«Не могу молчать, чтобы не возникало желание плюнуть в зеркало»

История дзюдоиста, который в ночь с 9 на 10 августа вышел на протест.

Среди белорусов, попавших под раздачу сразу после выборов, оказался 36-летний Максим Сацук. В ночь с 9 на 10 августа призера молодежных чемпионатов Европы по дзюдо и самбо задержали возле театра оперы и балета, пишет для «Трибуны» Дмитрий Руто.

На Окрестина он познал все прелести системы Лукашенко: и коридор силовиков с дубинками, и переполненные камеры, и максимально нелепый суд по народной статье с приговором в 15 суток.

На момент задержания Сацук работал в федерации дзюдо. И так получилось, что как раз его коллеги ездили прессовать свободных спортсменов, выступивших против Лукашенко. Недавно специалист уволился из федерации и дал интервью – поделился воспоминаниями об ужасных сутках (самое страшное – крики), объяснил, почему не может молчать, рассказал про коллег, замешанных в странных делах.

– Как вам удалось проработать в федерации дзюдо практически до конца февраля, учитывая, что письмо за честные выборы и против насилия вы подписали одним из первых, еще в августе?

– Действительно, прошлая неделя для меня стала последней в должности специалиста федерации. Просто так получилось, что с руководством сложились нормальные отношения. Когда в августе я вышел с Окрестина, шел на работу и, честно скажу, был готов к увольнению. Был готов к этому после того, как подписал письмо. И не боялся этого, потому что за жизнь несколько раз кардинально менял сферу деятельности. Однако руководство все мои действия, мою гражданскую позицию восприняло абсолютно адекватно. Да, мне в открытую говорили, что они поддерживают действующую власть, но при этом отмечали, что каждый имеет право на свое мнение. Так что никакого давления на меня не оказывалось, хотя я и был готов, что при наличии давления сам напишу заявление на увольнение. Тем не менее все было адекватно.

А так, в принципе, я такой человек, который нормально воспринимает другую позицию. У каждого своя правда, и нужно это понимать и принимать. Но даже несмотря на это, я считаю, что в стране сейчас творится полное беззаконие. И дальше будет только грустнее. Как в жизни, так и в спорте. Люди на какие-то руководящие должности отбираются не по своей профессиональной компетенции, а по принципу «кто громче крикнет «я за!». И то не факт, что эти кричащие за власть. Они просто умеют прогнуться и подстроиться под систему.

– Почему вы не ушли раньше из федерации, глядя на все беззаконие?

– Параллельно учился на IT-специальность, учеба затянулась более чем на полгода по разным причинам. Не хотелось сразу бросать и работу в федерации дзюдо, потому что спорту, по сути, я посвятил большую часть жизни.

– Когда в октябре уволили ваших друзей – дзюдоистов Дмитрия Шершаня и Александра Ваховяка – не было желания уйти из федерации, проявив солидарность?

– Нужно понимать, что федерация никакого отношения к их увольнению не имеет. Парней турнули со службы, а этому поспособствовало Министерство спорта. Более того, чиновники по сей день пробивают все способы, чтобы [уволенных] дзюдоистов не включали ни в какие списки участников международных соревнований. Федерация не делает так, потому что руководители понимают, что это прямое нарушение прав спортсменов, и за это можно получить бан от международной федерации. Поэтому парни ездят на турниры. А вот Минспорта ничего не боится и всячески пытается испортить жизнь Саше и Диме, сделать так, чтобы они все-таки не попали на Олимпиаду. Реально, это какой-то цирк. Даже не знаю, как нормально прокомментировать. Маразм крепчает.

Двух топовых дзюдоистов Беларуси убрали из сборной за позицию, но они все равно намерены прорваться на Олимпиаду

- И что министерство делает?

