Валентин Белькевич. Чтобы помнили

Ровно год назад не стало легенды белорусского футбола Валентина Белькевича.

Журналисты "Прессбола" рассказывают, каким они запомнили великого игрока.

Утро пятницы ошарашило, оглушило шокирующей новостью: скоропостижно скончался Валентин Белькевич. Великий спортсмен, кумир болельщиков, один из самых талантливых игроков в истории белорусского футбола. Он умер в Киеве, где играл, где был любим и где остался жить после завершения долгой и яркой карьеры. Ему шел 42-й год, у него осталась девятилетняя дочь Алина...

Он никогда не жаловался на здоровье, но ночью 1 августа оно вдруг трагически подвело — оторвался тромб. Уик-энд в футбольном Киеве был сплошным трауром. Похороны в воскресенье на Байковом кладбище... Море цветов и слез... Последний приют рядом с могилами Валерия Лобановского и Богдана Ступки...

Реквием легенде — в рассказах журналистов, которые постарались найти нужные слова.

Из досье

Bалентин Белькевич родился 27 января 1973 года в Минске. Воспитанник минской СДЮШОР "Динамо" (первый тренер — Михаил Степанович Братченя).

Выступал за клубы "Динамо" (Минск, Беларусь) (1991-96), "Динамо" (Киев, Украина) (1996-2007) и "Интер" (Баку, Азербайджан) (2008). Пятикратный (1992, 1992/93, 1993/94, 1994/95, 1995-о) чемпион и двукратный (1992, 1994) обладатель Кубка Беларуси. Обладатель Кубка сезона (1994). Семикратный (1997-2001, 2003-04) чемпион и шестикратный (1998-2000, 2003, 2005-06) обладатель Кубка Украины. Двукратный обладатель Суперкубка Украины (2004, 2006). В высшей лиге чемпионата СССР провел 2 матча; в высшей лиге чемпионата Беларуси — 131 матч, 54 гола, 53 голевые передачи; в высшей лиге чемпионата Украины — 224 матча, 51 гол; в высшей лиге чемпионата Азербайджана — 5 матчей. В розыгрышах Кубка СССР — 3 игры, 1 гол; Кубка Беларуси — 23 игры, 9 голов; Кубка Украины — 45 матчей, 8 голов. В еврокубках: за минское "Динамо" — 7 матчей, 3 гола; за киевское "Динамо" — 74 матча, 9 голов. Участник полуфинала Лиги чемпионов (1999).

В национальной сборной Беларуси (1992-2005) сыграл 56 матчей, забил 10 голов и отдал 11 голевых передач. Признавался лучшим игроком чемпионата Беларуси (1992) и лучшим футболистом Беларуси (1995), лучшим легионером (2001, 2002), лучшим игроком (2001) чемпионата Украины. В 2002-м назван лучшим белорусским футболистом первого суверенного десятилетия. Член Клуба Сергея Алейникова (576 матчей на высшем уровне) и Клуба белорусских бомбардиров (146 голов).

В 2009 году получил тренерскую лицензию "А". С июня 2010 года работал тренером в структуре киевского "Динамо".

Вячеслав Игнатович:

В жизни случаются периоды, когда сознание само собой настраивается на волны информационных агентств. Когда не новости находят тебя, а ты выискиваешь их. Сводки с боевых полей, отчеты о расследовании авиакатастроф… В их повсе- дневном многообразии сердце постепенно привыкает к тому, к чему привыкать не должно. И в какой-то момент начинает казаться, что уже ничто не в состоянии наполнить его невыносимой болью.

И вдруг леденящим холодом в 35-градусную жару первого августовского дня на тебя обрушивается непостижимое. Умер Валентин Белькевич… В самом начале пятого десятка. Тот, кто большую часть своей короткой жизни находился под пристальным наблюдением врачей. Как такое вообще возможно? И почему именно с ним? Любимцем миллионов болельщиков двух стран. Нашей Беларуси и соседки Украины, ставшей для Валика второй родиной. Неужели действительно на небеса в первую очередь призывают лучших?

Шок постепенно отпускает и появляется желание поскорее обратиться к интернету, чтобы всего парочкой кликов отыскать голы, которые забивал Белькевич. И все же первые картинки из яркой биографии футболиста начинает прокручивать собственная память.

26 сентября 1995 года. Ответный матч 1/32 Кубка УЕФА между минским "Динамо" и венской "Аустрией". На трибунах минского стадиона присутствуют скауты иностранных клубов, специально приехавшие посмотреть на Белькевича, мастерство которого давно просится за рамки белорусского чемпионата. Первую игру в Вене минчане сенсационно выиграли со счетом 2:1. И в повторном матче наши ребята уверенно держат нити игры в своих руках. Нули на табло держатся почти до конца матча. А когда свой отсчет начинает последняя 90-я минута, Валик получает передачу в центре поля и совершает головокружительный спурт на австрийские ворота. Удар в правый от вратаря угол — и на табло вспыхивают победные 1:0.

