Вероника Мищенко знает, кто станет новым президентом Беларуси

Ситуация в стране может измениться за месяц.

Почему перемены в Беларуси неизбежны, насколько важна Всеобщая забастовка и кто скоро станет новым президентом страны — об этом и многом другом рассказывает в интервью программе сайта Charter97.org Studio X97 соратница лидера белорусской оппозиции Николая Статкевича, член президиума партии «Народная Грамада» Вероника Мищенко. Ведущий — Евгений Климакин.

Подписывайтесь на Youtube канал «Хартии-97» - charter97video. Поделитесь видео с друзьями. Ставьте лайки и пишите комментарии.

— Друзья, героиня нашей сегодняшней программы Вероника Мищенко, член президиума партии «Народная Грамада», одна из ближайших соратниц Николая Статкевича и профессиональный маркетолог. Хочу у вас как у маркетолога спросить. Многие видели этот восьмичасовое действо под названием пресс-конференция так называемого президента Беларуси. Как контент оцениваете? Хороший, плохой?

— Восемь монотонных, убаюкивающих часов. Мы видели, что люди хорошо спали под него, кто-то копался в телефонах, но иногда были всплески, конечно. Мне повезло, я посмотрела этот контент очень короткой нарезкой на «Дожде», самые интересные моменты. Мне, например, это напомнило то, как моя маленькая внучка уговаривает себя: «Поля, не бо-бо!» — «Поля, не бойся!». Вот он восемь часов уговаривал свое ябатьковское окружение: «Не бойтесь, не бойтесь», в том числе и себя. Чем больше убеждал, тем больше это было похоже, особенно, когда были эти всплески, что это очень неубедительно ни для него, ни для его окружения.

— Как вы относитесь к разговорам о его состоянии здоровья, о том, что даже во время этой конференции он под чем-то был?

— Очень похоже на то, что он, действительно, был под чем-то. Потому что люди знают: есть такие таблетки для концентрации внимания, которые, кстати, используют часто айтишники, трейдеры, именно под этими таблетками люди могут очень долго говорить и не останавливаться. И потом, как раз когда он вышел и уже шел спотыкаясь — это как раз похоже было на то, что через восемь часов батарейка закончилась и «зайчик Энерджайзер» пошел боком. Поэтому вполне возможно, что так оно и было.

— Давайте поговорим теперь о Беларуси. Будущее, которое ждет белорусов? Как вы оцениваете ситуацию: скоро у «зайчика» вообще сядет батарейка, выражаясь вашими словами?

— Дело в том, что не знаю насколько у него сядет батарейка. Мы знаем, что психически нездоровые люди физически очень выносливы. И если рассчитывать только на то, что с ним что-то случится и ждать, уповать на это — то тогда, наверное, это будет очень не скоро. Нужно уже что-то делать и готовиться к тому, что Беларусь будет без Лукашенко. В принципе, исторически любой цикл, 30 лет, прошел, он больше и не длится, вырастает новое поколение и идет сменяемость. Поэтому, я думаю, что еще где-то полгода-год нам стоит поднапрячься. Если это будут забастовки, то это может закончиться и через месяц.

— Главная проблема белорусов на сегодняшний день?

— Лукашенко. Главная проблема белорусов сейчас — это Лукашенко. Это единственная, наверное, проблема. Потому что я не буду говорить, что нерешительность и ничего такого, что обычно приписывают белорусам, потому что это не так.

— Как поднять дух людей? Не секрет, многие депрессируют.

— Вы знаете, людям не хватает положительных эмоций. И, наверное, нам нужно больше говорить и писать о хорошем и о том, что мы сможем построить, чем бесконечно перемалывать все эти беды, наши невзгоды. Потому что мы в этом живем, каждый день мы начинаем смотреть: аресты, аресты, аресты, зачистки, зачистки, зачистки. И, наверное, как профессор Преображенский говорил: «Не читайте за завтраком советских газет». Тоже самое, я по себе это замечала, если ты начинаешь утро с бесконечного перечисления арестов... Мы должны бороться за политзаключенных, но мы не должны делать это нашей главной темой.

