Людмила Петрановская: 90% того, чему учит школа, в реальной жизни не нужно

Почему чиновники должны убрать руки от системы образования.

Известный российский психолог, публицист и педагог выступила в Минске. Людмила Петрановская рассказала, почему дети чувствуют себя в школе ненужными, отчего учителя боятся говорить о демократии и почему самое разумное сейчас чиновникам убрать руки от системы образования и дать школе возможность самой развиваться, пишет tut.by.

Выступление Людмилы Петрановской, которое проходило в рамках Белорусского образовательного форума «ПроШколу: Так можно», слушали с блокнотами в руках, после ее ироничных замечаний о современной школе зрители то смеялись, то аплодировали.

— Мы живем в потрясающее время, сколько изменений вокруг! Недавно мне объяснили, что сейчас неправильно говорить о научно-технической революции, потому что это научно-технический взрыв. Когда у меня сидят родители, обеспокоенные школьными успехами своих детей, я говорю: «Слушайте, отдавайте себе отчет, 80% детей будут работать по специальности, которую мы сейчас не знаем. О чем вы на полном серьезе переживаете?». Это действительно так, но при этом обратите внимание, что происходит. У нас фантастическая скорость изменений, у нас вот-вот научатся выращивать уши, ноги, я все мечтаю, чтобы и зубы тоже. У нас будет удлиняться продолжительность жизни, улучшаться ее качество, мы, скорее всего, полетим на Марс, и под каждым баобабом будет ловиться интернет, — уверена Людмила Петрановская.

— Но при этом отмечается рост эмоциональных расстройств, все чаще диагностируют депрессию, у нас большие победы в цивилизованном мире: победа над преступностью, меньше семейного насилия, уличного насилия, однако растут суицидальные попытки. Все больше детей, которые получили прекрасное образование, к своим 16−17 годам закрываются в комнате, лежат на диване, ничего не хотят, не учатся, не работают, довольствуются самым минимумом и не общаются со сверстниками. То есть у нас, с одной стороны, идет бурный рост науки, техники и новых технологий, а с другой стороны, человек остается все таким же уязвимым. Помните выражение из Евангелия: «Что толку, если ты весь мир приобретешь, но душе своей навредишь?». Так вот его можно перефразировать: «Что толку, если у тебя все технологии, но ты жить не хочешь, не справляешься со своими чувствами и не можешь построить отношения? Если ты не можешь восстановиться после неудачи?» Это очень серьезная проблема. Мы много думаем о содержании образования, методике, но, как ни странно, мы мало думаем о детях.

Наша школа — это большой анахронизм в современном мире. Какой-то случайно уцелевший мастодонт, который, бедный, ходит по улицам и уворачивается от Tesla. Школа, та, которая сейчас есть, была создана для эпохи индустриализации, где успех зависел от того, насколько слажено будут работать огромные системы с большим количеством как металлических, так и человеческих винтиков. Насколько четко они будут выполнять, предписанные им алгоритмы. И тогда школа блестяще справлялась с этой задачей, она хорошо готовила научно-технические кадры для индустриализации, рабочих для конвейера. Мир изменился, и это больше не нужно.

Не успеем мы и глазом моргнуть, как все то, что стандартизируемо и алгоритмизируемо, будет передано нашим металлическим братьям. И мы с вами останемся ни при чем. Идея «будь хорошим мальчиком, девочкой, учи алгоритмы, будь добросовестным, надежным и найдешь место, где тебе скажут: «Ты работаешь здесь!», уже не будет актуальной. Это засада. Уже сейчас найти такую работу — большая проблема. Нашим детям никто не подготовит рабочее место с должностными инструкциями, где только приди, делай, что говорят, и все будет хорошо. В современном мире рабочее место приходится создавать самим, самим придумывать продукт, который ты будешь продавать, а пока сам не придумаешь и не убедишь всех, что тебе нужно, никто тебе платить зарплату не собирается.

