Сила неравнодушных

Лекция о Свободе.

Лекция была прочитана лидером «Европейской Беларуси» Андреем Санниковым в голландском культурно-дискуссионном центре De Balie в Амстердаме. Приводим текст лекции полностью:

Свобода — это выпрыгнуть из клетки

При подготовке к выступлению я, естественно, покопался в высказываниях мудрецов о свободе, надеясь найти ключ, который помог бы мне выглядеть умным.

Я нашел много цитат: от древних греков до современных рок-музыкантов.

Вот одна из них, которая мне особенно нравится:

«Секрет счастья - это свобода. Секрет свободы — мужество». Сложно поверить, но сказано это было неизвестным древнегреческим историком, жившим в 460-404 до н.э.

И тут я наткнулся на слова Авраама Линкольна: «Мир еще не придумал хорошего определения свободы». И я подумал: кто я такой, чтобы спорить с Авраамом Линкольном? И кто я такой, чтобы идти против мира?

Я решил просто рассказать вам даже не о своем понимании свободы, а о своем опыте свободы и несвободы.

Но все же я начну с цитаты мудрого человека. Когда его спросили, что в его понимании «свобода», он ответил: свобода — это значит выпрыгнуть из клетки. Этот мудрый человек — мой сын Данька. Я только что вышел из тюрьмы, а ему было 5 лет, когда я задал ему этот вопрос.

Это была не трогательная мудрость наших малышей, после чего принято умиляться, гладить их по головке и обнимать. Это было мнение маленького мужчины, которому было 3 года, когда его родители внезапно исчезли в ночь на 19 декабря 2010 года и который увидел свою мать только после полутора месяцев, а своего отца – только спустя 16 месяцев. До этого мы никогда не оставляли его более, чем на три дня, даже в командировки ездили по очереди. Это было мнение маленького мужчины, которого КГБ пытался похитить и поместить в приют. Это было мнение трехлетнего мужчины, в дом которого вламывались с обыском милиция и агенты КГБ, обыскивали даже его игрушки и его детскую кроватку. Это сказал маленький человек, который вынужден был три с половиной месяца жить под домашним арестом с двумя агентами КГБ, которые наблюдали за ним 24 часа в сутки.

Он сказал это, исходя из опыта всей своей жизни, серьезно обдумав то, что он скажет. В свои пять лет он уже столкнулся с жестокой реальностью и понял ценность свободы. До этого он вообще не признавал, что зло существует, всегда заставляя нас, своих родителей, соглашаться, что плохие персонажи в сказках не такие уж и плохие, как там написано, и что они в конечном итоге станут хорошими. И вот он увидел зло своими глазами и понял, что зло лишает свободы.

В этом возрасте мне повезло больше, чем ему. Мне не приходилось думать о таких серьезных фундаментальных вещах. Точнее – я не сталкивался с ситуацией, в которой я должен был об этом думать. Я родился в Советском Союзе через год после смерти Сталина. Это было не худшее время для появления на свет: мягкий период советского тоталитаризма.

Я не думал, что живу в несвободной стране. Даже после того, как я прочитал в довольно раннем возрасте «Один день из жизни Ивана Денисовича» Александра Солженицына о сталинских лагерях, я думал, что те времена навсегда ушли. Книга потрясла меня. Испытания заключенных в лагерях ГУЛАГа были настолько ужасны, что невозможно было представить, как некоторые из них выжили. Однако тот факт, что книга была опубликована в той же стране, которая создала ГУЛАГ, систему тюрем и лагерей, более того, она входила в школьную программу, успокаивал. Все закончилось. Такого больше не повторится.

По иронии судьбы я вновь прочитал книгу, когда сам был в колонии, и она уже не показалась такой беспросветной. Я был на зоне, где во многом сохранялась практика прошлого, и с этим приходилось жить.

В Советском Союзе мне пришлось воспринимать отсутствие свободы вокруг меня. Как сказал один из известных советских писателей Фазиль Искандер: «мы все мучительно пытались поверить в идеологию». Не верить в нее было непросто, так как с колыбели тебе объясняли, что ты «самый счастливый ребенок в мире», потому что тебе повезло родиться в «самой лучшей в мире стране».