– Знаю точно, что на всю делегацию от Минспорта готовится приказ на командирование, куда обычно включают всех членов делегации. При этом не важно, за чей счет они едут. Но Дима и Саша сейчас не попадают в этот приказ. Нужно отметить, что даже после хорошего выступления Саши на турнире серии Большого шлема в Тель-Авиве никто в Минспорта даже не задумался о его включении в основной состав национальной команды, а у него шансы попасть на Олимпийские игры более чем реальные.

Понимаете, в той же федерации есть люди, в том числе в руководстве, которые понимают, что сейчас происходит, что те же силовики творят настоящую жесть. И когда я общался с людьми из федерации на данную тему, мы могли найти общий язык. Сейчас все силовики смешались в одну кучу: МЧС, Следственный комитет, МВД и так далее. Для меня и многих таких, как я, все, кто в погонах – это сплошное пятно негатива. Они полностью дискредитировали себя. Тем не менее мне довелось даже после жестоких событий, в которые угодил я лично, пообщаться с сотрудниками правоохранительных органов. Когда ездил на разговоры в СК, заметил, что там тоже есть адекватные люди. А то, что творили силовики, именно сотрудники МВД, на улицах… По-моему, это похоже на систему опричнины при Иване Грозном. Такое положение вещей сформировалось не за один год, беззаконие творится уже давно.

Года три назад мне пришлось столкнуться с системой органов внутренних дел – там творится полный беспредел. И доказать свою правоту в принципе невозможно. Силовики делают, что хотят, прокуратура их прикрывает или просто не влезает никуда. КГБ тоже на это смотрит и ничего не делает.

– А вам не кажется, что как раз КГБ всем этим беззаконием и руководит?

– Вполне возможно. Лукашенко постоянно тасует руководителей силовых ведомств, и, мне кажется, будет делать это еще долго, находясь в поисках именно своих людей, преданных ему. Раньше система работала точно так же, но в нынешнее время это стало предельно очевидно. Дальше ситуация только ужесточится и усугубится. Плюс большими начальниками в силовых структурах, которые замешаны в жестокости, руководит страх наказания. Люди боятся, что потом состоится суд над ними, поэтому сейчас делают все, чтобы себя уберечь от наказания.

– Вы сказали, что уже сталкивались с беззаконием несколько лет назад. Что произошло?

– Решал житейские вопросы. Не буду утверждать, что я белый и пушистый, косяки в жизни случались. Мою машину эвакуировали на штрафстоянку. Сотрудник ГАИ, который забирал у меня права, весь процесс фиксировал на камеру. Однако когда машину доставили на стоянку, все выключил и сказал, что мне нужно сходить к начальнику районного ГАИ и поставить там печать. После этого якобы могу забрать автомобиль. Честно скажу, уже тогда почувствовал какой-то подвох, но все равно пошел к начальнику. А тот, даже по внешности типичный руководитель какого-то подразделения правоохранительных органов – круглолицый, с животом, плюс его наглости и хамства хватило со старта диалога – спросил меня, зачем я вообще пришел к нему.

Объяснил и в ответ услышал: «Забудь пока об этом. Сейчас беги в ближайший банк, оплачивай штраф, а после мы с тобой поговорим». А затем еще давай мне говорить, что на мою машину наложен арест в рамках исполнения административных действий. Я попросил показать протокол по этому поводу, но в ответ снова услышал: «Все, давай беги в банк, а разговаривать будем потом». Что я сделал? Распечатал законы, постановление Совмина, выделил маркером пункты, где четко сказано, что ГАИ не имеет права в данном случае держать мою машину на штрафстоянке. К тому же у меня есть десять дней на обжалование обвинения, на оплату штрафа и так далее. Пришел на стоянку, пригрозил сторожу (а именно он, по сути, является ответственным за мое авто), что напишу на него заявление в прокуратуру. Сторож вызвал какого-то лейтенанта, он почитал все мои распечатанные документы и все-таки отдал машину.