А потом было "Динамо" киевское. В его лучшие постсоветские времена, когда по сумме двух матчей со счетом 7:0 обыгрывалась "Барселона". Где партнерами Белькевича были такие футболисты, как Шевченко, Ребров, Лужный, Каладзе. Где на тренерском мостике творил сам Валерий Лобановский. В год, когда киевляне дошли до полуфинала Лиги чемпионов, Валентин стал прочным игроком основы. И во многом благодаря ему в паре с еще одним белорусом Александром Хацкевичем в моем личном сознании произошла удивительная метаморфоза. В отличие от советских времен украинский футбол перестал восприниматься с позиции непримиримого антагонизма.

В дни подобных утрат хочется найти какие-то особые слова. И в то же время невозможно не сказать банальное. Спасибо, Валик, что ты был! Спасибо, что остаешься!

Тебя приютила киевская земля. Знаю наверняка, что Байковое кладбище в городе над Днепром станет для меня отныне таким же непременным местом посещения, как Ваганьковское в Москве или Восточное в Минске. А еще очень надеюсь, что на возрожденном из руин столичном стадионе "Динамо" обязательно появится аллея легенд белорусского футбола, где за один раз можно будет положить цветы к скульптурам тех, кто дарил нам минуты радости и болельщицкого счастья в игре, имя которой — футбол.

Константин Лобандиевский

Валентина почему-то постоянно недооценивали. В 96-м киевское "Динамо" разжилось "Феррари" по цене "Запорожца", купив у Хвастовича связку Белькевич — Хацкевич за 300 тысяч долларов. Но прошли годы, прежде чем они начали пользоваться легко доставшимся богатством.

Читаю Википедию и другие источники. И везде написано, будто проблемы Валика были связаны с тем, что он попал в немилость Йожефа Сабо, а с приходом Валерия Лобановского ситуация, дескать, поменялась. Это совершенно не так. Сабо руководил командой всего-то полгода. А потом пришел Мэтр, который упорно не замечал белорусского самородка, несмотря на то, что тот во всех гранях продемонстрировал свой талант на "Кубке Содружества"-97. Яркий сезон в Лиге чемпионов-97/98 киевское "Динамо" провело практически без участия Белькевича.

С Валерием Васильевичем у него был, можно сказать, ценностный спор. Дело в том, что концепция Лобановского, всегда делавшего ставку на футбол организованный, силовой, скоростной, была, по сути, противоположностью мягкого, умного, искрометного стиля Белькевича. Даже манера бега Валика раздражала: казалось, что он вальяжен и нетороплив. Лобановский упорно пытался сделать из Белькевича универсального солдата типа Калитвинцева или Косовского и никак не хотел выпускать белоруса в основе.

Но лигочемпионский сезон-98/99 начался для киевлян неудачно. После поражения от "Панатинаикоса" и домашней ничьей с "Лансом" выход из группы оказался под большим вопросом. Тем более что предстояли матчи с самым сильным соперником — лондонским "Арсеналом". Только, когда необходимость что-то менять стала в полный рост, Лобановский вспомнил, что у него в распоряжении есть Белькевич. И киевляне на 90-й минуте вырвали стратегически бесценную ничью 1:1 — после блестящего паса Белькевича отличился Ребров. Ну а дальше пошло-поехало. Именно в том сезоне "Динамо" (Киев) демонстрировало почти совершенный футбол, который не показывал ни один советский клуб до того и ни один постсоветский после. И произошло это благодаря тому, что в отличный состав и в концепцию Лобановского вписался виртуоз Белькевич.

В разных подборках гуляют эффектные голы Валика. Но в первую очень он был маэстро паса. Даже самую элементарную передачу на два-три метра отдавал так, что мяч идеально ложился под ногу принимающего. А мог и выписать длинный перевод на 50 метров в такт движению партнера. В арсенале были любые пасы — проникающие, разрезающие, в которых при этом не было ни грамма позерства.

Валик никогда не тянул одеяло на себя, из-за чего и страдал. В центре внимания были Шевченко, Ребров или даже Шацких. А Валик скромно пребывал в тени. Одним из самых ярких моментов того чудо-сезона-98/99 стала победа над "Реалом", за который выступали Зеедорф, Редондо, Рауль, Шукер, Миятович и Морьентес. После гостевых 1:1 киевляне взяли верх 2:0. И меня тогда до глубины души возмутила ситуация с первым голом, забитым в Киеве: никто не отметил изумительного паса Белькевича, после которого Шевченко убежал один на один с Илгнером, после чего был сбит вратарем. Это был ключевой момент матча. Я не очень расстроился, что паса Белькевича не заметил комментатор Владимир Маслаченко. Он был в прямом эфире и в водовороте событий. Через день я бросился к киоску покупать "Прессбол". Но и там ничего не написали! Как же так? Это же наш парень так здорово сыграл! Потом я беседовал с друзьями, одногруппниками — и никто не запомнил автора той передачи. Что ж, Валик сделал все настолько быстро и умело, что мало кто успел обратить внимание.

