые ножницы. Этими вроде и не преступными, и физически безболезненными действиями пустышки, которым советская власть заменяла ум, честь и совесть, устанавливали свою доминанту. Точно так же поступили их последователи, обрезавшие волосы Юле Степановой. Вроде как и не причинили физического ущерба, не изуродовали (Юля сейчас выглядит авангардно, но стильно), то есть не ставили перед собой цель «попортить фасад» молодой красивой женщине. Ее хотели именно унизить – лицом в снег, и зловещее щелканье ножниц над ухом, и летящие в сугроб белокурые локоны, и абсолютная невозможность что-либо изменить.

Почему, возникает вопрос, они попытались унизить человека подобным методом только сейчас, если тактика использовалась десятилетиями? Возможно, рассказы старших товарищей тут ни при чем – те товарищи давно уже обихаживают свои пенсионерские грядки, а их рассказы воспринимаются как стариковское бурчание. И у меня такая версия случившегося. Во время новогодних праздников кто-нибудь из многочисленной гэбэшной шелупони – какой-нибудь прапорщик или офицерик, - щелкая телевизионным пультом и жуя чипсы, наткнулся, к примеру, на замечательный фильм Валерия Тодоровского «Стиляги». Этот фильм на разных каналах показывают довольно часто. Там главной героине, изумительной красавице с роскошной прической, бесцветные комсомольчики обрезают волосы, а она плачет навзрыд. И наверняка посмотрел этот безвестный и безымянный гэбист кино и щелкнул пальцами: «Вот оно! Что ж мы раньше-то не додумались! Ноу-хау, ей-богу, итить-молотить!» И те два жлоба, которыми он командует (большее количество жлобов ему не доверили, но он надеется на лучшее и потому очень старается), идут выполнять приказ. А у кого из оппозиционных барышень самые восхитительно-кудрявые и ослепительно-белые локоны? Конечно, у Степановой!

Моя подруга и редактор charter97.org Наталья Радина, кстати, в тюрьме мыла голову каждый день – при полном отсутствии условий для этого. Даже вертухаи удивлялись, зачем она каждый день создает себе дополнительные проблемы в холодной камере, вскипятив маленький ковшик воды и разводя ее с холодной почти до камерной температуры. А это было тоже сакральное – владея хотя бы собственными волосами, Наташа не сдавалась им. Она оставалась собой. И осталась. Плешивые кагэбэшники оказались лузерами.

Допускаю, что нападение на Юлю было чем-то вроде стендового испытания. Если бы она рыдала от унижения, проклинала страну и тот день, когда ее угораздило здесь родиться, билась в истерике и заказывала билет на ближайший рейс куда-нибудь, - эксперимент был бы успешным. Но – не сработало. Потому что Юля смеялась. «Послушай, а может, они просто на паричок собирают?» - говорила она мне по телефону утром.

Может, и на паричок. Мы-то все по старинке пытаемся мыслить логически, а зря. Так что если на днях правитель появится на экране в образе белокурого кудрявого херувимчика, лично я не удивлюсь. Степанова тоже.

Ирина Халип, специально для charter97.org