Да, штраф я в итоге заплатил, но чтобы доказать представителям правоохранительных структур, что они не правы в том и том, что они поступали не по закону, пришлось пройти немало инстанций и написать несколько заявлений. Прокуратура, к слову, признала постановление о наложении ареста на автомобиль незаконным (хотя это постановление я в глаза не видел и не знаю, есть ли оно на самом деле).

– Как вы отреагировали на беззаконие в августе?

– После выборов 9 августа я пошел в город, но не чтобы бить или что-то крушить. Хотел понять, сколько нас – желающих перемен и несогласных с режимом. Я был готов к задержаниям, даже жестким, но то, что увидел и почувствовал на Окрестина, это просто жесть.

– Вы были на стеле?

– Нет. После того, как все участки закрылись, мне позвонил старший брат и предложил сходить в город. Пока мы собрались, встретились, все уже, по сути, затихло. Мы пошли через площадь Якуба Колоса, площадь Победы, парк Янки Купали. Шли в сторону театра оперы и балета уже глубокой ночью, точно после 12. Много народу не было, максимально большие компании – по пять-семь человек. Когда с братом шли по тротуару в районе театра, остановился бусик, оттуда выскочил ОМОН и погрузил нас. Ни я, ни брат не сопротивлялись, потому что понимали, что будет только хуже.

Сначала нас повозили по городу, пособирали еще людей, после перегрузили в автозак, где и начался треш. В «стакан» запихивали по восемь человек. Последнего лупили палками так, чтобы он чуть ли не на голову остальным залетал. Электрошокером всех заставляли быстрее двигаться.

Привезли на Окрестина, открылись двери, задержанные шли через коридор силовиков. Нас били со всей дури. Потом на коленях мы стояли на холодном полу часа три. Я спортсмен, поэтому подготовка более-менее есть, но после освобождения воспалилось колено, неделю не мог ходить, пришлось отлеживаться. На стрессе, когда был за решеткой, не чувствовал боли, а потом ощутил последствия.

– Вы попали на Окрестина в самое пекло?

– Изначально я не хотел идти в ночь с 9-го на 10-е, думал прогуляться на следующие сутки. Но брат предложил – мы пошли. И потом, когда узнал, что творилось 10-го и позже, понял, что хорошо, что меня задержали раньше. С 10-го на 11-е людей, мирных белорусов, натурально убивали, все это помнят.

– Суд изначально вам назначил 15 суток, но вы отсидели только пять. Почему?

– Даже четверо. 14 августа на Окрестина приехал замглавы МВД Александр Барсуков (29 октября был уволен в запас и назначен помощником Лукашенко по Минску), устроил настоящий цирк. Он у нас, грубо говоря, заложников на камеру спрашивал: «Ребята, вас же тут не бьют, вас всех кормят?» Мы, естественно, стояли и молчали. Да ему ответ и не нужен был, он был уверен, что с нами прекрасно обходятся. Барсуков нес какой-то бред, это сплошная показуха. А потом заявил: «Я вас отпускаю. Но вы должны понимать, что в следующий раз будет хуже». Через несколько часов после отъезда Барсукова нас отпустили, никаких протоколов на руки не дали.

– Как проходили суды?

– Да как под копирку. Всем – 23.34, всем – сутки. Я отсидел всего четверо суток и, по сути, в течение года, то есть даже сейчас, меня могут «пригласить» отсидеть оставшиеся 11.

Я особо об этом не задумываюсь, живу спокойно, хотя после интервью, наверное, нужно приготовиться. После освобождения мне приходили предупреждения из прокуратуры. Вроде, официальный документ, но написано как-то странно, я даже смеялся. Там была приписка в стиле «если вы не одумаетесь, то в следующий раз мы применим более суровое наказание». То есть банальные угрозы. При этом подпись в письме стояла не начальника отдела прокуратуры, а исполняющего обязанности. Думаю, человека, который не хотел рассылать подобные послания, турнули, а на его место поставили более лояльного и послушного.