Еще было обидно, что Валика обвиняли в том, что он играет на чистых мячах, что не выкладывается в матчах за сборную. Как же все это несправедливо! Так же несправедливо, как и то, что после отъезда из минского "Динамо" он ни разу не признавался лучшим футболистом Беларуси. Если бы Валентин регулярно давал интервью, то, наверное, на многое мог указать критикам, рассказать, кто на самом деле тащил нашу сборную через тернии, объяснить, что его вальяжная походка — лишь способ ввести в заблуждение соперника в ожидании момента, чтобы взорваться. Он предпочитал отвечать на поле, не понимая, что люди несовершенны и порой просто не могут успеть за его мыслью.

Валик не искал путей уехать в более сильный чемпионат. Еще в бытность минским динамовцем его приглашали в сильный тогда "Реал Сосьедад" — Валик сказал, что не ездит на просмотры. Интересовались и после переезда в Киев. У меня нет сомнений: оказавшись в конкурентной среде, он смог бы достичь намного больших высот. Его привязанность, ранимость, интравертность — черты подлинного гения, который просто любил футбол. Я почему-то уверен, что на тренерской стезе Валик с его пониманием футбола непременно бы добился успеха. Ему сразу по завершении карьеры можно было смело доверять команду мастеров. Не доверили. И здесь недооценили.

Но меньше всего хочу кого-то в чем-то винить. Валик был сильным человеком. И сейчас одолевают смешанные чувства: вместе с печалью еще и гордость — от того, что белорусская земля родила и воспитала такого мастера. А гений... на то и гений, чтобы быть немного недооцененным.

Сергей Кайко

Когда человек уходит — уходит целый мир. Когда уходит художник — целый мир остается...

Больше всего в нем восхищали две вещи: чудо несоответствия и чувство меры. И то, и другое проявлялось во всем уникальном многообразии и великолепии.

Такая глыба — и панибратское Валик в болельщицком лексиконе. Такие слава и народная любовь — и образ молчаливого скромняги, растворяющегося в стадионном проеме сразу после финального свистка. Он казался тонким, нетвердым, субтильным — и убегал от огромных защитников с центра поля. Его замах никогда не выглядел угрожающе, но мяч отлетал от ноги пулей — и ввинчивался в "девятку" с тридцати метров. На коллективных предматчевых фотографиях он никогда не искал места в центре, чаще пристраиваясь с краю, — и непосвященный взгляд никогда бы не различил исполинской величины в чуть сутулой фигуре среднего роста.

Всегда в черных бутсах. Всегда с одной и той же прической. Всегда с одним и тем же выражением своего исконно белорусского лица. Он и голы свои бессчетные праздновал без этих сегодняшних кривляний. А свои мудрые голевые передачи не выпячивал, легко отдавая лавры тому, кто забил.

Кто-то из великих сказал: если человек знает меру — он знает все. Белькевич меру чувствовал, никогда не переступал — и играл лаконично, не беря на себя лишнего и не перетягивая на себя одеяло. На передний край его выбрасывали естественные силы — специфика амплуа и масштаб таланта. На этой тонкой грани плеймейкер Валентин балансировал блестяще, как истый канатоходец. Эта тонкая грань была его нитью. Сыграть неброско, но так, чтобы трибуны застонали от удовольствия — вот феномен великого белорусского футболиста.

Другой, получив сверху такое дарование, промотал бы его в пижонских финтах, пенальти-подсечках и прочей самовлюбленной мишуре. Валик же эгоистом не был — и всего себя отдавал на алтарь командных нужд. И это не мешало ему достигать личного признания, становиться кумиром поколений и в одиночку решать судьбы сколь угодно важных матчей.

Отсюда — из несоответствия — и все наши шоры во взгляде на это явление. Будто бы он не выкладывался в игре за сборную... Будто бы сновал по полю белым воротничком и батистовыми манжетами... Будто бы был нелюдимом, чуть ли не человеконенавистником... Глупости все, конечно. Белькевич почти не давал интервью, но я знаю журналистов, которые были с ним на связи даже в самые трудные времена. А "не выкладываться" — разве возможен этот упрек в адрес того, кто прошел университеты Лобановского? Ведь не только талантом, но и горбом заслужил Валик свое киевское признание. Он был виртуозом — но был и пахарем. С ярмом, а не с белым воротничком на шее. Интеллигентность всегда удивительно сочеталась в нем с мужицкой брутальностью.