Мы должны подумать о том, как организовать ту же забастовку, как к ней приготовиться и как изменить ситуацию в Беларуси, чем бесконечно вариться в этом соку наших невзгод. Для тех же политзаключенных, я думаю, будет хорошо, если мы напишем им письмо с поддержкой и расскажем, что нас ждет что-то хорошее…

— … И что мы что-то делаем.

— … И что мы что-то делаем, чем мы будем бесконечно упиваться нашей бедой и как нам тяжело.

— В каком-то смысле ключи и у нас тоже от их свободы?

— Да, да. Это, кстати, по-моему, Тихановский сказал, что «ключ от нашей камеры в руках у каждого белоруса». Они меня тогда поразили.

— Как побеждать? Что делать, чтобы режим наконец остался далеко позади, исчез и Беларусь была свободной?

— Как у нас говорят, я имею в виду рабочую свою среду, айтишную: «Работать, работать и работать». Говорят немножко посолонее, я не буду говорить здесь, чтобы не пришлось запикивать. Во-первых, научиться брать на себя ответственность, не бояться брать на себя ответственность. Во-вторых, понимать, что прийти к чему-то и достичь какого-то результата можно только тогда, когда ты работаешь и что-то делаешь. Если ты будешь сидеть и ждать — это тоже может быть, как у китайцев: «Если долго ждать, рано или поздно река пронесет тело твоего врага». Это будет, но это будет через 10 лет. Если мы хотим получить результат хотя бы через год — нам нужно что-то для этого делать.

— Конкретика, что?

— Рабочим готовиться к забастовке. Готовиться к забастовке, я не говорю сейчас выходить на забастовку. Потому что никто не был готов выйти на забастовку 10 августа.

— В этом-то и проблема была.

— Да, в этом была вся проблема. Люди вышли спонтанно. Вот момент, когда люди вышли. Мы понимаем, что таких моментов будет еще много. Три главные вещи: быть готовым взять на себя ответственность, что-то делать, каждый что может: если ты рабочий — готовиться к забастовке, если ты тот, кто может поддержать этих бастующих, подержи. Защити себя, своих детей, если начнется новая волна ковида, когда Лукашенко начнет опять убивать белорусов.

— В прошлом году мир был в восторге особенно от такого мощного месседжа: женщины во главе протеста, женщины за своих мужей, которых посадили.

— Мне очень нравился этот посыл, но я помню откуда он пошел.

— Откуда?

— Большинство, наверное, даже все белорусы думают, что это был экспромт, такое спонтанное решение трех штабов объединиться и женщины за мужчин. Но на самом деле эта стратегия очень давняя, это стратегия Дмитрия Бондаренко, координатора «Европейской Беларуси», если вы его знаете. И когда, еще перед самой кампанией женщины за мужчин, планировалось, что это будет Марина Адамович за Николая Статкевича и, если Андрей Санников решит выдвигаться, то это будет Ирина Халип. Вплоть до того, что думали даже, что они возьмут фамилии Санникова и Статкевич для того, чтобы сделать такую крутую кампанию — повтор 2010 года. Но эту стратегию воплотили с небольшими изменениями, потому что, когда посадили Сергея Тихановского и отказались его регистрировать, то под большим нажимом Николая Статкевича…

— То есть Статкевич убеждал Светлану Тихановскую, чтобы она…

— Да. И не просто убеждал, а убедил. За ночь были переделаны инициативная группа Николая Статкевича в инициативную группу Марины Адамович, а инициативная группа Сергея Тихановского в инициативную группу Светланы Тихановской. И на утро они подали документы, это был последний день подачи, они подали документы в ЦИК. Естественно, Марину Михайловну не зарегистрировали по понятным причинам. Но Светлану Тихановскую вдруг неожиданно зарегистрировали. Потому что ни Лукашенко, ни Ермошина не могли подумать во что это выльется. Поэтому это был первый этап, когда зарегистрировали. Ну, и второй этап уже неожиданно, когда Светлану все-таки допустили стать кандидатом в президенты.

