Пресс-атташе футбольного клуба «Минск»: Совесть важнее молчания

Павел Остроух рассказал о спортивной солидарности в Беларуси.

К 25 годам Павел Остроух успел поработать директором минорных «Осиповичей», потрудиться в пресс-службе «Городеи» и занять пост пресс-секретаря «Минска». После его прихода в структуру «горожан» клуб произвел летнюю перезагрузку в соцсетях, заметно оживил собственный YouTube-канал. Правда, в «Минске» Остроух проработал всего несколько месяцев. После выборов Павел оставил подпись под письмом спортивной общественности за новые выборы и против насилия, а 15 ноября оказался в числе задержанных на Площади Перемен.

После десяти суток тюрьмы в Жодино Остроух уволился из «Минска» (решение созрело еще до задержания) и рассказал Александру Ивулину из «Трибуны» о своем аресте у мемориала в память Романа Бондаренко, тюремном быте и солидарности с уволенным маркетологом «горожан» Евгением Чугаевым:

– Был готов к тому, что однажды тебя могут задержать?

– Раньше как-то проносило:). Наверное, где-то немного наивно к этому относился. Думал, если задержат, то поеду на 15 суток – ничего страшного». Но точно не боялся быть задержанным, и, кажется, в то воскресенье ничего не предвещало подобного развития событий.

– До этого ты когда-нибудь был близок к задержанию?

– 1 сентября оказался недалеко от стадиона «Динамо», где проходил марш студентов. Тогда пришлось побегать от силовиков: в один момент они выскочили из автобусов и стали хватать людей. Во время бега повернулся за спину и увидел одного буквально в метре от меня. Наверное, в тот момент был ближе всего к тому, что оказаться задержанным. Пронесло, но какого-то большого страха тогда не испытал.

– Но 15 ноября тебя все-таки взяли на Площади Перемен?.

– В то воскресенье я сразу отправился туда. Хотелось почтить память Романа Бондаренко. Уже на подходе к дворику увидел очень много людей, остановился возле магазина «Гиппо». Ты же знаешь, что там происходило?

– Расскажи.

– На улице стояло много людей. Через какое-то время на район подъехали силовики, выгрузились и направились в сторону толпы для разгона. На дороге стали взрываться светошумовые гранаты, но никто особо не разбегался. Я находился сбоку, у входа в магазин, и вдруг часть силовиков в чёрном побежала в нашу сторону. Вместе со многими людьми зашел внутрь, а через несколько секунд туда залетел какой-то парень, за которым гнался ОМОНовец. Он его схватил в торговом зале и повёл к выходу, но за него вступились, женщины стали кричать. Силовик отступил и пошёл к дверям, но там ему на помощь пришли двое коллег. В них полетела пластиковая бутылка – и началась вторая волна этого конфликта. Вновь забежали в зал и уже начали бить дубинками двух человек, которые пытались держаться за поручни у кассы. За парней вступилась даже работница магазина, где-то через минуту под крики людей силовики ушли, но из-за кучи народу не было понятно, что было с теми, кого они били и пытались утащить.

– Что в тот момент творилось у тебя в голове?

– Понятно, без эмоций смотреть на всё это было нельзя. Из-за ударов дубинок, криков и слёз окружающих было жутковато. Чувствовал большую несправедливость, хотя всё развивалось так быстро, что и подумать времени не было. В этот момент пытался снимать все происходящее на видео.

– Что происходило с тобой дальше?

– Обстановка немного успокоилась. Тогда появилась возможность выйти из магазина и отойти на расстояние. Зашел в подъезд одного из ближайших домов в районе мемориала и с высоты начал наблюдать, как силовики подходили к Площади Перемен и пытались разогнать собравшихся. Тогда люди стали перед ними в сцепку, и ОМОН почему-то начал отходить назад, а затем и вовсе уехал. После этого решил спуститься к мемориалу – встретил знакомых, поговорили. Была спокойная обстановка, по ощущениям люди уже собирались расходиться, но тут резко и огромным числом вернулись силовики, причём окружили двор со всех сторон – так, что уже никак нельзя было выйти. Показалось, что некоторые из них были совсем юными, один, возможно от тяжести, даже опустил на ногу щит.

В общем, я понял: наверное, настал день моего задержания. Начало приходить осознание, что уже никуда не деться. В какой-то момент все-таки попытался спокойно пройти мимо оцепления, но меня подхватили под руки со словами: «Этого забираем!» Тогда между мной и двумя парнями, которые меня вели, завязался небольшой диалог:

– Чего вы ходите на эти митинги?