У меня нет личной истории про Белькевича. Общались всего раз для газеты — кажется, он согласился выступить экспертом по какому-то международному матчу. Запомнился низкий голос, рассудительность и — особенно — внутренняя твердость суждений. Эта твердость была свойством характера. Однажды отказавшись играть за сборную, он не отступился от решения даже тогда, когда к нему в Киев специально приехал тренер. Однажды отринув идею прощального матча, он так и не вернулся к ней — все виды личного бенефиса были чужды его сдержанной натуре.

"Когда человек умирает, изменяются его портреты", — написала когда-то Ахматова. На старых фотографиях и в роликах из интернета игра Валика сегодня кажется особенно божественной. Гениальный художник, он оставил нам мир пронзительной глубины и прекрасной бесконечности.

Александр Шилович

Жизнь полна и красива памятниками побед. Их у нас немного. Совсем чуть-чуть. Но другой истории любви нет и не будет. Ушел Первый футбольный гений суверенной Беларуси — Валентин Белькевич. Ушел навсегда. Без замены.

"Как часто спасает чужое несчастье от чувства несчастности собственной нас"... Разве не прав поэт? Попробуйте поспорить с евтушенковским клинком. Только несчастье сегодня не чужое — наше.

Мы все живем надеждой на потом, на завтра. Еще успеем добежать, доиграть, долюбить… И выслушать, и помочь, и рассказать, и послать. Задумываешься потом. Надо бы раньше, но раньше не было времени. Оно было занято восторгами, суетой, соблазнами, горечью, глупостью и уверенностью, что так будет всегда. Со мной, с близкими, с друзьями. Наивность… Некогда даже остановиться и посмотреть на окружающее состязание ущербных амбиций — как мельчаем в помыслах своих. А ведь "с добром надо спешить, а то оно может остаться без адресата". Только мы в который раз не поспеваем… Вечно опаздываем… И забываем. 30 июля — ровно пять лет без Юрия Курненина. В потерях страшнее всего не безвозвратность, а забвение…

"Вы ждете чего-то особенного?" — "Нет, я любил и потерял — более чем достаточно для одной жизни". Помните этот диалог из полузабытой киноклассики? "Я любил и потерял", — повторят вслед Валентину многие из нас.

Больнее не сразу. Больнее будет потом. Через месяц, год, пять. Когда в сотый раз убедишься: нет, не будет, не увидишь, не придет… Никогда. Это не желтая и даже не красная карточка. Это — черная.

Выставляют свое горе напоказ больше всего те, кто меньше скорбит. Наблюдение наших мудрых предков. Заметили? Близкие Валика, его друзья или молчали, или проронили лишь скупые слова. Искренна боль того, кто плачет втайне.

"А вокруг все такой же беспечный мир… А на сердце — отчаяние Черных Дыр".

17 марта 1999 года воочию довелось увидеть счастливую Украину и счастливого Валика — киевское "Динамо" в пух и прах разнесло мадридский "Реал" в четвертьфинале Лиги чемпионов. Белькевич вышел сразу после антракта, и что творил этот чертяка под 24-м номером... Белькевич и Хацкевич влюбили в себя Украину и влюбились сами в нее без оглядки. И это тоже роман навсегда. Роман красивый, трогательный, честный. Тем поздним мартовским вечером официант киевского ресторанчика не взял с нас ни гривны. Украинцы умеют любить. Белькевич это понял давно. А тот мужской порыв с фиолетовым галстуком и белым лимузином — его божественная правая тоже изредка промахивалась, не перебросив как-то исполина Оливера Кана, но потом обязательно с лихвой исправляла помарки. Не бойтесь любить — бойтесь потерять…

"Нет большего мучения, чем о поре счастливой вспоминать в несчастьи".

Время здесь не лечит — учит. Оно научит нас хранить в памяти и этот бег неподражаемой лани, и непревзойденный талант изъяснения с партнером на языке ювелирного паса, и сдержанное достоинство как на поле, так и вне его.

У потерянного ножа ручка золотая. А если лезвие платиновое? А если это просто подарок свыше?

Валик, как любой талант, поцелованный богом, — инакомыслящий. Он искал и находил лишь понятную ему гармонию соответствия. Избитое клише, мол, Белькевич упрямый в своей недоступности. Глупости. На заре 90-х бывало доводилось беседовать с Валентином после матчей — никаких проблем. И — ни разу! — не отказал в блиц-интервью. Почему? Помог комичный случай, который потом всегда выручал безотказно.