– Когда на Окрестина приезжал Барсуков, вы поняли, кто это?

– Перед приездом чиновника, глубокой ночью, нам впервые за четверо суток выключили лампочку, которая до этого постоянно ярко горела. Выключили примерно на полчаса. Потом сказали, что приедет замминистра, никакого дополнительного инструктажа не проводили. Да мы бы ничего и не восприняли.

Я помню, как мы сидели, и по крайней мере я даже в воздухе чувствовал ненависть силовиков. Грубо говоря, взглянув на них, можно было понять, что они готовы убивать здесь и сейчас. На лицах многих читалось, что если скажешь что-то не то, то тебя на месте похоронят.

Во время любой революции или войны самые низменные человеческие качества просыпаются, выходят наружу. И в такой ситуации для многих людей существуют только те законы, которые написаны на бумаге, а человеческих, моральных принципов нет вообще. И мне кажется, что силовиков, которые творили жесть, никто не менял, никто не готовил психологически. Это априори такие люди, которым еще и разрешили делать все, что они хотят. Судя по последним событиям, карт-бланш у силовиков все тот же.

– Что с братом было на Окрестина?

– А то же самое, что и со мной. У него был суд, дали 15 суток. Единственное, он сидел в другой камере. К слову, у нас была четырехместная камера, но запихнули туда 28 человек. Мягко говоря, было тесно. Сперва мы стояли всю ночь на улице, многие были босиком. А потом были суды. Я отчетливо помню, что звонил маме около 12 часов ночи, разговаривал с ней, а потом меня задержали. При этом в протоколе было указано, что я в 10 часов вечера был на стеле, выкрикивал лозунги и размахивал флагом, и меня забрали в это время.

Помню, у нас в камере был один парень, 25-летний машинист. 9 августа поздно вечером он пригнал состав на центральный вокзал в Минске, а потом пошел в направлении площади Независимости. Его «хлопнули» прямо в рабочей форме и отвезли на Окрестина. Суд над ним – вообще цирк. Как и у всех, по протоколу парень находился в 10 вечера у стелы и выкрикивал лозунги. Он на суде говорит: «Как это возможно, если я только в 11 вечера приехал в Минск, пригнал состав? У меня только-только закончилась смена. Как я мог в 10 быть на стеле?» Судья послушала его и перенесла заседание на следующий день. Начинается новое заседание, и в протоколе, по рассказам парня, корректором подправлено время на 23.30. В итоге все равно дали 15 суток. О каком законе мы можем говорить?

– Вы были готовы к задержанию, но могли представить, что придется испытать весь этот ужас на Окрестина?

– Такой жести я точно не ожидал. Когда туда попал, постоянно надеялся, что скоро выпустят. Каждые полчаса озвучивались фамилии людей из каких-то списков, и все думали, что это те, кого выпускают. Но по факту оказалось, что их либо переводили куда-то, либо отправляли на суд, а потом – в другую камеру.

Как-то вызвали меня и дали протокол подписать. При этом сказали, что если оставлю свою подпись, сразу же отпустят. Я прекрасно понимал, что ничего такого не будет, даже сказал об этом силовику. Доверия не было никакого, но чтобы голову не дурили, расписался. Один из силовиков смотрит на меня и говорит своему напарнику: «Смотри, этот уже завтра может пойти снова на улицу, если мы его отпустим». Я никак это не прокомментировал, потому что понимал, что может и за это достаться.

На Окрестина я угодил в одну интересную ситуацию. Когда в ночь на 10 августа пошел в город, надел майку с надписью на спине «Judo Team». При задержании омоновец увидел это и спросил, что я вообще тут делаю. Начал ему объяснять, что не очень согласен с режимом, но меня быстро заткнули. Когда привезли на Окрестина, когда нас поставили на колени, я мог себе позволить снять ботинки и подложить под колени. Какой-то силовик видел это, но ничего не делал, а когда я хотел голову повернуть, он папочку к голове прикладывал, говорил, чтобы я смотрел вперед. Потом подошел еще какой-то «сочувствующий», спросил, не дзюдоист ли я. Получив утвердительный ответ, выдал мне: «Держись тогда». Блин, что у вас в голове вообще?