– Все из-за фальсификации выборов. Есть доказательства…

Пытался привести какие-то примеры, но мои доводы ни на что не повлияли, хотя у меня за спиной силовики отпустили молодую пару. Меня же отвели в автобус с мягкими сидениями. Наверное, в таком на операцию приехали сами силовики. Там кроме задержанных находились молодые ребята в форме, которые нормально к нам относились. Тогда досталось только одному мужчине, который был подвыпившим и резко себя вел. Против него применили силу. Но в тот момент никто не забирал телефонов, поэтому успел позвонить знакомым и папе. Сказал, что задержали, но до вечера попросил не говорить маме на случай, если вдруг меня отпустят. Правда, вскоре мама сама позвонила вся в слезах. Неприятный момент, но как-то постарался успокоить и сказать, что со мной всё в порядке и меня не бьют.

– По своему опыту скажу, что обычно самая жесть происходит именно в автозаке.

– Да, но еще перед ним запомнился один момент. Не знаю почему, но я обратил внимание на одного омоговца в балаклаве, у которого хорошо был виден рот. И у него был такой звериный оскал, он очень специфически улыбался. Было ощущение, что он получает удовольствие от происходящего.

В общем, меня согнули и повели в автозак. По стандарту на входе лежал бело-красно-белый флаг, но я через него переступил. После два омоновца с пакетом сказали, чтобы я отдал телефон. Я спросил, вернут ли его потом, но тут же прилетела пара ударов со спины, и меня затолкали в дальний «стакан», в котором было около десяти человек. Все это сопровождалось жестким матом. У силовиков была такая словесная каша из нецензурщины, которая просто не останавливалась. Затем один парень внутри пытался всех приободрить, но тут же открылась дверь – и вновь прилетело несколько ударов «за разговоры».

После публичных историй про автозаки было ощущение, что там с тобой могут сделать все, что угодно, и об этом никто не узнает. В тот момент понимал, что степень защищенности у тебя просто нулевая. Едешь в замкнутом пространстве неизвестно куда и думаешь, чтобы хватило воздуха и вдруг не пустили слезоточивый газ.

– Кажется, тебя отвезли в Октябрьское РУВД…

– Да, после рассказов, которые я слышал про другие РУВД, мне еще повезло. Нас отвели в большой коридор, там уже сидело где-то 50 человек. Все показывали друг другу два пальца в знак приветствия. Нашел себе местечко где-то в уголке и даже смог поспать. Начались бюрократические процедуры с оформлением, которые длились около девяти часов. За это время некоторым разрешили позвонить, кто-то даже успел получить передачу. Я тоже получил пакет с вещами – от двоюродной сестры. Это сильно приободрило. Кстати, во время опроса милиционер, который разговаривал со мной, оказался футбольным болельщиком. Говорил, что «Минск» в этом сезоне не вылетит и что Скрипченко вроде хороший тренер. Он поинтересовался, во сколько начало моей работы и предложил предупредить руководство: «Может, завтра к обеду уже и выйдешь». Правда, потом уже никто не давал позвонить.

– Но на свободу ты вышел только через десять суток…

– Ближе к трем ночи на всех составили протоколы. В основном в тексте все было по стандарту: находился на несанкционированном мероприятии, выкрикивал лозунги и высказывал недовольство действующей властью. Я попал в список тех, кто в автозаке поехал в Жодино. По дороге в тюрьму все было адекватно: все сидели, один парень даже пытался рассказать омоновцам анекдот. Хотя другой «партии» ребят, оказавшихся со мной в камере, не повезло. Рассказали, что всю дорогу из Минска в Жодино провели на коленях.

– Как вас принимали в Жодино?

– Нас привезли где-то в пять утра. Мы прошли по катакомбам с руками за спиной, постояли у стен, прошли досмотр и попали в камеры. Какой-то жести не было, но в основном там унижают морально, часто реплики – это поток мата. Правда, на восьмые сутки, когда приехали новые задержанные, пошли дикие истории. Один парень во время обыска отказался наступать на бело-красно-белый флаг, и серьёзно получил за это с колена в живот и по лицу. Другому, с длинными волосами, отрезали небольшой локон. А сколько ещё таких фактов нам просто неизвестно?