Когда я подрос, я понял, что мы лишены чего-то очень важного и ценного: книг, музыки, современного искусства, кино, даже одежды. Мы с трудом добывали все это, чтобы почувствовать свою связь с миром. Мой друг Николай Халезин, руководитель Белорусского свободного театра, написал пьесу, которая была поставлена в Беларуси и шла по всему миру. Она называется «Поколение Jeans». Она именно об этом. О том, что джинсы, рок-музыка, чтение книг, которые были запрещены и не публиковались в Советском Союзе, давали нам ощущение принадлежности к миру вне железного занавеса, давали нам ощущение свободы.

Позже я узнал одну забавную деталь: не рок-музыка, западные книги или даже любовные сцены в фильмах считались наиболее опасными для советской идеологии. Самым опасным был показ в фильмах западных супермаркетов, особенно американских. Вот почему музыка и эротика цензурировались слегка, а сцены в супермаркетах безжалостно вырезались. Я думаю, что советские идеологи хорошо понимали, что процветание непосредственно связано со свободой.

Свобода в СССР иногда доходила до нас весьма необычными путями. Например, довольно рано я прочитал «В круге первом» и «Раковый корпус» Солженицына о политических заключенных в СССР, таким образом расширил свои знания о тёмной стороне Советского Союза.

Эти книги были прекрасно изданы. Необычные дорогие переплеты, очень тонкая белая рисовая бумага. Они были изданы на Западе знаменитым издательством «Посев». И обе они были из сейфа главного редактора газеты «Правда», рупора советской пропаганды. Их дал мне почитать мой отец, а он взял их у Андрея Макаенка, одного из самых известных драматургов того времени в СССР. Макаенок в свою очередь взял их у Михаила Зимянина, главного редактора газеты «Правда» и позднее правой руки Михаила Суслова, главного идеолога СССР. Солженицын был запрещен, подвергался всевозможным идеологическим гонениям, даже чтение его книг могло означать серьезные проблемы с КГБ. Но Зимянин и Макаенок были из Беларуси, а последний был другом моего деда. Таким образом я получил уникальный шанс прочитать эти книги в отличном издании.

Когда советские войска вторглись в Чехословакию мне было 14 лет. Я ничего не знал о демонстрации на Красной площади в Москве, когда 8 человек вышли с протестом против этого вторжения. Позже я узнал об этой демонстрации, а еще позже я познакомился с Натальей Горбаневской, одной из ее участниц. Мы стали друзьями. Наташа умерла в прошлом году. Это был год 45-летия героической демонстрации, и Наташа вновь была на Красной площади, и вновь людей арестовывали за протест, на этот раз против режима Путина.

Советское вторжение в Чехословакию означало для меня меньше информации о хоккейной команде этой страны, лучшие игроки которой были против вторжения, в том числе и мой любимый игрок Вацлав Недомански.

Я не знал о беспорядках в 70-х годах в Польше, где люди протестовали против внезапного роста цен. Беспорядки, которые начались в Гданьске и Гдыне были жестоко подавлены, по меньшей мере 42 человека погибли, более 1000 были ранены.

После этого в Советском Союзе стало меньше польской музыки, польских фильмов и польского искусства. Дело в том, что, кроме железного занавеса, отделяющего нас от Запада, были еще занавески из колючей проволоки между СССР и остальной частью «социалистического лагеря». Они были не такие прочные, но все-таки свою функцию выполняли. Ведь свобода, свободное слово, свободная информация приходили к нам не только через различные радиоголоса, но также через так называемые страны «соцлагеря», где с этим было полегче, их культуру и интеллектуальные события, которые помогали нам понять свободу и быть в курсе того, что происходит в мире.

Для меня и моего поколения очень важным было влияние польской музыки, фильмов, плакатов, книг. Как важны были книги советских диссидентов и фильмы советских режиссеров, которые не разрешали показывать широкой общественности. Они давали мне ощущение трехмерного мира, в отличие от плоского идеологического мира, насаждаемого советскими идеологами.

Каждое волнение в социалистическом лагере, каждое заявление западных интеллектуалов с осуждением нарушений прав человека в Советском Союзе что-то отнимало у меня, у моего мира, который я начал создавать для себя внутри тоталитарного государства. Потому что после каждого такого события их участников - писателей, музыкантов, художников, режиссеров - в Советском Союзе запрещали, а их произведения исчезали из библиотек, кинотеатров, выставок, эфира.