Она не хотела идти, она очень переживала, потому что это была большая ответственность и такой поворот судьбы. И в том момент мы тоже, все доверенные лица, которые собрались получать удостоверения, по просьбе Светланы написали письмо Сергею Тихановскому, он, кстати, был против, чтобы Светлана шла дальше. Написали письмо, что это мы ее убедили, уговорили. Потому что это действительно было очень тяжелый такой шаг и не будем лукавить, это был опасный шаг на фоне того, что было перед этим. Поэтому вот такая была стратегия, с давней предысторией, которая так неожиданно воплотилась.

— Историю о женщинах придумал мужчина все-таки?

— Да. Придумал мужчина — раз. Но если бы второй мужчина, Лукашенко, знал насколько это была умная и правильная стратегия, то, конечно, тогда бы Светлану, скорее всего, тоже не зарегистрировали бы.

— Из другой оперы вопрос. Санкции Запада, как вы их оцениваете?

— Прекрасно. Дело в том, что еще в прошлом году, когда Николай Статкевич был на воле, он тогда говорил, что санкции — это один из очень крутых инструментов, которые могут повлиять на Лукашенко. Они, в принципе, и повлияли, как после 2010 года, когда начали выпускать политзаключенных, также и в 2006 году, но на тот момент у Лукашенко за спиной была сильная Россия. Сейчас Россия далеко не та, которая была даже пять лет назад в 2015 году, уже шесть лет. И мы видим, как только начались санкции, они, по большому счету, еще и в силу не вступили, как Лукашенко начало бомбить. Это то, чего он боится. Он понимает, что в России денег нет, что для России он становится очень токсичным с вводом санкций.

— Вы любите повторять, я себе даже записал: потеря, зона некомфорта, возможность выйти на новый уровень, возможность совершить скачок. Это работает в политической плоскости? Потому что сейчас мы понимаем в контексте прошлогодних событий и сегодняшних, что такое потери, что такое турбулентность.

— Я думаю, что это работает всегда как закон жизни. Потому что все страны, даже в Греции, которая прошла через дефолт, мы видим какой уровень жизни спустя несколько лет. Мы видим какой уровень жизни в Польше, Литве. Страны, которые во время мирового кризиса затянули пояса, отказались от какой-то зоны комфорта, чтобы преодолеть этот кризис, они не начали брать кредиты, они просто разумно урезали расходы.

— В белорусском случае эта сегодняшняя зона некомфорта в политической плоскости может обернуться новыми возможностями, скачком?

— Конечно. Во-первых, свобода, которая подарена, не ценится. Нам ее подарили в 1991 году и мы ее так просто отдали Лукашенко. Я думаю то, что мы ее сейчас добьемся, что мы научимся бороться. Насколько это сплотило гражданское общество и насколько оно повзрослело, что люди поняли, что нельзя жить вне политики, потому что политика тогда будет заниматься вами. Конечно, это даст большой скачок развитию Беларуси. Мы уже, я думаю, не будем покупаться на популизм, мы поймем, что нельзя, чтобы один человек управлял страной. Потеряв все, пройдя через все эти муки, когда каждую семью коснулись репрессии, в каждой семье у кого-то друг, у кого-то знакомый, у кого-то родственник сидел, сидит или так или иначе был репрессирован, люди, я думаю, уже пойдут дальше, пройдя через эти испытания.

— Вы в августе 2020 года записали видео, которое посмотрели десятки, а, может, сотни тысяч человек, в котором призвали людей выходить на площадь. Вы вообще оценивали риски?

— Мне было очень страшно это делать. Даже, наверное, страх здесь не подходит, это был ужас. Я прекрасно понимала к чему я призываю. Но я понимала, что другого выхода нет. Мы не сомневались, что никаких выборов не будет в очередной раз, но Лукашенко в этот раз уже не остановится ни перед чем. Поэтому единственный способ, по-моему, был — это выходить на улицу, выходить на площади и защищать свои голоса. Я же не призывала брать камни, бросать, громить райисполкомы, поджигать что-то. Я говорила о мирном массовом протесте. То что, в принципе, потом в августе и было.