Календарная игра чемпионата в деревушке Лужесно под Витебском. Результат какой-то кислый для "Динамо". Главком Иван Щекин, ясное дело, совершил дружеский визит в судейскую халупку. Хибарка тряслась от глаголов Григорьевича, а Валик тем временем выдавал у автобуса куда более внятное резюме. Выходит полуостывший разухабистый коренной витеблянин Щекин на крыльцо и немеет: по газону уже шествуют две коровы в сопровождении старушки-"одуванчика".

Секундная пауза и реплика Валика: "Я же вам говорил, Григорьич, тут коров пасут, а вы — пас, пас точный отдай…" Опять пауза, осоловевший Щекин приходит в себя: "Нет, Валик, ты не всю поляну видишь пока…" У дальнего углового флажка появилась ватага гусей с мальчуганом.

Это не байка, это быль. С тех пор пароль "Валик, ты не всю поляну видишь" работал безупречно, как шифровки Юстаса. Интеллект и юмор — братья даже не сводные.

И еще памятный эпизод. Было это давненько. Точный год не назову — где-то 1994-й. После игры в Могилеве на "Торпедо" гутарим в теплой обстановке с обаятельным Валерием Семеновым — известным рефери. Тогда и деревья были большими, и арбитры, и люди. Балагур и весельчак со своим фирменным прищуриванием сетовал в сердцах: "Мне труднее всех работать в лиге. Не дают минское "Динамо". Жаль! Ведь хочется побегать рядом с Валькой Белькевичем, насладиться футболом. Ты видел сегодня, как он внешней на 30 метров пас выдал? Я тоже кое-что видел в футболе, но такое!.. Валик — наш Давид Кипиани. Судья Семенов редко ошибается…"

А вот вопрос а-ля гильотина от Якова Шапиро, датированный той же серединой 90-х: "Нет, ну ты поясни: почему в одну игру одним мячом на одном поле в одном чемпионате играют люди с разных планет — Белькевич и Ломако?" Ах, Михалыч- Михалыч, ребус сей не разгадан, и разгадан не будет. А говорят, самая понятная игра в мире…

Когда ничего не хочется вернуть из прошлого — вот потеря потерь! А если хочется? Хочется буквально все. И всех — Курненина, Щекина, Шапиро, Семенова и теперь Моцарта нашего футбола — Белькевича.

"Когда всерьез придет беда, Когда бессильны мы слезами… Цените, люди! Иногда…"

При первой же оказии надо собраться в Киев. Байковое кладбище — обязательный пункт программы. Лобановский, Банников, Войнов, Соснихин — ушедшая динамовская гвардия. Рядом — наш Валик. Может, когда-то сюда будут водить экскурсоводы и наших белорусских ребят. Хорошо бы собрать "Динамо" минскому часть своей файерной фанатской братии и… Ведь ходят же в Москве на Ваганьковское не только к Высоцкому и Абдулову, но и к Бескову, Маслаченко, Гомельскому, Кузькину. Но лучше без помпы, официоза, шумихи. Тихонько. Валик не любил суеты.

…И давайте все-таки постараемся не опаздывать. Хоть иногда. Впрочем, эту вечную историю любви нам всем придется слушать уже на аллеях Байковского кладбища.

Сергей Щурко

Не уверен, есть ли в Беларуси журналист, знавший бы Валентина Белькевича достаточно хорошо, чтобы писать о нем, руководствуясь не только впечатлением от его игры. Отличный, возможно, лучший футболист Беларуси поставил перед нами неразрешимую задачу даже после своей смерти.

Он хотел, чтобы мы говорили исключительно о его игре, и никогда не стремился к общению с прессой. Вернее, Валик ее старательно избегал и шел на контакт лишь в чрезвычайных случаях, которые легко пересчитать на пальцах одной руки.

Я был обязан обширному интервью с Валентином исключительно Дмитрию Ильичу Беленькому. В 2007-м вдруг выяснилось, что по количеству матчей на высшем уровне хавбек киевского "Динамо" превзошел легендарного Сергея Алейникова. Событие это, о котором сам Валик, скорее всего, узнал из уст того же Ильича, следует полагать, произвело на него некоторое впечатление.

И случилось чудо, которое через несколько дней подтвердила его супруга: "Если честно, не понимаю, как он согласился на интервью. Это наше первое совместное интервью для какого-либо издания. Вы первый журналист, который побывал у нас дома, увидел нашу дочь Алину. Вот это да!"

Незаурядное это событие, кажется, стало последним для белорусской журналистики. Больше развернутых интервью Валик не давал, посчитав, видимо, свою норму выполненной как минимум на две пятилетки вперед. Резкий, надо признать контраст с его лучшим другом Сашей Хацкевичем.