– Силовики обходились с вами так, потому что думали, что вы один из них?

– Думаю, да. Дзюдо – силовой вид спорта, есть спортсмены, которые служат в ОМОНе. Более того, я был знаком со многими из силовых структур, и когда меня задержали, я понимал, что дергаться не стоит, потому что ни к чему хорошему это не приведет. Так что вел себя и при задержании, и в камере спокойно.

Хотя помню жуткую ночь. Я заснул, а проснулся от нечеловеческого крика. В ночь на 11-е силовики вытащили троих и на внутреннем дворике в буквальном смысле начали убивать. Мне сложно описать эти крики. Смесь мольбы, отчаяния, еще чего-то, вперемежку со звуками ударов дубинок о тело. Многие проснулись в камерах и даже кричали через окошко, чтобы силовики успокоились, потому что парни просто умрут.

– Аудиозаписи криков, которые потом были опубликованы в сети, это они и есть?

– В том числе и они, мы слышали это, находясь на Окрестина. И, безусловно, я очень боялся оказаться на месте тех парней.

– Силовики таким образом самоутверждались?

– Однозначно. Думаю, у них внутри такой букет собственных комплексов, что любой психиатр захочет докторскую писать, поработав с этими людьми.

– А в глазах Барсукова, когда он приезжал к вам, вы видели хоть немного раскаяния?

– Нет, этого не было и в помине. Я убежден, что международное давление, свидетельства тех, кто пострадал от силовиков, повлияли на режим. Чиновники и люди из структуры МВД просто побоялись серьезных последствий. Поэтому тот же Барсуков приехал из-за страха, а не по причине того, что он нам сочувствовал. Тем не менее после этого визита меня в часов пять утра выпустили. Брата – на час раньше.

Оказавшись на свободе, я встретил [самбиста] Степу Попова, что стало для меня большой неожиданностью. Был удивлен, сколько вообще людей собралось у стен ЦИП. Мы сидели в вакууме и ничего не знали, ничего не понимали.

Помню, в ночь на 14 августа нас должны были этапировать в Жодино или Слуцк. Кто-то из охранников заикнулся об этом, поэтому мы были готовы. Мужики в камере переживали: «Блин, вот если нас перевезут в Жодино, как же мы доедем потом до Минска?» Я слушал их и про себя смеялся. Люди вообще не представляли, что происходило снаружи, они предполагали, что выйдут из тюрьмы и никто им не поможет.

– Что вы почувствовали, когда увидели сотни людей возле Окрестина?

– Когда мы перед выходом находились во внутреннем дворике, попросил у какого-то парня сигарету. Сделал две затяжки, и меня просто понесло, вставило так, что коленки подкосились. Когда мы вышли, люди встретили, помогли в чем-то, меня, конечно, поразило, сколько там было народу. А потом еще сутки я не мог заснуть.

Помню, на те дни жесть прекратилась, силовики особо никого не трогали, и это, наверное, позволило людям собраться на масштабный марш 16 августа. Я не пошел туда, не ходил на марши и потом. И сейчас на все события смотрю как-то немного пессимистично. Сейчас у власти стоит человек, которому абсолютно плевать на жизни граждан, и репрессии будут ужесточаться до тех пор, пока, наверное, [Лукашенко] не покинет кабинет с помощью врачей.

Естественно, я как нормальный человек, адекватный белорус надеюсь на лучших исход.

– Вы видели ролик, где Барсуков собравшимся у Окрестина говорил, что никаких издевательств над задержанными не было?

