Как и что пили наши прадеды, когда были студентами

У наших предков процесс потребления спиртных напитков был возведен до ранга святейшей церемонии.

Долговязый малый в сером сюртуке стоял посреди трактира в окружении таких же молодых повес. Запрокинув голову, он торжественно поднял над собою чашу, наполненную молодым вином. Вдруг краешек посудины накренился, и напиток тонким водопадом устремился на лоб студента. Под гики и аплодисменты однокашников «фокусника» вино заструилось по гребню орлиного носа прямо в распахнутый рот…

Наблюдать подобный аттракцион было отнюдь не редкостью во времена, когда еще наши прапрадеды носили студенческие шапочки-блинцы. И хотя школяр ХVI столетия далек от современного вузовца так же, как первая скориновская книга от интернета, в одном они абсолютно схожи – в умении (и желании, чего греха таить!) ПИТЬ. Причем у предков данный процесс был возведен до ранга святейшей церемонии. А точнее, «Церемониала Питья» – именно так называлась система, объединившая принятые в европейских университетах (Пражском, Оксфордском, Болонском, Виленском и других) правила потребления спиртных напитков.

«По науке» чашу можно было осушить, руководствуясь двумя системами: «порциальной» и «тотальной», иными словами, частичной и полной. Первый метод (когда содержимое чаши выпивалось не за один раз, а по частям) пользовался значительно меньшим почетом, нежели второй. Основными же способами питья во всей студенческой Европе являлись Hausticos и Floricos. Последний был фирменным приемом выпивох со стажем: человек обхватывал ртом, словно кольцом, верхний край рюмки, затем резко задирал голову, перемещая таким образом спиртное себе в глотку. Операция Hausticos, наоборот, считалась элементарной, и ею обязан был владеть каждый: пивший подносил бокал ко рту и на одном дыхании засасывал все содержимое. Если кто-либо из студентов отказывался пить способом Hausticos, его без всякого сочувствия заставляли осушить штрафной бокал.

К двум основным способам питья прибавлялись и различные трюки. К примеру, решивший продемонстрировать в новой компании свои способности «салага» брал чашу не руками, а зажимал ее локтями – так и пил. Или пытался залить в себя содержимое сразу двух стаканов с двух сторон одновременно…

На просторах Великого княжества Литовского – в Виленском университете и позже в Полоцкой академии – студенты в основном потребляли мятную водку, анисовку, настойки и ликеры, медовый квас. Однако наилучшим считался липовый мед – «ліпец». В начале ХІХ века русский путешественник Василий Севергин писал в своем дневнике, что он «прозрачный, светлый и чистый, подобно чистейшей воде, от которой отличается лишь своей густотой. Вкус его сладкий, медовый, запах приятный, душистый, напоминающий запах липовых цветов. В малых количествах потребляемый он облегчает дыхание и вызывает пот, а в больших дозах опьяняет».

Напитком, характерным только для белорусов, поляков и литовцев, являлся также «крупнік», который варили из спирта, добавляя мед, перец, корицу, шафран, гвоздику, мускатный орех и другие приправы. Кстати, обыкновенную 40-градусную водку местные господа-студенты в ХVI веке величали не иначе как «акавітай» (от латинского aqua vitae – вода жизни). Закусывали «горькую» огурцами да смажнями, сыром и бобровыми хвостами.

Однако вернемся к забавному и изысканному ритуалу питья. Издавна у молодого поднаторевшего в науках белоруса был в чести метод, называвшийся «Канюшына» и обязывавший того, за чье здоровье был поднят бокал, выпить три порции «огненной воды» одну за другой, залпом. Способ «Хождение в ригу» требовал наличия большой емкости, которую передавали по кругу, и все стоя пили из нее. Последний должен был осушить чашу до дна, сколько бы в ней ни оставалось. Затем по кругу запускалась новая полная посудина – и так до тех пор, пока школяры не валились с ног.

Большой популярностью пользовался заимствованный у итальянцев метод «Перлэнке» (его даже описал Иштван Рат-Вег в своей книге «История человеческой глупости»). Пили таким образом, что тот, за кого поднимался бокал, поглощал столько вина, сколько ему хотелось, остатки же выплескивал в лицо говорившему тост, после чего кружкой бил его по голове. Обижаться на эту «милую шалость» запрещалось. Однако всегда оставалась возможность отплатить товарищу той же монетой.

Компания, решившая заложить за воротник способом «Конь и всадник», становилась свидетельницей иного действа: один из студентов садился на корточки, а кто-то из однокашников удобно устраивался у него на загривке. Стоявший на корточках должен был добраться до чаши в дальнем углу зала и испить из нее. Всадник же при этом имел полное право мучить «коня» как заблагорассудится. Именно в этом пункте программы частенько завязывалась потасовка в среде блюдущей церемониал (а, следовательно, упившейся «до свинячьего визга») братии. Вскоре драка перекидывалась на улицы, лавинообразно разрасталась – поэтому в дни студенческих празднеств даже магистрат (по-нынешнему, мэрия) не рекомендовал горожанам покидать свои жилища.

Тина Турова, planetabelarus.by