Единственное, что этот протест вылился в формы маршей, но мы тогда были неопытными, мы думали, что количеством напугаем Лукашенко. На сегодняшний момент, в ретроспективе, хотелось бы, конечно, чтобы мы остались тогда на улице. Но вы знаете, даже мы не могли предположить то, что было 9-10-11 августа, что Лукашенко способен на такие преступления.

— Вы месяц провели в прошлом году за решеткой. При каких обстоятельствах вас задерживали?

— Я вышла 7 июля. 7 июня меня задержали, в первый раз им не удалось меня арестовать. Мы попытались уйти с младшей дочерью, но нас окружили, они подошли ко мне и сказали: «Вероника Евгеньевна, вы же все понимаете». Я сказала: «Нет». Они были в штатском, в масках, такая бандитская группировка, как в 90-х годах.

— Я слышал, что вы в камере по пять километров в день наматывали.

— Ежедневно, обязательно. Во-первых это помогало согреться, во-вторых, это помогало без света и свежего воздуха держать мозг в порядке. В-третьих, я продумала на тот случай, если мне удастся выйти, все мои дальнейшие действия для того, чтобы остаться на свободе. Ну, и в-четвертых, поддерживала физическую форму. Потому что я много работаю за компьютером и это проблема. Я человек, который привык делать из любого лимона лимонад, и решила, что пока буду сидеть, нужно сбросить 10 килограмм, что мне, кстати, удалось. Я вышла в прекрасной физической форме. Кроме хождения, у меня каждое утро была на час зарядка, качала пресс, как Николай Статкевич нам показывал, кстати, как качает до сих пор его папа, которому 90+. Плюс еще всякие процедуры красоты, скажем так: массаж лица, маски из хлеба, из каши и так далее, все что у нас было под руками.

— Я правильно думаю, что Статкевич вас в каком-то смысле готовил к задержаниям и рассказывал, что пресс надо качать.

— Мы когда с Сергеем Спаришем к нему приходили, в среднем раз в неделю, то он все время на Сергея ругался, что он очень много сидит за компьютером и у него начал расти живот. Вот он нам показал, как раз у него жил отец тогда, что берите пример с моего папы. И сам Николай Статкевич ежедневно выходил гулять по Лошицкому парку, по-моему, даже не 5 километров, а 10 ежедневно и один, и с собакой, и с Мариной Михайловной, обязательно качал пресс, обязательно всегда делал зарядку, то, что ему сейчас в одиночной камере помогает выжить. Стоит на одной ноге по очереди, чтобы сохранять ясность мысли, что сберечь свое физическое и моральное здоровье.

— Вы до программы мне сказали, что своей свободой я благодарна Сергею. Какому Сергею и что это за история?

— Сергею Спаришу. Он генеральный секретарь «Народной Грамады». Я глава информационной комиссии «Народной Грамады». Мы вместе работали над всеми информационными ресурсами. В какой-то момент я заметила, что отношение ко мне изменилось.

— Чье?

— Отношение опера, который ходил на меня смотрел, охранников. То есть внимания стало больше, но что-то вот изменилось, это сложно объяснить. И хотя меня перевели в карцер, я почему-то думала, что на волю вышел Николай Статкевич. Но на самом деле оказалось, что 25 июля в дом вломились к Сергею Спаришу, его вытащили, конфисковали всю технику и увезли Сергея сразу на Володарку, сразу по уголовке. Меня выпустили, я думаю, потому что им нужны были основные ресурсы, тот же мой компьютер, те же мои жесткие диски, архивы и все остальное, потому что к тому же YouTube доступ был только у меня. Основные соцсети я вела: Статкевича, партийные, моего канала еще не было. Это был YouTube, Инстаграм, Телеграм. Сергей был владелец, но я была админом со всеми правами. Им нужно было это все забрать. Поэтому, я думаю, что меня выпустили на один-два дня, чтобы провести обыск и уже тогда перевести на Володарку по уголовному делу. Поэтому, конечно, я своей свободой обязана Сереже.

