Абстрактный гуманизм в кремлевском загончике

В РФ третьего путинского срока человечность приравняли к оппозиционной политической идеологией.

Российский парламент считает, что избивать жену и детей — это не преступление. Обсуждать на этом фоне новости из жизни писателей поначалу как-то неловко. Но другого фона в обозримом будущем не видно. К тому же стоит иметь в виду, что нынче мы все писатели. Вы публиковали что-нибудь в интернете в последние десять лет? Тогда читайте дальше. Раскол российского ПЕН-центра касается лично вас.

Сначала интересный факт. На свете есть организации, не имеющие отношения к власти и преследующие пафосные гуманистические цели: спасать больных детей, вызволять невинно осужденных и так далее. Членство в таких организациях добровольное. Оно не приносит никаких дивидендов, кроме встреч с единомышленниками. Пуще того, оно требует усилий, порой героических.

Нам во все это трудно поверить, потому что у нас организации с пафосными целями десятки лет подряд существовали только для одобрения действий власти и раздачи тумаков и спецпайков. Но давайте всё же поверим. Есть на свете Amnesty International, есть «Врачи без границ». И много чего еще, включая всемирную НКО под названием PEN International. Или просто ПЕН.

ПЕН родился после Первой мировой из литературного салона британской писательницы Кэтрин Эми Доусон-Скотт. О ней (это намек) еще нет статьи в русской «Википедии». Первым президентом ПЕНа был Джон Голсуорси, сложивший «Сагу о Форсайтах». Из других президентов можно вспомнить Белля, Моравиа, Варгаса Льосу.

Сегодня ПЕН-центры под зонтиком PEN International действуют в ста с лишним странах. Кроме поэтов, эссеистов и прозаиков (novelists), которых когда-то подразумевала аббревиатура PEN, ассоциация давно открыта для всех, кто связан с созданием текстов: издателей, переводчиков, журналистов. Последние, стоит отметить, плавно переходят в блогеров.

Пафосные цели, ради которых существуют ПЕН-центры, изложены в Хартии PEN: ПЕН борется за дружбу народов, мир во всем мире и свободу слова. Иначе говоря, в рамках ПЕН писатели текстов из разных стран чувствуют себя частью мирового сообщества и тусуются на литфестивалях. Это к вопросу о встречах с единомышленниками.

Героических усилий, сопоставимых с работой «Врачей без границ», от членов ПЕН никто не ждет. Тем не менее главная миссия любого ПЕН-центра — не проводить тусовки, а гневно реагировать на ущемление прав писателей и публицистов. Писатели-публицисты, напомню, это и вы тоже, особенно с точки зрения российского уголовного законодательства. Грубо говоря, если у вас «Вконтакте» 12 друзей, включая кота, и вы репостнули статью «Крым — это Атлантида», и вас посадили за сепаратизм, то ПЕН-центр может возмутиться и потребовать вашего немедленного освобождения.

Дмитрий Быков уверяет, что ПЕН-центры бесполезны. Но это, как водится у Быкова, поэтическая вольность. Иногда призывы ПЕН-центров действуют. Редко, но всё же. Как минимум они могут влиять на общественное мнение. Советская власть это понимала, и поэтому ПЕН-центра в Московском государстве до конца 80-х не было.

Появившись, российский ПЕН-центр, говорят, какое-то время был настоящим ПЕН-центром. Он возмущался репрессиями против писателей текстов и не имел никакого отношения к российской власти.

Но в 2000 году российской властью стал человек, патологически не способный поверить в существование независимых организаций с пафосными гуманистическими целями. Для путинского режима любая общественная деятельность бывает либо «на благо России», либо за печеньки Госдепа. Права отдельных людей в этой системе координат отсутствуют как понятие, и любой, кто за них борется, в лучшем случае пустозвон, а в обычном случае — враг государства. Атмосфера в стране постепенно изменилась. Многие российские НКО оказались перед выбором: либо преследовать высокие цели по совести, либо преследовать их по правилам Кремля.

Простите меня за долгое введение. К сожалению, если не держать всего этого в оперативной памяти, события в российском ПЕН-центре обсуждать бессмысленно.

Идеологический раскол ПЕН-центра назревал давно. Фактический раскол начался в середине декабря, когда ряд членов, включая руководство петербургского отделения, отказались признать итоги общего собрания в Москве, по сути, обвинив исполком ПЕН-центра в подтасовке собственных выборов. Ну, а исторической вехой конфликт российских писателей стал 28 декабря. В этот день исполком приостановил членство в ПЕН-центре поэта Григория Петухова, вынес «строгое предупреждение» писательнице Марине Вишневецкой и пожизненно исключил журналиста Сергея Пархоменко.