«Проблема в том, что учителя любят Льва Толстого больше, чем детей»

— Как ни странно, в менее выгодной ситуации оказываются те страны и системы образования, у которых были заслуги. Реформировать систему образования маленькой и компактной Эстонии — это сложная, но решаемая задача. А вот сделать это в странах бывшего СССР или Германии непросто. Здесь есть заслуги, пожилые педагогические кадры, которые говорят: «Мы всю жизнь делали так, и все получалось. Зачем сейчас по-другому?». Кстати, и с большим запросом от родителей: «Сделайте, как было. Вот нас людьми вырастили, сделайте с нашими детьми, как было с нами».

Задача стоит глобальная. Не использовать детей для вкладывания в них знаний, а наконец начать их учить. Как ни забавно это звучит. Как построена индустриальная школа? Мы берем массив знаний: Лев Толстой, интегралы, молекулы бензола, переносим его и пересаживаем в головы следующего поколения. Кто здесь ребенок? Средство, сосуд для того, чтобы наш Лев Толстой не выветрился. А дети это очень чувствуют. Есть такие учителя, которые очень любят литературы, Льва Толстого, они все про него знают и понимают. Проблема в том, что они любят Льва Толстого больше, чем детей. И обижаются на учеников за то, что те не любят его так, как они.

Дети чувствуют, что не они главные, что школа не для них, они лишь средство для того, чтобы воспитать работников, сохранить культуру, сдать ЕГЭ. Сейчас дети становятся более чувствительными, потому что смягчается атмосфера в семье, их меньше бьют по голове в прямом смысле. Ребенок хочет, чтобы с ним разговаривали, чтобы учитель ходил в школу для него, чтобы поговорить с ним о нем, чтобы он смог использовать свой потенциал. Ему неинтересно быть средством для показателей школы при сдаче экзаменов.

Что мы можем сделать? Человек должен стать хозяином самого для себя, чтобы прожить, обещанные наукой 120 лет, а не убиться в первые 15−16 лет. Самое ценное, что у него есть — субъектность, способность опираться на себя, управляться со своими эмоциями, строить отношения, работать в команде. Никакие достижения не смогут утешить человека, если у него нет чувства команды.

Посмотрите, как у нас организованна та школа, которая нам досталась. Недавно у меня было выступление в Москве, съемка попала в интернет, я сказала: «90% того, чему учит школа, в реальной жизни не нужно». На меня ужасно обиделись все педагоги. К сожалению, это правда. Это не к тому, что детям не нужно знать, вокруг чего крутиться земля, это про то, что, как ни странно, именно это они на выходе из школы не знают. Приводили опрос среди учителей начальной школы, чуть ли не половина рассказали, зима и лето бывает потому, что у земли орбита вытянутая, поэтому она то далеко улетит от солнца, то поближе к нему прилетит. При этом они ведут курс природоведения.

И таких примеров много. У меня муж преподает математику журналистам, филологам, он уже ничему не удивляется. Студенты не понимают, почему от перемен слагаемых сумма не изменяется, они все сдали ЕГЭ на четыре балла, но основ не понимают. Поэтому, даже те 10%, которые дает школа, к сожалению, тоже не нужны.

«Самое разумное было бы убрать руки от школы и дать ей возможность дифференцироваться»

— Не в интересах ребенка концепция индустриальной школы учить всех и всему одинаково. Мы набиваем их головы неким хаосом и не даем пройти человеку свой путь, почувствовать зов, на что откликается твое сердце. Потому что все тонет в огромном количестве знаний необработанных, неосмысленных, непонятых. Это если говорить о содержании, когда речь идет о social skills (социальные навыки — Прим.), то с этим тоже караул. У нас все образование построено вертикально, никакая командная деятельность не предусмотрена. Если дети начинают перешептываться, то сразу же: «Не смотри, не разговаривай, не списывай». Какая работа в команде? Только если это имитация на открытом уроке перед комиссией, где мы показываем элементы игры. В реальности детям не позволено работать вместе над чем-то серьезным. Все взаимодействия только вертикально через учителя.