— У вас была возможность ему спасибо сказать?

— Да. Я написала ему письмо из своего первого подполья. Я тогда написала всем. Еще было мало политзаключенных. Написала ему, поблагодарила, рассказала, что все в порядке и с каналом, для него это очень важно, что все в порядке, я все веду, все наши ресурсы в безопасности. И я знаю, что это письмо он получил, потому что на это единственное письмо я получила от него ответ. Все остальные письма не знаю получал он или нет. Второй раз, я могу сейчас об этом говорить открыто, потому что моя дочка находится в Вильнюсе в безопасности, на суд Сергея пошла моя старшая дочь именно для того, чтобы передать, она смогла записать заседание суда, тут же мне сбросить. Она Сергею сказала, ей удалось передать и поблагодарить, что мама на свободе, что и Валентин, и Ира смогли уехать в Вильнюс, и мама сейчас плотно работает над каналами и все будет хорошо. Для Сережи это было большое-большое счастье. Потому что для нас всегда работа наша была одна из самых важных, на первом плане.

— Вот, собственно, как это - 10 месяцев подполья?

— Это очень тяжело.

— Вы же постоянно прятались, переезжали.

— В принципе, да. На одном месте я чувствовала себя в безопасности не больше недели. И то неделя была редко, в среднем три-четыре дня. Я переезжала с места на место. У меня было два парика. Спасибо людям, которые меня очень сильно поддерживали. Один парик — черное каре, роковая женщина, а второй — седой бабушки. Даже 11 августа, когда я выехала в Барановичи, потому что я уже 5 дней не знала, что с моими детьми, я выехала полностью в образе бабушки с платочком, даже наложила грим с пигментными пятнами, правда было очень жарко, не снимала маску естественно, у меня была сумка в которой лежали укроп, помидоры, что-то такое. То есть в образе такой бабули. Когда я возвращалась в Минск, я уже была в черном парике, очки, я никогда не снимала маску и зимой, и летом. Я маску снимала только на маршах для того, чтобы они как раз не видели как я выгляжу в очках, в кепке, в маске. Более того, я могла выйти даже в образе беременной женщины, меняла походку постоянно, быстренько переодевалась в спортивный костюм, кепку, у меня была другая сумка.

— История, как из фильма.

— Мой отец, кстати, был разведчиком. Он прошел войну и остался на свободе, его ни разу не смогли взять. Он у меня в 1926 году родился. Они точно также ходили по городам, моя тетя и мой папа. Поэтому все эти истории из детства плюс реалии, я понимала, что только так я могу остаться на свободе. Ты все время в напряжении, ты ежедневно ждешь, что в твою дверь вломятся. Особенно, когда приходят сведения, что арестовали «Басту», Андрея Войнича, Евгения Афнагеля, вот взяли Николая Дедка, с которым ты только разговаривал и должен был выйти на связь.

— Круг сужается.

— Вот взяли Николая Автуховича, с которым ты только что встречался на Ждановичах. И так далее, и тому подобное. Каждый раз ты подпрыгиваешь. Несколько раз было такое, что все-таки пробивал пеленг и тогда ты все бросаешь, меняешь телефон и несешься в ночь. Почему мне пришлось выехать из Минска, потому что в Минске на тот момент у меня не было где остановиться, кроме квартиры моих друзей, куда сразу же пришли. Поэтому были постоянные переезды, постоянные переодевания, постоянная смена телефона, сим-карт, образов. Тем более этот страх, я не могла не работать, основная моя задача, почему я нахожусь в Беларуси — я должна была вести все ресурсы, в том числе и YouTube. Даже поначалу, первые эти месяцы, еще до октября я выходила в стримы, пока не начались такие аресты, а потом это были видео. И как бы я не меняла телефоны, но на мне оставался управляющий гугловский аккаунт, к которому присоединены каналы, я понимала, что вычислить меня при желании достаточно легко. Не знаю, почему этого не было сделано, возможно, у них недостаточно компетентности, о чем сейчас пишет BYPOL, возможно, на тот момент у них были люди поинтереснее.