Видимо, в связи с этим я и начал чувствовать отсутствие свободы. Я не был диссидентом, я не был против советской системы. Как и подавляющее большинство моих соотечественников я никогда не думал, что СССР рухнет. Я готовился жить в СССР всю свою жизнь и я принимал правила, которые существовали, но мне нужна была моя личная свобода. А моя личная интеллектуальная свобода постоянно ущемлялась, и покушения на нее становились все более настойчивыми. Я знал о западной культуре немного и хотел узнать больше, по крайней мере читать тех авторов, которые были доступны и переведены в Советском Союзе. Но они начали исчезать.

Были запрещены даже советские писатели, которых раньше можно было свободно читать, например, мой любимый Василий Аксёнов. Кстати, Аксёнов написал роман под названием «Остров Крым», в котором предсказал вторжение России на полуостров. Стали запрещать фильмы моих любимых Анджея Вайды и Кшиштофа Кисьлёвского. Атмосфера становилась все более удушающей.

Мне повезло. Случайно или подсознательно я выбрал профессию, которая по крайней мере, могла открыть для меня какое-то окно в мир: я стал переводчиком. Я работал в разных странах и, наконец, приехал на работу в Нью-Йорк, в Организацию Объединенных Наций.

Помню слова своего коллеги, который тоже работал в ООН. Я только начинал свой контракт, а он его заканчивал. ООН - щедрая организация. При отъезде на родину вам полагается целый контейнер оплачиваемого багажа. Мой коллега воспользовался этой щедростью в полной мере. Он буквально вывез с собой весь свой американский дом, включая мебель, кухонное оборудование, самые последние модели ТВ и стерео-системы, а также книги, видео кассеты, пластинки и т.д. Я встретился с ним через год после того, как он покинул Нью-Йорк. Он сказал мне с большой горечью: можно забрать с собой кучу вещей, чтобы сделать свою жизнь комфортной, но нельзя создать даже островок свободы в несвободной стране; как только ты переступаешь порог своей квартиры, ты вновь несвободен.

К счастью, прежде чем я закончил свою работу в ООН, наступила «перестройка», которая закончилась крахом тоталитарного государства. Кстати, только во время «перестройки» впервые в СССР в «Литературной газете» был опубликован текст Всеобщей декларации прав человека. Самый важный документ столетия, который среди других государств членов ООН подписал и СССР, был в Советском Союзе запрещен. За его распространение и даже упоминание можно было угодить в тюрьму.

Наконец Всеобщая декларация стала тем инструментом, который начал использоваться в странах бывшего Советского Союза. Это было чрезвычайно важно для нас, долгое время лишенных свободы и основных прав человека.

Все знают, что такое свобода. Каждый чувствует, что такое свобода. В то же время у каждого свое определение свободы или отсутствие такого определения, просто ощущение, что является свободой, а что нет.

Свобода - это абстрактное понятие, которое имеет весьма конкретное содержание.

Именно поэтому так важна была Всеобщая декларация прав человека для молодых независимых государств. Вот почему она так важна для нас сегодня.

На момент распада СССР подавляющее большинство населения, в то время под руководством Белорусского Народного Фронта, поддержало свободу и независимость Беларуси. Теперь можно сказать, что мы приняли свободу и независимость как подарок, а не как ответственность. Мы думали, что демократия и свобода после краха тоталитаризма приходят автоматически. Что свобода и демократия - это естественный следующий исторический этап развития. Мы были неправы. Теперь я могу сказать, что мы должны были видеть в Всеобщей декларации прав человека не совокупность идеалов, а конкретную дорожную карту для достижения свободы. Ее необходимо было использовать в качестве практического руководства, и каждое право должно было стать действующим законом и подкрепляться его практическим применением.

Мы в Беларуси ощутили вкус свободы. Это был очень короткий период, с исторической точки зрения – несуществующий. У нас даже были наши первые более или менее свободные выборы. Это были президентские выборы 1994 года. На них мы выбирали не лидера, которому мы доверяли, а голосовали за избавление от правительства ретроградов, которые привели Беларусь к стагнации. Таким образом в результате протестного голосования был избран популист Лукашенко. Произошло это во втором туре. С тех пор нас не было ни второго тура, ни выборов. Вместо них у нас сегодня «последняя диктатура в Европе», где нет места для прав человека и основных свобод, где нет свободы вообще.

