Цветы на мосту

Жизнь в путинской России измеряется печальными памятными датами.

Пять лет со дня теракта или убийства. Десять лет. Порой кажется, что пройдет целый век и ничего не изменится. Другие люди зажгут поминальные свечи в бесланской школе или у дома, где убили Анну Политковскую, но все тот же Путин будет сидеть в Кремле, и все те же siloviki станут бдительно отслеживать содержание плакатов, принесенных к месту массового убийства или локального расстрела. Чтобы там, на растяжках или бумажках, не дай Бог, не пронесли какой-нибудь лозунг, оскорбляющий того, без которого нет России. И обязательно вынырнет из толпы неравнодушный гражданин и плеснет неизбежной зеленкой в лицо известному оппозиционеру. А другой начнет плеваться всюду, куда достигнет его слюна: в портреты погибших и лица окружающих.

Жизнь в путинской России измеряется печальными памятными датами, потому что время остановилось. Время преобразовалось в одну бесконечную войну, которую начальство объявило всему свету и своим несогласным гражданам, и количество жертв, если считать со Второй чеченской, уже не поддается точному исчислению. Однообразие новостных сюжетов оборачивается чувством тотальной безысходности.

Беда ведь не только в том, что убивают. Беда и в том, что ни одно из громких преступлений, совершенных за последние 17 с лишним лет, буквально ни одно, до конца не расследовано. Мы лишь догадываемся о том, кто взрывал дома. Мы лишь догадываемся о том, почему в Москве заложников освобождали так, а в Беслане иначе. Мы лишь догадываемся о том, кто заказывал убийство Анны Политковской. О войне грузинской, войне украинской, войне сирийской, войне холодной мы знаем больше, но и это знание, в котором так много печали, зиждется скорее на политологических версиях, нежели на точных свидетельствах.

Впрочем, странно было бы, правда же, если бы все эти преступления эффективно расследовала нынешняя власть. Если бы она, эта власть, добралась до заказчиков громких политических убийств, а верховный главнокомандующий, заглянув в зеркало, обнаружил в нем главного нарушителя международных законов и частным порядком отправился бы изучать тюремный режим в Гааге. Оттого никто и не ждет никаких перемен, и траурные мероприятия в честь очередной мрачной годовщины сопровождаются одной-единственной интригой: дозволят людям выйти на площадь или не разрешат.

Два года назад убили Бориса Немцова. Вчера в городах российских прошли демонстрации, посвященные его памяти, и мы констатируем с горестным удовлетворением: разрешили. Почти всюду, где граждане захотели вспомнить о нем.

Разумеется, не обошлось без предварительной цензуры плакатов, без провокаций и задержаний, в Москве облили зеленкой Михаила Касьянова, а в Челябинске едва не арестовали Игоря Пожидаева за курение в парке, но в общем начальство особо не мешало людям отмечать свою дату, и цветы на месте убийства можно было возлагать безнаказанно. Даже Ильдара Дадина выпустили именно в этот день, продержав его в лагере лишних пять суток: то ли власти подарок готовили несогласным, то ли, что вероятней, не желали, чтобы политзэк успел добраться до Москвы и принять участие в демонстрации. Короче, акция состоялась, и если хоть на минуту забыть о том, что убийство Немцова не расследовано и не будет расследовано при этом режиме, то можно сказать, что помянули погибшего достойно.

Он и при жизни был чуть ли не единственным политиком в стране, способным объединить вокруг себя совершенно несогласных друг с другом оппозиционеров, и сегодня символизирует единство. Ибо время в России остановилось давно, а он и при жизни, и после смерти был и остается самым живым из нас. Будущее не просматривается, но как вспомнишь о нем, о Борисе Немцове – веселом, отважном, счастливом, легкомысленном, то и грех уныния преодолевается без труда, и разобщенность, и слабость, и задавленность наших оппозиционных лидеров кажется явлением временным. Он с ними со всеми умел говорить, так что и не удивляешься, наблюдая в собрании граждан и либералов, и националистов, и тех, кто не готов стоять под какими бы то ни было знаменами, а просто пришел на площадь и на Немцов мост, чтобы помянуть погибшего.

Будущего вроде нет, но Борис Ефимович с этой версией новейшей российской истории не согласен, и на плакатах, где воспроизведены его высказывания, мы читаем слова гневные, но и предельно оптимистичные. Будущее объявлено вне закона, но оно непобедимо. Будущее расстреляно в центре Москвы, неподалеку от Кремля, темной февральской ночью, но при свете счастливого грядущего дня разбегаются всякие упыри, жабы и гадюки.

Жизнь в путинской России измеряется печальными памятными датами, но время все-таки не стоит на месте. Напротив, в новом тысячелетии оно резко ускоряется, и любые попытки притормозить его, остановить, повернуть вспять обречены на провал. И будущее, растоптанное, униженное или убитое в стране, погруженной в остервенелую архаику, прорастает плакатами на площадях, травой сквозь асфальт и цветами на мосту. А герои не умирают, это чистая правда, они ведь устремлены в будущее, и не надо быть кассандрой, чтобы разглядеть в нем площади, улицы, набережные, мосты, названные их именами, и расслышать проклятия в адрес их убийц. Заказчиков, организаторов и исполнителей.

Будущее отменяет смерть, не отменяя печальных дат, но там они воспринимаются по-другому. В словах, исполненных любви, боли, восхищения, благодарности. В человеческой памяти, которая сохраняет все: имена, судьбы, деяния. На земле это и называется бессмертием, и вчера, поминая Бориса Немцова, мы соприкоснулись с будущим.

Илья Мильштейн, «Радио Свобода»