— Почему вы решили четыре месяца назад бежать, после 10 месяцев подполья?

— Это была вынужденная мера, мне она далась очень тяжело. И каждый раз в последний момент, когда был уже край, арестовывали новых, новых и новых, кольцо сжималось, я все-таки решала остаться. Но было три причины. Первая — то, что пришли за моей младшей дочерью. Мы понимали, что это арест, ее никто не выпустит, она как заложник. Второе — это то, что меня предали, у меня не осталось места куда спрятаться. То есть я поняла, что я уже отслеживаюсь. Третье — это то, что для меня очень важно работать. Смысл оставаться в Беларуси, если я не могу делать свою работу? А я не могла хорошо делать свою работу, я не могла хорошо вести информационную работу и показывать белорусам то, что я хотела говорить, что нужно было говорить. Если я сяду, то все ресурсы партии просто пропадут вместе со мной, я их потеряю.

— Я слышал, что с какими-то такими приключениями вы выбирались и даже на лодках.

— Да, мы из Беларуси выехали нелегально, так как против нас всех, кроме моей дочери, я надеюсь, возбуждены уголовные дела, неоднократно ходили по нашим адресам, у одного из наших товарищей прошло несколько обысков. Поэтому мы уезжали нелегально, мы уезжали сначала через границу России, где нас довезли со стороны Беларуси, дальше нас там встретили и вели через поле, через лес, потом посадили на резиновые лодки и переправили через Днепр. Со стороны России нас уже встретили на другой машине и потом мы поехали в Санкт-Петербург, откуда нам удалось пройти границу и вылететь, хотя нас очень долго там проверяли, смотрели, все шло очень долго. Но спасибо большое Питеру, где совершенно другие люди, которые считают, что белорусы правы, что белорусы борются за свободу.

— Идеальный президент Беларуси. Кто?

— Наверное, в новой формации все-таки нужна женщина. Возможно, сейчас гендерно очень часто это бывает женщина. Важно, чтобы это был человек, для которого интересы Беларуси намного важнее его собственных. Человек, который придет на этот пост для того, чтобы повести Беларусь за цивилизованным миром. Помните, Лукашенко говорил: «Я за цивилизованным миром Беларусь не поведу»? Но очень важно, чтобы все-таки, какой бы человек ни был, но судьба Беларуси не зависела от одного человека, чтобы эта власть была ограничена парламентом. И сейчас в Беларуси, после того что мы пережили, 97% людей выступает за парламентско-президентскую республику.

— Вы уходите в другую степь. А я хочу вернуться к вопросу о президенте. Фамилии, пожалуйста. За кого бы вы голосовали? Можно даже несколько фамилий.

— На сегодняшний момент я бы голосовала за людей, которые себя ни в чем не запятнали. Конечно, я бы голосовала за Статкевича, это понятно. За Сергея Тихановского я бы проголосовала. Возможно, даже за Виктора Бабарико, потому что он сильный хозяйственник и, если его власть как президента будет ограничена парламентом, потому что мы боимся его пророссийской позиции, то, я думаю, как сильный хозяйственник он был бы очень уместен на этом посту.

— Подождите. Вы говорили про гендерное равенство.

— Про гендерное равенство здесь я как раз хотела сказать, что женщины, за которую я бы хотела проголосовать, я не вижу.

— Тихановская нет?

— Светлана Тихановская — это наш символ протеста, это то, что жены за мужей. У Светланы Тихановской, к сожалению, нет политического опыта, нет, скажем так, лидерских качеств. Хотя, если это будет представительское лицо, возможно, но я говорю о себе. За Светлану Тихановскую — нет, я бы не проголосовала.