– Он так же себя вел в камере: спрашивал у нас, не получал ответ, но сам себя убеждал, что с нами обходятся хорошо. Главное было сделать красивую картинку.

Когда я вышел из ЦИП, смотрел некоторые ролики, слушал что-то, но постепенно начал ловить себя на мысли, что погружаюсь в безысходность и бессилие, которое меня просто убивало. Постарался абстрагироваться от всего этого, иначе загнал бы себя.

– Многие из тех, кто отсидел, в целях безопасности уехали за границу. У вас было такое желание?

– Подобные мысли и сейчас есть. Правда, не знаю, чем это закончится. Понимаете, мне хочется остаться в Беларуси, но вопрос в том, насколько нормально тут можно жить, а не существовать. Не хочется каждый день думать о беспределе, который творит режим. Но пока эти люди сидят у власти, беспредел и беззаконие будет продолжаться. Жить в такой обстановке морально тяжело. Я не хочу быть мучеником в своей родной стране. Те же Виктор Бабарико, люди из его команды – они как раз мученики, они не знают, когда все это закончиться и чем разрешится. К тому же я убежден, что сломать можно любого – вопрос лишь во времени и желании.

– Вы подавали заявления, пробовали обжаловать свой приговор?

– После истории с машиной и ГАИ понимал, что для справедливости нужны время и силы, прежде всего моральные. И, честно, не особо хотелось этим заниматься, хотя и видел, что многие фонды, волонтеры фиксировали факты побоев, помогали с подачей документов. Единственное, моя первая супруга заставила поехать в поликлинику и снять побои. То ли в первый день после освобождения, то ли на следующие сутки я поехал и оказался в очереди к травматологу 70-м по счету. Все пришли снимать побои.

Силовики по каждому случаю должны проводить проверку, судмедэкспертизу. Мне травматолог сказал, что необходимо съездить в РУВД, взять направление и все сделать. А в те дни ходили слухи, что пострадавших принимают в РУВД и отправляют обратно за решетку. Мне удалось найти сотрудника, который по закону готов был провернуть дело, дать направление, но все-таки я этого не сделал. Через какое-то время мне пришло письмо из районного отдела Следственного комитета. Там было написано так: «По вашему заявлению (хотя я ничего не писал) проведена проверка. В возбуждении уголовного дела отказано». После позвонили из центрального аппарата СК и пригласили на беседу.

Я увидел там интересную вещь. Оказывается, в Следственном комитете собрана огромная доказательная база того, что силовики превышали служебные полномочия, что они обходились жестоко с мирными гражданами. Реально были проведены проверки, сделано огромное количество экспертиз, собраны заявления пострадавших.

– Почему тогда не возбуждено ни одного уголовного дела?

– Если поступит команда сверху, то дела будут возбуждены. Но пока такой команды нет, документы лежат в папочках. Я уверен, наступит час, когда виновные во всей жести будут наказаны. Собранные документы невозможно уничтожить, скрыть. Плюс слишком много людей, свидетелей задействованы в этих делах.

***

– Как вас встретило руководство федерации дзюдо после освобождения?

– Абсолютно нормально. Мы пообщались, я рассказал, через что прошел, и продолжил дальше работать.

– И через несколько недель в не самом приглядном свете всплывает фамилия генсека федерации Руслана Шарапова, который в компании замминистра спорта Михаила Портног и дзюдоиста Юрия Рыбака прессовал белорусских спортсменов.

– Самое интересное, что если Шарапов был на работе, то мы с ним сидели в одном кабинете. Помню, после тех походов его повысили до государственного тренера. До этого Шарапов был старшим тренером, но специально для него ввели должность государственного тренера. Выслужился, в общем.

Что касается Шарапова как человека, то не я первый, не я последний скажет, что его поступки не стали сюрпризом. Я не знаю, кто сказал бы, что это классный компанейский парень. И, повторюсь, я не удивился, что он прессовал спортсменов. Единственное, я заметил по Шарапову: когда вся эта история всплыла, он задумался, что делает что-то неправильное. Люди из федерации, его окружения, адекватные белорусы, с которыми пересекался Шарапов, нормально к таким делам относиться не будут. И он это все понимал и видел, в итоге задумался, наверное.