Меня же после приемки поместили в восьмиместную камеру, где находилось 20 человек. Видимо, это уже обычная практика до суда. В той камере оказались приятные люди. Из 20 человек, наверное, девять оказались айтишниками. У одного из них была огромная гематома на все бедро. Человек увидел ее только в момент, когда снял штаны. Утро началось с двух буханок хлеба, а затем принесли и кашу. В то воскресенье не удалось поесть, поэтому даже хлеб нормально зашёл :).

– Как тебя судили?

– По стандарту. Стоишь, ждешь свою очередь перед кабинетом возле стены. Я находился рядом с дверью, поэтому слышал истории предыдущих задержанных. Двоим ребятам передо мной дали штрафы из-за состояния здоровья. Сидишь перед компьютером, из которого еле-еле доносится звук, а за монитором тебя охраняет человек в балаклаве. Судья зачитала протокол, но вину я не признал. Сказал, что в тот день пришел на Площадь Перемен, чтобы почтить память Романа Бондаренко. Не пытался уворачиваться, мол, проходил мимо. Что криминального в том, что ты захотел почтить память человека? Но вскоре судья выписала мне десять суток. И на прощание пожелала то ли удачи, то ли успехов.

После этого меня перевели в другую восьмиместную камеру, где находилось уже восемь человек. Немного поник, но потом со всеми раззнакомился. Там тоже оказались приятные люди. Помню, в первый день от нечего делать некоторые читали состав салфеток и пытались выучить его наизусть. Потом начался обычный быт из дней, которые слились в один. Из-за хорошей компании и интересных историй представлял, что это школьный лагерь, хоть и немного с другими условиями содержания.

– Что тебе заполнилось больше всего?

– С нами сидел парень, который немного занимался шахматами. Так вот, ребята сделали шашки и шахматы из хлеба и играли. Потом я научил парней играть в мафию, так у нас появился свой клуб «23.34», который очень неплохо убивал время. А когда пришла передача, то с книгой стало еще веселее. Читали ее вслух для всей камеры. Кстати, большое спасибо родным за передачу, а также Жене Костюкевичу, который помог моему папе на месте. Насколько понял, знакомые из Осиповичей как-то связались с ним. Еще я немного рисовал.

– Вас выводили на прогулку?

– Нас даже один раз сводили в душ :). Вдобавок было еще две прогулки, но тут все зависело от настроения конвоиров. Конечно, когда ты постоянно сидишь в камере, приятно сменить обстановку. Но, по сути, мы просто немного походили по кругу. В принципе, с нами особо не жестили, поэтому все прошло более-менее нормально. Конечно, последние дни и часы, казалось, немного тянулись, но это как отрезок перед финишем, который считается самым сложным.

Признаться, не ожидал, что меня кто-то встретит. Через ребят, которые выходили раньше, просил передать родителям, чтобы не ехали меня встречать. Не хотелось никого напрягать в будний день, но за мной приехал папа и знакомые, которые подарили клёвый торт. Было очень тепло и приятно.

– Когда добрался до интернета, снесло волной поддержки?

– Да, было в принципе очень много информации, читал сообщения и благодарил людей за добрые слова. Это очень поддерживает и воодушевляет.

– Кто-то из «Минска» тебя поддержал?

– Знаю, что переживали и даже хотели отвезти передачу, но это могут делать только родственники.

– Но ты все равно уволился из «Минска». Почему?

– Это решение я принял еще до своего задержания. Оно было связано с открытым письмом белорусского спортивного сообщества за новые выборы и против насилия. Я подписал его, но меня не задели никакие санкции со стороны клуба. Зато они коснулись другого парня из отдела, который был вынужден уйти из-за давления на клуб сверху. Тогда я решил проявить солидарность и написал заявление по собственному желанию. Сообщил ребятам из отдела, что дальше работать не буду и в пятницу мой последний рабочий день. В понедельник хотел пойти к председателю, но так вышло, что в воскресенье меня задержали. После моего выхода ту ситуацию особо не обсуждали и спокойно расстались. С декабря я уже не являюсь работником «Минска».

– Ты долго думал перед тем, как написать заявление?

– Этот шаг дался легко, потому что убирать человека из-за его взглядов – это нарушение прав. Мне не хотелось быть молчаливым свидетелем этого процесса. Понятно, у меня была нормальная работа, хороший коллектив и адекватные руководители, которые наверняка не были инициаторами этого процесса, но я просто не мог сидеть и молчать. Неприятно и грустно, но я не хотел ставить собственное благополучие выше этой ситуации и потом мучаться с совестью.