Уделяем ли мы внимание росту ребенка? Школа сравнивает детей с неким стандартом. Помните, в парках было развлечение: вырезали из фанеры силуэт девушки и сравнивали, чья фигура совпала больше всех. Так и с ребенком, которому говорим: «Тут ты не дотянул, тут у тебя не то». И все его ошибки однозначно трактуются как вина, а не как возможность развиваться. Это сильно замедляет рост и препятствуют любому развитию. Если человек не ошибается, значит, он делает то, что уже умеет. То есть он в этот момент не учится, а делает что-то другое. Отношение к ошибке — это одна из больших проблем нашей школы.

Что касается мотивации. Дети должны хотеть учиться, все уже смеются, когда об этом говорят, потому что это что-то нереальное. Почему-то считается, что мотивация должна быть только через чувства долга. Это какой-то общий заговор вранья. Учительница пишет: «Ребенок не работает на уроке, примите меры!» Родители это прочли, что они должны сделать? Есть идеи? (в зале раздался смех — Прим.). Особенно мне нравится «поговорите с ним». Чтобы делала мама, если бы ей не сказали об этом? Ее же эта мысль не посещала, к счастью, ей об этом сказали, теперь точно все будет хорошо. Это огромное количество вранья. Когда все делают вид, что решают проблему, а на самом деле знают, что в этом месте она не решается. Маму вызывают в школу, просят поговорить, она говорит, он кивает и ничего не меняется.

Мотивация — сложная штука. Мы только немного начинаем приступать к пониманию того, как она устроена. Как работать, если у тебя не получается? Что делать, если не хочется делать уроки? Как себе помочь? Это более важные вопросы, чем сколько будет 2+2. Все это, к сожалению, у нас не звучит. Проблема еще в том, чтобы научить ребенка быть хозяином самого себя, ставить цели, преодолевать свои ошибки, учитель должен уметь это сам. С этим часто большая беда. Шведские коллеги рассказывали: у них задача, как совместить знания и демократию, а российская школа пытается решить другую задачу — как сделать вид, что мы даем знания, при том, чтобы у детей не зародилось даже мысли о демократии (зрители стали аплодировать — Прим.). И это сложно, потому что дети только об этом и думают, они хотят свободы, изменений, справедливости, у них возникают вопросы: «Почему я не могу пойти на митинг?». Школа не может на это ответить, она в ужасе: «Только не говори об этом, замолчи. Пусть это никогда не будет связано с нашей школой. Можно об этом расскажем общими словами, не переходя к вашим конкретным мнениям?». Когда учителя чувствуют себя униженными, бесправными, когда у них нет независимого профсоюза, чему они могут научить детей? У них самих нет технологий отстаивать свою субъектность.

Когда работала в газете, наткнулась на материал 1913 года о съезде учителей, не могла оторваться — какие там кипели страсти! Как люди бились за свои идеи! Учителя воспринимались как самае активная, меняющаяся, мотивированная часть общества, которая отстаивала свои права. Поэтому сейчас большой вопрос — учителя и их состояние. Думаю, все это дело времени. То, что вы в этом зале, говорите об этом, думаете — это начало процесса, который невозможно остановить. То, что мы хотим помочь нашим детям, — уже половина дела, — этими словами Людмила Петрановская закончила свое выступление.

— Что я могу, как мама первоклассника, прямо сейчас сделать для ребенка? В Беларуси очень сложно уйти школы, — раздался вопрос из зала.

— Сама по себе школа, как идея, не та вещь, от которой нужно уходить. Возможность работать в группе сверстников, общаться с учителями — это само по себе круто, поэтому не думаю, что ответом на все будет забрать ребенка из школы. Другой вопрос: мы стоим перед задачей изменить школу. Есть идеи, как изменить организм, который отстал от реальности и которому нужен огромный рывок в адаптации? Обычно есть два варианта: либо вы даете свободу и даете возможность адаптироваться, либо вы сами подкручиваете этот процесс адаптации. Второй вариант хорош для маленькой страны. Но, когда у вас большая страна, скорее всего, это невозможно. Тогда самое разумное было бы убрать руки и дать возможность школе дифференцироваться. Дать возможность создаваться разным школам, пробовать (в зале раздаются аплодисменты — Прим.). И уж как-нибудь школа бы адаптировалась в контакте с родителями.