И если мне нужно было договориться об участии нашей киевской фракции в юбилее проекта "Мечты сбываются", то звонил я, конечно же Хацу. "Да мы поучаствуем с Валиком, не вопрос. Только надо решить, в какой детдом пойдем". Спустя неделю моя почта получала снимки и ссылку на видео пресс-службы киевского "Динамо".

На встрече с детьми больше всего разговаривал, конечно же, Хацкевич — но я бы удивился, если бы случилось наоборот. Даже новая профессия не сделала нашего героя более общительным, хотя кто сказал, что тренер должен быть великолепным рассказчиком?

Кажется, Лобановский тоже любил держать всех на дистанции, предпочитая результат на табло жарким дискуссиям на страницах газет о превосходстве того или иного стиля. И еще он как-то обмолвился, что лучшим продолжателем его традиций в тренерском цехе будет именно Валентин Белькевич.

Во всяком случае так сказала Анна Седокова, когда после интервью подвозила меня на вокзал. Теперь останется только гадать: правда ли это, или вполне понятное желание жены прибавить еще одну яркую краску к портрету своего тогдашнего мужа.

Хотя у меня был шанс получить ответ на этот вопрос из уст самого Валентина.

За неделю до этого мне позвонил Хац и сообщил, что они с Валиком собираются на концерт "Ляписов" в Киеве. Я провел коммуникационные переговоры с продюсером группы Женей Колмыковым и намеревался присоединиться к компании киевских белорусов.

Тем более мы давно о них не писали. Ну, Хац-то понятно, "за", но с Белькевичем он, по старой привычке, посоветовал бы договариваться об интервью самостоятельно. "Ты же знаешь Валика..."

Увы, Валика я знал совсем немного, и потому в Киев отправлюсь теперь обязательно. Мы сядем с лучшим другом Валика Белькевича где-нибудь в тихом местечке, где никто не помешает двум белорусам поговорить о превратностях человеческой судьбы и несправедливости ухода тех, кто успел прожить пусть и необыкновенно яркую, но все же только первую половину своей жизни.

Андрей Вашкевич

Эти двери закрываются внезапно. Этот поезд трогается без предупреждений. Валентина Белькевича нет — и не будет больше никогда. Мы только что вышли покурить, мы замешкались и опоздали навсегда.

Мы, журналисты, профукали Белькевича бездарнейшим, постыдным образом. Он так и останется для нас книгой с выдранными и потерянными ключевыми страницами. Жизнь Белькевича — рассказ Чехова, рассказ Хемингуэя, рассказ Довлатова, над которым автор много трудился, с каждой вычиткой вымарывая лишние детали. Теперь о них можно лишь предполагать. Как было на самом деле, нам уже не узнать никогда.

Белькевич закончил в 2009-м, а умер в 2014-м. За это время мы, журналисты, успели многое. Мы понабрали полосных интервью у всех забулдыг второй белорусской лиги, узнали все пустопорожние байки из жизни недоклубов, обратили внимание на человека, сфотографировавшегося с Арриго Сакки и человека, играющего в итальянской серии "Z34". Принцип пущей курьезности стал нашими флагом, гербом и гимном. Окад Кошель был нам веселее, важнее, нужнее Белькевича. И десять самых-рассамых подруг футболистов "прямо сейчас". И обзор мнений форумных авторитетов…

Мы смотрели, ставили "лайки", подмигивали — и ждали продолжения. Мы беспечно проматывали последние, как оказалось сегодня, годы жизни Белькевича. Сколько мы написали с ним и о нем? Гораздо меньше, чем прикольных историй об Анатолии Юревиче.

Мы жили весело. Весело настолько, что, проснувшись утром 1 августа 2014 года, обнаружили, что последнее по-настоящему серьезное интервью с великим белорусским футболистом было сделано двенадцать лет назад.

Теперь нам остается только горестно его перечитывать. Что мы знаем о Белькевиче? Да ведь толком — ничего. Он остался неизвестным и не до конца понятным.

Да, он давал интервью редко и неохотно, но хотели ли мы на самом деле их брать? Или мы, получив очередной отказ, отправлялись за "прикольным"? За "крутыми текстами", за "респектосами автору"?

По-настоящему хотел Сергей Юрьич. Он и взял то самое интервью. Которое вообще-то должно было быть компактным по желанию интервьюированного, а в итоге по размеру вышло внушительным. Почти дотянуло до беседы с лучшим бомбардиром первой лиги этого года.

Хотел Щурко — и взял, уже в 2007-м. Все было возможно.

Белькевич был человеком с серьезным лицом. В мире, скатывающимся в смехаческий ад, это не самый востребованный медиа-продукт. Проще развести на воспоминания о бурной алкогольной юности очередного клоуна, чем ехать, ждать, добиваться, слушать отказы…

Интервью с Белькевичем по степени прикольности не могло сравниться с беседой с Окадом. В шорт-листе на звание лучшего материала года оно бы вряд ли присутствовало.