Я бы проголосовала за нее, хотя мне в прошлом году это сделать не удалось, как за символа протеста, но как за лидера и президента, который выведет Беларусь из кризиса — нет, конечно.

— Многие белорусы сейчас удручены одной вещью: те, кто проводил и проводит репрессии, кто убивал, кто насиловал на Окрестина и в других местах - это ведь тоже белорусы. Как вы с этой мыслью?

— Я отвечу вам словами своей младшей дочери. Она сказала это в прошлом году. К сожалению, мы видим очень много домашнего насилия, мы видим очень много людей неадекватных, в том числе и в быту и, если они бьют своих детей и своих жен, почему они не могут бить чужих людей — это раз. А два — в Беларуси, к сожалению, очень сильный фильтр и очень видна разница между восточной Беларусью и западной. Между теми, кто прожил 70 лет при советской власти и теми, кто 40. Поэтому это внуки нквдшников, которые расстреливали белорусов, мы очень часто видим, что, в принципе, сын за отца не отвечает, но очень часто яблоко от яблони далеко не падает. Все улицы в западной Беларуси переименованы в Советские, Пушкинские, 17 сентября и так далее, уничтожены все исторические названия, чтобы не было исторической памяти, чтобы выращивать, как любит БТ, манкуртов. Поэтому это не удивительно, что такие люди выросли, что такие люди склонны к насилию, они склонны к пропаганде, они плохо образованы, плохо воспитаны, у них нет генетической памяти, у них есть батька, но нет наверное отцов, перед которыми можно ответить…

—… и которым бы было стыдно в глаза посмотреть.

— Да. Потому что, если Николай Статкевич помнит свою родословную до XVI века и знает, что один из его предков строил собор Петра и Павла, точно также он ответственен перед своими дочерьми, он также себя и ведет. А люди, которые ведут себя таким образом, они, наверное, не знают ни своих предков, им наплевать на своих детей. Поэтому меня это не удивляет как раз.

— Вы родом из Жлобина, да? И там до 2019 года вы жили. Какие там сейчас настроения?

— Жлобин достаточно депрессивный город. Раньше в Жлобине было что-то около 60 предприятий. Причем были такие огромные флагманы, еще с Советского союза, как мясокомбинат, молочный завод, меховая фабрика, единственная в Советском союзе, которая была, ну и БМЗ. На сегодняшний момент эти все предприятия — банкроты, поэтому какие могут быть настроения, люди все закредитованы.

— Люди ненавидят Лукашенко?

— А за что его любить? Вопросом на вопрос. Я когда-то записывала ролик «Скажите спасибо Лукашенко». И ответы меня поразили.

— Какие?

— Когда старенькая бабушка на Комаровке подходит со слезами на глазах и говорит: «Конечно, я благодарна Лукашенко, я получаю хорошую пенсию, у меня есть лекарства, я на старости живу». И я тогда задаю вопрос: «А как живут ваши дети? Они тоже хорошо живут? Ваши внуки? У них квартира?» И тут я вижу, что у бабушки на глазах появляются слезы и она теряется и не знает что ответить. А потом говорит: «Ну, у нас есть дача, я им помогаю». И все. Понимаете?

А за что его любить? За украденные годы? За то, что он настроил себе 19 резиденций? За то, что он кормит свою семью, а сейчас еще своих опричников, которые убиваю людей? За то, что на тебе висит 18 кредитов? Я имею в виду среднего белоруса. Каждый, наверное, третий белорус покупает продукты по кредитной карте, рассчитывается, кладет деньги с зарплаты и потом опять покупает продукты в кредит. За это можно любить? Может, кто-то не осознает, вернее до прошлого года не осознавали, что они его ненавидят, но после того, что произошло…

— Все поняли и назвали это чувство.

— Да. Ненависть была огромная и отвращение огромное.

— Многие очень сегодняшнюю ситуацию сравнивают с оккупацией. У вас похожее ощущение?