Теперь мы должны бороться, чтобы вернуть дар независимости и свободы, которые мы получили в начале 90-х. И нам нужна помощь в этой борьбе. Для этого нам нужно понимание того, что происходит в Беларуси и на территории бывшего Советского Союза в целом. Мы нуждаемся в понимании процессов в регионе к востоку от Европейского союза и осознании опасности, которую эти процессы несут не только нам, но и вам, в Европе.

События в Украине, героическая борьба украинского народа за свободу, российская агрессия в Украине как прямое следствие этой борьбы должны начать серьезный процесс даже не обсуждения мер по поощрению свободы и демократии в мире, а разработки стратегии практической поддержки свободы и демократии.

К сожалению, так же как мы приняли за должное, что возврата к тоталитарному прошлому не будет, так и Запад принял как нечто само собой разумеющееся, что страны бывшего Советского Союза станут частью демократического сообщества. Не сразу, но постепенно бывшие советские республики, в представлении Запада, должны были стать хотя бы совместимыми с демократическим миром.

Это восприятие было ошибочным, поэтому ошибочными были и стратегии взаимоотношений. Сегодня мы остро нуждаемся в абсолютно новом анализе ситуации с точки зрения поддержки демократии и свободы, с одной стороны, и создании заслона ползучей диктатуре — с другой.

Меня долгое время мучает вопрос, который становится все более актуальным. Почему экспертному сообществу, на мнение которого опираются политики, не удается предвидеть и предсказать очевидное? Это стало настораживающей традицией.

Никто не ожидал, никто не предсказал распада Советского Союза. Демократический мир, который боролся с тоталитарной империей, почему-то оказался не готов к тому, что эта империя рухнет. За несколько дней до начала распада СССР 1 августа 1991 года Джордж Буш-старший в Киеве предостерег от «самоубийственного национализма», призывая советские республики оставаться в СССР. Его выступление было результатом аналитической работы сильных и профессиональных мозговых центров и аппарата правительства США. Сегодня это заявление по праву называют «котлетой по-киевски» и считают одним из самых крупных внешнеполитических просчетов администрации президента США.

Но такие же просчеты мы наблюдаем и по сей день. Никто не ожидал «Евромайдана» в Украине; эксперты и политики были заняты переговорами с коррумпированным правительством Януковича. Никто не ожидал вторжения в Крым. Никто не ожидал, что Кремль поспешит с референдумом в Крыму и подпишет договор о присоединении Крыма к России с незаконной властью.

Никто не ожидал, что 19 декабря 2010 года десятки тысяч людей выйдут в центре Минска на мирную демонстрацию протеста против фальсификации выборов и потребуют, чтобы их услышали. Вместо этого политики и экспертное сообщество ЕС пытались убедить себя, что Лукашенко является популярным диктатором, что белорусы идиоты и не хотят быть свободными, поэтому и поддерживают диктатуру. Демократическому миру почему-то хотелось продолжать иметь дело с диктатором и обвинять оппозицию в слабости, раздробленности и отсутствии единого кандидата. В отношении Беларуси некомпетентные специалисты создали ошибочные стереотипы, и сегодня мало кто прислушивается к нам, тем, кто борется за свободу в своей стране, а не за расширения бизнеса с диктатором.

Мы знали, что у Лукашенко нет серьезной поддержки, что люди в Беларуси готовы к изменениям. Мы также знали, что без понимания этого со стороны ЕС, у нас не будет партнеров, которые так необходимы для того, чтобы отстоять наши права. Мы столкнулись с тем, что политики демократического мира не хотят видеть то окно возможностей, которое давало Беларуси шанс. Однако мы не имели права скрупулезно подсчитывать риски и навязывать людям логику неверия западных политиков в перемены в Беларуси. Мы обязаны были использовать этот шанс. Мы вышли на улицу в знак протеста. Нашу мирную демонстрацию жестоко подавили, нас избили, бросили в тюрьмы, но мы доказали, что мы не сломлены. Площадь декабря 2010 года была народным восстанием, которое было жестоко подавлено.

Наш урок не пошел на пользу Евросоюзу, который упорно продолжал ту же политику в Украине. Политики и чиновники ЕС продолжали переговоры с коррумпированными властями Украины, надеясь таким образом добиться проведения демократических реформ в стране. Вместо реформ это привело к «Евромайдану», украинской революции, а затем и к кремлевской агрессии. Ситуация в Украине сегодня требует мобилизации всех ресурсов для противодействия Кремлю, который вынашивает планы нового мирового порядка, где не будет места свободе.