Белькевич сгинул с наших радаров именно тогда, когда мы в поиске сюжетов перекочевали в инстаграм, без которого теперь не живет ни один приличный футболист. А он хотел, чтобы о нем судили исключительно по тому, что он делал на поле.

И он добился своего.

Он и играл с серьезным лицом. Он не был футболистом для блондинок. Он был футболистом для нормальных мужиков, для пацанов, для детей школьного возраста. Он был близок в своей серьезности всем, для кого футбол — больше, чем игра. За тогдашнее киевское "Динамо" болелось на том же надрыве, что и за национальную сборную. В основном из-за него, из-за Белькевича.

Недосказав в жизни, он как будто недосказал и на поле. Но при этом без горечи и обид на судьбу. И здесь нужно опять добавлять "наверное", ведь теперь мы и об этом не узнаем доподлинно. Спасибо Игорю Гамуле за это видеоинтервью. Теперь для нас, для тех, кому интересен Белькевич, для его биографов и исследователей, оно — на вес золота.

Валик, наш Валик, остался в памяти обрывками матчей, голов, пасов, финтов. Спасибо судьбе за то, что мы его видели и помним. Тем, кто родился после, о главном футболисте страны девяностых мы не оставили толком ничего — как же мне за это стыдно! Как же мне стыдно за заголовки "Умер первый муж Анны Седоковой". Что может быть больнее, позорнее, нелепее?..

Прикольный мир лайков и селфи не знает серьезных лиц. Ровно так же, вдалеке от инстаграмов, живет где-то в Гомеле исчезнувший со всех радаров Василий Баранов — наверное, последнее мощное олицетворение нашего футбола 90-х. Он отказывает всем в интервью. Но давайте сначала подумаем: что мы у него спросим?

Что мы поняли о Васе? Что мы хотим понять о нем по-настоящему? Нужно ли нам от него, уникального для нашего футбола явления, нечто большее, чем пересказы прикольных историй о звенящей в Тарасовке таре?..

Владимир Козырев

Я так хотел взять у него интервью. Именно в Киеве. И обязательно — на легендарном стадионе "Динамо". Так хотел! Не успел…

Хотя попытка в прежние времена была. 27 августа 1995 года. "Неман" — "Динамо" (Минск). 2:3. Легкая, воздушная игра Белькевича. Он был не на голову — на две выше остальных. Забил уже на 4-й минуте, дважды в великолепном стиле ассистировал Петру Качуро. Это был мой первый рассказ о футбольном матче в "Прессболе". Писалось — понятно, благодаря кому — тоже легко: фактуры хватало.

После финального свистка тормознул героя поединка у входа в подтрибунки, но тот вяло отмахнулся: "Не сейчас! Потом. Попозже…" Уточняю: "Через десять минут? Пятнадцать? После душа у клубного автобуса?" Не любитель давать интервью, Валик хмурит брови и неожиданно выдает: "Да, эдак через десять-пятнадцать. Лет… После дождичка в четверг — в Киеве".

Впрочем, Киевом тогда и не пахло. Мэтр Лобановский, через считанные годы "побудовавший" золотую команду, в то время затерялся в аравийских песках. Что это? Банальный эпатаж? Суперинтуиция? Мне знать не дано — и узнать уже не суждено.

Зато прекрасно помню, как с приятелем студенческих лет Витей Карасевичем в беззаботные времена юности мы добирались в столицу на дизелях и попутках — и болели не столько за "бело-голубых", сколько за персоналии. Ездили на Федю Черенкова, на Юрана, на Васю Кулькова, на лучшего из армян по фамилии Оганесян, на бегущего быстрее лани Валерия Величко…

А потом начался национальный чемпионат, и мне откровенно взгрустнулось. Пока не увидели в игре 19-летнего Валентина… Не зря в школьные годы друзья прозвали его Белкой — такой же быстрый и верткий. В общем, минуте на 15-й знакомства с будущей звездой мы с Витьком синхронно переглянулись: "Вот он — наш…" Действительно, порода чувствовалась во всем: в работе с мячом на скорости, в культуре паса, в точном и сильном ударе, наконец, в принципиальном отсутствии хамства на поле. Так потом и общались, регулярно созваниваясь: "Ну, как там наш?!"