А вообще это такой человек, который каждый день умеет «удивлять». Прежде всего своей жизненной философией, которую я совершенно не понимаю. Год назад, когда я только пришел в федерацию, в Могилеве проходил чемпионат Беларуси. Перед ним судьи и тренеры собрались на семинар, и один из специалистов поднял вопрос о повышении денежного довольствия для тренеров, судей и вообще людей, которые командируются на соревнования. Чтобы вы понимали, за день этой командировки тогда начислялось около трех рублей. Что касалось питания, то человеку могут его обеспечить, а могу вообще оставить без еды, то есть питайся за свой счет. Ну это реально бред, уму непостижимо. Такие вот условия создало Минспорта.

Так вот, один из тренеров на семинаре поднял этот вопрос, спросил, может ли как-то федерация посодействовать увеличению выплат. Учитывая зарплаты тренеров в дзюдо, не удивительно, что многие параллельно занимаются другой деятельностью, которая приносит доход. И вот Шарапов послушал выступавшего и заявил: «Вопрос поднимает человек, который занимается тем и тем». Мол, чья бы корова мычала, жалуется тут. Я вообще не понял заявления Шарапова, тем более тренер говорил по делу, старался в том числе ради коллег. И кому какое дело, где он еще работает? Но Шарапов уцепился за это, и в итоге ничего не было решено.

Мне вообще кажется, что Шарапов живет, причем максимально искренне, по принципу народной мудрости: «Больше всех в колхозе работала лошадь, но так председателем и не стала».

– Какие у вас с ним были отношения после вашего освобождения?

– Мы с ним особо не пересекались. Однако могу сказать точно: это парень со странностями.

– В компании тех, кто прессовал спортсменов, был и Юрий Рыбак.

– Вот он меня удивил, если откровенно. Самбисты и дзюдоисты раньше выступали и тренировались вместе, я даже с Поповым конкурировал на соревнованиях в одном весе. С Рыбаком пересекался, работал вместе, и никакого негатива в отношении его не ощущал. Да, он парень не самого большого ума, но мне казалось, что он добрый, адекватный. Запомнил, что Юрий вспыльчив, может психануть, но злости не замечал. Мне кажется, сейчас он стал либо жертвой внутренних комплексов, либо заложником системы. Ну и получилось так, что он, как и Шарапов, выслужился и получил звание главного тренера национальной команды. Честно, не знаю, насколько ему и таким, как он, уютно жить в нынешних условиях и при нынешнем отношении коллег.

***

– Заявление на увольнение из федерации вы написали сами?

– По сути, мне не пришлось его писать. У меня просто закончился контракт, и я, честно скажу, был готов, что его мне не продлят.

Не хотелось бы своим интервью подставлять руководство федерации, но я считаю, что если молчать, если мириться с тем беззаконием, которое творит власть, то ничего не поменять. Я не могу молчать, меня коробит то, как режим нарушает все возможные принципы морали. И чтобы не возникало желание плюнуть в зеркало, я не буду молчать и мириться с реальностью.

– А в федерации дзюдо есть разделение на противников и сторонников действующей власти?

– Общество в принципе поделено, федерация, полагаю, не исключение. Плюс некоторые специалисты Минспорта пытаются подогреть ситуацию, выставить нормальных парней в неприглядном свете. Чиновники и функционеры раскачивают ситуацию – был понижен в должности тренер [Шершаня и Ваховяка] Леонид Свирид. Наверное, потому что не провел идеологическую работу со спортсменами. Раньше он был главным тренером национальной команды, а сейчас стал старшим. В общем, власть будет делать все, чтобы как-то очернить нормальных людей.