После восстания в декабре 2010 года меня бросили в тюрьму, и теперь у меня есть и этот опыт, и я могу рассказать, как чувствует себя человек, лишенный свободы и затем вновь ее обретший.

Прежде всего должен сказать, что все клише, которые я знал, читал или слышал о тюрьме оказались неверными. Почти все. Это мое личное мнение и мой личный опыт. Вы, наверняка, знакомы с ними. Например, что в тюрьме тоже есть жизнь. Нет жизни в тюрьме, если вы любите свободу. Я люблю, и для меня тюрьма была существованием минус жизнь. Вы можете приноровиться к тюрьме, можете создать условия для выживания и даже найти за решеткой некий позитив, но не жизнь. Нет жизни без свободы.

Еще одно клише: свободный человек и в тюрьме остается свободным. Ложь. Хотя бы потому, что, находясь в тюрьме, вы вынуждены выполнять тысячи тупых правил, положений и инструкций, которые направлены на лишение вас свободы даже в тюрьме.

Для свободного человека с некоторым жизненным опытом время, проведенное в тюрьме, украдено у жизни. Единственная хорошая вещь, связанная с тюрьмой, - это освобождение из тюрьмы, если удается там выжить, конечно.

19 декабря 2010 года я был арестован вместе с моей женой, известной журналисткой Ириной Халип. Нас избили, лишили свободы, я провел 5 месяцев в самой ужасной тюрьме КГБ, «американке», в мучительных условиях. Затем меня признали виновным, приговорили к 5 годам заключения, я сменил три колонии, четыре тюрьмы, где встречался со многими людьми.

Я был невиновен, как и все те, кого приговорили к тюремным срокам за события 19 декабря 2010 года. Мы были «виновны» лишь в участии в мирной демонстрации против фальсификации выборов. Мы все были признаны узниками совести. Правительства демократических стран, правозащитные организации делали заявления, требуя нашего освобождения. Однако в тюрьмах и колониях я встретил много людей, приговоренных к длительным срокам, которые не совершали никаких преступлений. Многие люди находятся там, потому что они боролись с коррупцией в местных органах власти или пытались спасти свой бизнес, когда его пытались отобрать бизнесмены, близкие к власти, или просто были жертвами статистики: их посадили за преступления, которые они не совершали просто потому, что милиции необходимо было рапортовать о раскрытии преступлений.

Я знал, что в белорусских тюрьмах много невинных людей, но я никак не ожидал увидеть такое огромное количество невинно осужденных. Лукашенко превратил всю страну в одну большую тюрьму, или клетку, где большинство находится внутри а меньшинство ее охраняет.

Я сказал, что нет жизни в тюрьме, но есть некоторые очень важные вещи, которые помогают выживать. В первую очередь, это ваша семья и друзья. И, конечно же письма. Ваши письма, письма со всего мира давали мне силы и помогали мне выжить.

Солидарность крайне важна для того, чтобы вновь обрести свободу. Мы боремся за свободу Беларуси, но нам очень нужна ваша поддержка. Кроме «силы бессильных» («power of the powerless», как назвал Вацлав Гавел действия борцов за свободу в тоталитарных странах), нам необходима «сила неравнодушных» («power of those who care»): общественных деятелей, журналистов, интеллектуалов, людей, которые пишут письма неизвестным им политическим заключенным. Это действительно большая сила, и я очень хорошо понял это в тюрьме.

Недавно я спросил легендарного режиссера из Польши Анджея Вайду, что такое свобода. Он начал отвечать стандартно, что свобода это способность делать то, что хочешь, но не за счет других. Но затем он прервался, наверное, понимая, что это звучит банально, и сказал очень важную вещь: нужно все время рисковать для расширения своей свободы, чтобы создать больше свободы для других. Он высказал не только свою мысль, а в двух словах сформулировал свою жизненную философию и назвал тот принцип, которым он руководствуется в своей жизни.

Борясь за свободу Беларуси, мы готовы рисковать собой, но нам нужна сила и поддержка неравнодушных, чтобы мы смогли достичь своей цели.

И тогда мы сможем «выпрыгнуть из клетки», как сказал мой маленький сын Данька.