А "наш" стремительно шел наверх, выдавая феноменальные матчи уже в составе другого "Динамо" — "жовто-блакитного". Белорусский виртуоз не портил обедни в составе супертрио Белькевич — Ребров — Шевченко. Этот интернациональный трезубец мог бы заткнуть (и затыкал!) за пояс легендарное tridente из "Ромы" Монтелла — Тотти — Кассано. Перед ним трепетал "Ювентус", от него трещали хребты у "Барселоны" и "Реала" — да мало ли у кого еще…

Он не давал пространных интервью — за Белькевича красноречиво говорили яркие голы и ювелирные передачи. По логике вещей, режимящий и по-юношески стройный Валентин Николаевич должен был прожить лет этак девяносто, стать выдающимся тренером и встретить глубокую старость, гоняя мяч на лужайке у собственного особняка в окружении многочисленных внуков. Но жизнь такова (хотим мы этого или нет), что не поддается никакой логике. Она гораздо сложнее, многовекторнее и непредсказуемее, чем казалась в далеком детстве.

Гении долго не живут. Кто-то, как Пушкин, в 37 падает ниц у Черной речки. Кто-то, как легендарный Прокоп, в 36 давится шашлыком в минском ресторане. Спи спокойно, Валик! Ты слишком близко брал все к сердцу, вот оно и не выдержало. Спи спокойно, последний герой, — похоже, где-то на небесах вскоре начнется крутейший матч…

Василий Сарычев

Он не имел очаровательной бестолковости Прокопа вне футбольного поля. Публичности Малофеева. Хитромудрого агента Глеба.

Для журналистов он был вещь в себе.

Молчун и умник, к какому не знаешь как подступиться и что будешь испытывать под его взглядом — да ну его на фиг, когда кругом столько очаровательных баечников.

Большой игрок — это не только действия на поле (и уж совсем не за полем — чем он питается, как отдыхает и с кем спит). Чтобы понять игрока, надо пытаться проникнуть в его сущность, из которой действия на поле проистекают, и в этом смысле о Белькевиче не просто недописали — не написали ничего.

Институт личных биографов чужд нашей почве, журналистика — зеркало бытия, и все наши рифмы складываются из сора. Пятнадцать вагонов мусора, переработанных неутомимыми тружениками в тонны нервирующих описываемого фекалий, дают надежду когда-то потом, может быть, найти крупицы главного. Валентин нам такой роскоши не позволил.

Сдержанный и корректный, он знал себе цену, которую, впрочем, никогда не выставлял напоказ. Он не был распахнут общению с прессой, и мы не знали о нем ничего из того, что он не хотел бы, чтобы о нем знали. Ну или почти ничего — с учетом пиар-откровений недолгой бывшей, но он и здесь не проронил ни слова, и мы могли только догадываться, что происходит у него внутри.

Мы не знали ничего, что могло приоткрыть завесу, и судили о нем по игре — тонкой, интеллигентной и по-умному сдержанной. Художник на поле, он вместо себя заставлял работать мяч, служа примером того, как сила мысли превосходит физическую силу.

Ему бы к Лобановскому лет в двадцать транзитом, чтобы понять систему и не успеть пропитаться ею до косточки, а слушать себя и двигаться дальше, держа понимание в своем багаже. Режьте меня, он был игрок не для киевского "Динамо" времен первой самостийности. Ему нужен был более тонкий, интеллектуальный, не ломовой чемпионат.

"Жалеть ни о чем нельзя. Считаю, карьера сложилась в принципе неплохо", — подтекст этой реплики из интервью гораздо важнее текста. Неплохо — не значит так, как хотелось бы.

Жизнь в ста, с поправкой в долях, процентах случаев длиннее успеха. С окончанием карьеры Белькевич, как водится, потерял прежнюю востребованность. Что остается от сказки потом, после того, как ее рассказали? Рутина жизни со снами о невзятой вершине (написал и подумал: он и умер во сне...). Для жизни после славы нужны семья, здоровье и дело, от которого не воротит... Нужно то, что поможет притушить память...

Времена не выбирают. На его старт во взрослом футболе выпал ровно обвал Союза, на пять лет оставивший Белькевича в нелепом, наверняка затормозившем его рост чемпионате Беларуси. Здесь он закисал. Но есть другая заинтересованная сторона — человек на трибуне. Мы должны быть благодарны судьбе, что целую пятилетку пропащих девяностых, в дешевых кооперативных штиблетах, жеваных куртках и турецких свитерах, наблюдали игрока такого уровня.

И в отличие от самих звезд наша память о них благодарная. Они — важный кусочек жизни, потому что сколько бы нам тогда ни было, десять, двадцать или пятьдесят, годы минули, отфильтровав в прожитом лучшее. И частичка этого лучшего — Белькевич, такой, каким был, и отдельное ему спасибо за отчерченную грань, давшей ауру таинственно-аристократической отстраненности и неприступности.

А еще у меня Валик восьми лет, курносый, пытливый и не по-детски рассудительный. Я понятия не имел, почему его так назвал.

Я и сейчас этого не знаю.