— Так и есть. Абсолютно. Если в маленьких городах это не так заметно, хотя в областных уже заметно, то Минск полностью весь наводнен бусиками с тихарями, автозаками. Патрули, которые в прошлом году ходили сначала по трое, потом по четверо, а сейчас по шестеро. Бесконечные «оливки» — это люди в спецназовской форме. Конечно, это оккупация, по-другому это назвать нельзя. Если ты идешь, у меня, кстати, в Беларуси остались кроссовки, в которых я сидела на Окрестина, я их покупала в 2019 году еще, белые кроссовки с красной полосой. В этих кроссовках, если я просто сейчас выйду и по улице пройду — я не знаю сколько метров я пройду. 100 метров, может 200, вряд ли я пройду даже 500 — я сразу уеду на Окрестина. Как это по другому назвать? Поэтому, конечно, это оккупация.

— Вы говорите, что необходимо сейчас работать не только на свержение Лукашенко, но и на парламентскую кампанию. Да?

— Обязательно. И, кстати, это всегда любимый вопрос людей.

— Почему?

— Звучит: «Отрицаешь или критикуешь — предлагай!» И всегда спрашивают: «А что вы предлагаете?» Поэтому у нас, у «Народной Грамады», есть большой устав, который опубликован, у нас есть программа партии, которая опубликована. Мы все-таки социал-демократическая партия. Естественно, работать на парламентские выборы нужно, потому что мы получим Беларусь в руинах, мы получим разваленную Беларусь. Она, в принципе, есть уже сейчас, для тех, кто боится санкций: Беларусь давно развалена. Ее придется отстраивать заново. И от того, как быстро мы ее начнем отстраивать, какие люди придут к власти, будут ли они работать на Беларусь или они будут работать на чьи-то личные интересы, или на интересы России — это очень-очень важно. Потому что чаще всего революции, к сожалению, проваливаются не во время такого террора, какой есть сейчас, а революции проваливаются тогда, когда после всех усилий, после всей борьбы к власти приходят недобросовестные, непорядочные или нечистые люди.

— Какая идея сейчас способна поднять дух белорусов?

— Скажем так, 80% людей — это простые люди, у которых простые радости. У них, наверное, нет идеи, они просто хотят жить, работать, растить своих детей, не бояться этого, что-то созидать.

— Николай Статкевич любит повторять, что «когда появится надежда — вы не узнаете белорусов».

— «Калі з’явіцца надзея — вы не пазнаеце беларусаў». Бо ён размаўляе на беларускай мове.

— Надежда есть?

— Надежда есть и мы увидели в прошлом году, когда появилась надежда, как изменились белорусы. Эта вся «дрыгва» поднялась. Взять любое видео, любые фотографии прошлого года: это улыбающиеся, цветущие лица, это море красивых, прекрасных людей, которые в стотысячной толпе, если случайно кто-то кого-то толкал, он сразу извинялся, помогал, поддерживал, отдавал свою бутылку с водой. Это просто уникальная была ситуация. Вот мы увидели в прошлом году как раз людей с надеждой. Может быть, это и есть национальная идея? Вот эта надежда на возрождение Беларуси, на возрождение нации. Сейчас, конечно, в этой оккупации людям живется тяжело. Но вместе с тем никто эту надежду не теряет. Все равно все верят, что не сегодня - так завтра, не завтра - так послезавтра.

Если вам понравилась статья, вы можете поддержать сайт Charter97.org следующим образом:

РАСЧЕТНЫЙ МУЛЬТИВАЛЮТНЫЙ СЧЕТ ДЛЯ ПОЖЕРТВОВАНИЙ:

Название банка: Bank Millennium S.A.
Адрес: ul. Stanislawa Zaryna, 2A, 02-593, Warszawa
IBAN: PL 97 1160 2202 0000 0002 1671 1123
SWIFT: BIGBPLPW
Название владельца счета: Fundacja “KARTA ‘97”
Назначение платежа: Darowizna na cele statutowe

Связаться с нами можно по адресу charter97@gmail.com