Обоснование этих решений стоит процитировать. Вишневецкую строго предупредили за «распространение в СМИ тенденциозно смонтированных текстов и видеосъемки» собрания ПЕНовцев. А Пархоменко выгнали за «провокационную деятельность, несовместимую с целями и задачами Русского ПЕН-центра». В «Приложении к протоколу» своего заседания исполком поясняет, что Пархоменко, «вопреки Хартии и Уставу», хотел превратить ПЕН-центр «в оппозиционную политическую партию» и распространял в СМИ «лживые, тенденциозные сведения». Отмечается, что сейчас Пархоменко «живет в Америке, но и оттуда продолжает лгать по радио».

Эти формулировки, не говоря уже о самом решении, произвели на многих членов ПЕН-центра сильнейшее впечатление. Начиная с 10 января, организацию в знак протеста покинули несколько десятков человек.

Ушла Светлана Алексиевич: «...Моим комментарием к исключению Пархоменко может быть только мое заявление о выходе из Русского ПЕНа, идеалы основателей которого трусливо попраны».

Ушел Владимир Сорокин: «...Наш ПЕН окончательно сгнил. Теперь в нем царствуют жуки-короеды и мокрицы, а внутри — труха».

Ушел Лев Рубинштейн, сославшись на «неуместность и мучительную двусмысленность» своей «принадлежности к организации, руководство которой изъясняется … на таком языке».

Ушел Борис Акунин, написав, что российский ПЕН-центр «никакого отношения к ПЕН-движению не имеет. Задача всей деятельности Российского ПЦ только в том, чтобы не рассердить начальство».

В общем, много кто ушел.

И много кто остался.

И вот это предложеньице про оставшихся можно было бы развить в концовку, перпендикулярную той, что будет. Я мог бы, как говорят в определенных кругах, занять сбалансированную, зрелую позицию. Процитировать пару реплик с другой стороны и самоустраниться.

Если б я писал репортаж, я бы так и сделал. Но я работаю в жанре «авторская колонка». Он существует для того, чтобы высказывать мнения по поводу. Нет мнения — нет колонки. Кто-то скажет, что жанр «авторская колонка» не нужен. Может быть. Но это уже другой вопрос.

С организациями то же самое. Если Хартия PEN International зовет «отстаивать идеал единого человечества и мира на Земле», а также право на «свободную критику правительств, администраций, институтов», то надо или отстаивать все это, или снимать вывеску. Может быть, PEN International не нужен. Может, не нужен мир и свобода слова. Но это уже другой вопрос.

Вы, верно, помните, как до 2014 года в той части российского публичного пространства, которую зовут «либеральным гетто», позволялось писать обо всем, кроме личной жизни Путина. С началом украинской войны эта понизовая вольница кончилась. Появились темы, обсуждение которых либо запрещено законодательно (статус Крыма, роль СССР в начале Второй мировой войны), либо приравнивается к «предательству». К последним, в частности, относится публичная защита украинцев, захваченных российскими силовиками.

Итого, мы имеем войну, вражду народов и ограничение свободы слова — все против чего, по идее, борется PEN International. Однако исполком российского ПЕНа уже не первый год считает, что тем, раздражающих Кремль, следует избегать.

В декабре, когда несколько десятков членов ПЕН-центра подписали требование помиловать Олега Сенцова, украинского режиссера и писателя, которого в России посадили на 20 лет по феерическому обвинению в терроризме, исполком поспешил отмежеваться от этой «политической провокации». Исполком мягко попросил Путина и «российские судебные инстанции реально содействовать смягчению условий» законной отсидки Сенцова. И когда Пархоменко, не стесняясь в выражениях, раскритиковал этот шаг, организация, существующая ради борьбы за «свободную критику правительств, администраций, институтов», исключила его из своих рядов.

Я (сбалансированно, зрело) понимаю желание исполкома ПЕН-центра не дразнить Кремль, чтобы сберечь организацию для каких-то других важных дел. Беда в том, что других важных дел у ПЕНа нет. Эта отмазка не катит, если миссия твоей НКО — защита свободы слова. Фонд «Подари жизнь» и лично Чулпан Хаматова имеют резон валяться в ногах у Путина, чтобы лечить детей, больных раком, потому что больные дети могут и не дожить до торжества демократии и реформы здравоохранения. Но ПЕН-центр не может сегодня затыкать рот собственным активистам, чтобы защитить чью-то свободу слова завтра. Это нонсенс, бредовый сон, в котором Чулпан Хаматова душит одних детей, чтобы спасать других.

Транспарантом «Абстрактный гуманизм вне политики!» этот бред не прикроешь. В Российской Федерации третьего путинского срока гуманизм является оппозиционной политической идеологией, а «вне политики» не находится никто — ни йоги, ни библиотекари, ни распоследний писатель статусов «Вконтакте». Правозащитная организация, которая отказывается это понимать, — живой труп. И лучшее, что может сделать исполком российского ПЕН-центра на данный момент, — исключить себя пожизненно вслед за Пархоменко, запереть офис и ехать домой писать литературу.

Константин Зарубин, «Сноб»