Средневековье нам завидует

Хочется иногда порулить литературным процессом. Давно же не было таких встреч, где вместе свои и чужие.

Кажется, с 1997 года. В том почти забытом разговоре чужими были все. Кричали. Чего-то требовали. Проблему пришлось решать революционными средствами. Требовательных и принципиальных выбросили из здания, возведенного когда-то на минской улице Фрунзе на отчисления от их же взносов и гонораров. И вообще, создали в то время новый Союз писателей Беларуси. Свой, надежный. С генералом милиции во главе.

Бунтовников и крикунов, как можно было ожидать, никуда не выслали. Здесь же демократии - море. И граница, за которой они сразу оказались, скорее мнимая, чем настоящая. Интересно даже, как им сейчас живется, - почти в подполье, или в гетто. Действительно, прошло много времени. Достаточно, чтобы каждый мог понять, кто здесь чужой и кто свой.

А потому следует сразу подчеркнуть дистанцию. Просто и величественно войти в большой зал. Под флагами занять свое место. Не торопясь, перевернуть бумажки, тщательно подготовленные подручным чиновничеством. И шокировать присутствующих вопросом по существу: «В чем причина того, что за прошедшие двадцать-тридцать лет так и не появились современные «Война и мир», «Поднятая целина»? Это что, отсутствие талантов?»

Вот так - вопрос ребром. И разве могут они возразить, все эти писатели и режиссеры? Нет даже тени риска, что кто-то из них встанет вдруг да хлопнет на стол несколько веских томов, соответствующих тем яснополянским да вешанским.

Во-первых, охрана не позволит - не те времена. А во-вторых, он знает хорошо, что нет таких произведений в природе. Также времена не те. А поэтому можно спокойно перебирать бумажки, отметая ненужное, останавливаясь на абзацах, которые озвучить стоит.

«В наши дни никто не диктует, о чем писать. Если диктуют, то вы, пожалуйста, скажите, кто и что диктует. Ушли в прошлое цензура и госмонополия на печатное слово. Если не так, вы тоже мне об этом скажите».

Какая прекрасная страна! Свободы здесь - некуда девать. Только она почему-то слишком своеобразна и безнадежно тоталитарная. Вот только некоторые из ее бесчисленных проявлений.

Свободный театр никого здесь не трогал и не обижал, работал на окраине в арендованной развалюшке, был приглашен гостеприимными хозяевами одной из усадеб в Минском районе. Обычная встреча творцов и любителей этого театра. Собрались зрители - родственники и друзья тех хозяев. Едва начался спектакль, вломились омоновцы. Схватили всех - и зрителей, и актеров. А что вы хотите - свобода творчества!

Обычные таможенники задержали на границе несколько экземпляров книги Алеся Беляцкого, посвященной Франтишке Богушевичу и другим белорусским писателям. Мгновенно возникло подозрение, что это что-то чрезвычайно опасное. Создали экспертную группу из провинциальных служителей режима. Результатов долго ждать не пришлось - так и есть, экстремизм. Книги идут в огонь, средневековье нам завидует. Свобода!

На минской улице, которая носит имя Ивана Мележа, где жил поэт Рыгор Бородулин, молодые журналисты снимали Владимира Некляева. Обычное, казалось бы, явление даже в запуганном и сверхрежимном Минске. Однако в то же время по улице этой проходил какой-то мелкий милицейский крючок. Он услышал белорусский язык, что само по себе показалось ему чрезвычайно подозрительным. Вызвал помощь. Забрали всех в участок.

Не на службе был человек. Просто шел себе куда-то по улице. Но бдительности не терял. Опасность определил сразу. Не зря же милиционеров сейчас в семь раз больше, чем в советское время. И все защищают свободу. Тем более, творческую.

Хорошо жить в стране, где все так искренне заботятся о красивом писательстве. И где даже самый главный начальник может вот так однажды все бросить, чтобы лично взяться за литературный процесс. Только стоит ли в таких случаях захлебываться от радости?

Однако приглашенные на ту высокую встречу были чрезвычайно деликатными. И темы неприятные, вроде пятого срока на одной должности или судьбы политзаключенных, никто не затрагивал. Возможно, величественно-колхозная атмосфера ЦАЛ ДИР БИЕ требовала от присутствующих терпимости. А может, все куда проще. Нет уже Быкова, Адамовича, Буравкина, Бородулина. И, как говорил один поэт, все теперь разрешено. Этические нормы больше не помеха. Договариваться можно и с диктатором. Кто сказал, что конформизм - это плохо?

И действительно, зачем было возиться целых двадцать лет? Он же терпимый человек. Даже литературой вдруг заинтересовался. Переживает, что нет шедевров. И светлый образ Макара Нагульнова в творчестве всей этой когорты пока что не предвидится. Кстати, тему политзаключенных сам же затронул. На пальцах объяснил особенно несведущим, что такой категории в условиях абсолютной законности нет и быть не может. А Николай Статкевич как сидел, так и будет сидеть. Сам виноват.

Отличная получилась беседа. Каковы перспективы развернулись перед страной и ее писательством! И голые крючки сверкают там так привлекательно. Вот только примет правитель пятый срок, и все сразу будет. Возможно, даже первое белорусскоязычное учебное заведение откроют. Как только рак на горе свистнет, так сразу. И вообще, здесь с языком не так уж и плохо. Он здесь процветал и будет процветать. Вопреки отдельным злым ментам. И даже он, правитель, как было засвидетельствовано, белорусскоязычным может стать мгновенно.

Одно только в стране плохо. Рядом с романом Толстого и колхозной эпопеей Шолохова пока поставить нечего. Но ничего страшного, если никто из литераторов произведение востребованное не напишет.

Был же когда-то такой маршал - герой неоднократный и руководитель незабываемый мощного Советского Союза. Тоже ждал шедевра и не дождался. Тогда он сел и сам все написал. О собственном героическом пути. Суперпроизведение на все времена. Страна читала и плакала.

А мы чем хуже? Дождемся.

Владимир Халип, специально для charter97.org