Андрей Кравченко: Я презираю спортсменов, которые молчат

Легкоатлет рассказал об украинской крови, белорусском молчании и немецких пенсионерах.

Андрей Кравченко — знаковое имя для белорусской легкой атлетики. Этот многоборец, несмотря на травмы, проявлял характер и боролся до конца. Серебряный призер Олимпиады-2008, чемпион Европы-2014, двукратный серебряный призер чемпионатов мира в помещении. После выборов-2020 он решительно выступил на стороне народа. Кравченко арестовывали на 10 суток, потом он объявлял голодовку в знак солидарности с политзаключенными. Почти год назад Андрей уехал с женой и дочкой в Германию. В интервью «Зеркалу» легкоатлет рассказал о конфликте с отцом и службе в КГБ, вспомнил выступления и многочисленные операции, порассуждал о патриотизме и поделился подробностями жизни за границей.

Харьков, Т-34, КГБ

— У вас ведь мама из Харькова?

— Да, как и крестная. Мама давно живет в Беларуси, а с крестной, которая была в Украине, с 24 февраля нет связи. До сих пор не знаем, что с ней… Я малой рос в Харькове. Даже помню там нашу квартиру, хотя уже очень давно не приезжал в Украину. Мой дед, кстати, был одним из тех, кто разрабатывал танк Т-34. Мама рассказывала. Ей сегодня очень тяжело видеть происходящее.

— А отец?

— В нем вообще кровь запорожских казаков — по моей фамилии понятно. После развода он отправился в Россию. Живет в Москве, прожжен пропагандой. 27 февраля поговорили минуту — я его везде заблокировал. Не хочу общаться, если он родному сыну не верит, который пострадал от режима, и пытается чем-то оправдывать попытки захвата чужой страны. Человек с украинской кровью стал мне про нацистов рассказывать… Конечно, я понимаю, что он с 18 лет был в армии — им там мозги хорошо промывали.

— Расскажите о вашей службе в КГБ.

— Мне предложили служить в 18 лет. Я был просто прикреплен к ведомству и продолжал жизнь обычного спортсмена — никакой иной деятельности (смеется). Кто-то числился в профсоюзах, как моя жена (многоборка Яна Максимова. — Прим. ред.). Кто-то в Погранкомитете, МВД. Для спортсменов в Беларуси это стандартная практика. Мне платили, не скрываю. Но деньги не были очень большими. В свое время запретили стоять на ставке в национальной команде и служить. Выбрал второе. Шел стаж, получил звание майора. После 2020-го, естественно, уволился. Сейчас я воспринимаю это как своего рода вербовку — появляется страх просто уехать. Зависишь финансово. Жене, правда, профсоюзы платили больше, чем мне в КГБ.

Характер, многоборье, Цюрих

— Десятиборье — самый тяжелый вид легкой атлетики?

— Скорее, один из самых тяжелых. Есть еще марафон.

— Что заставляет человека выбирать многоборье?

— Вид спорта выбирает человека. По крайней мере, в моем случае было так. Сразу был настроен на многоборье, хотя никогда про него не слышал. Я жил в деревне (Кравченко родился в Мышанке, Петриковский район. — Прим. ред.), приехал на областные соревнования по легкой атлетике, меня заметили. Начал заниматься — и остался. Судьба, что приглянулся именно тренеру по многоборью Ивану Гордеенко. Потом не было мыслей сосредоточиться на какой-то одной дисциплине.

— Что нужно, чтобы вырасти в классного атлета в этом виде?

— В первую очередь, характер. Без него в многоборье делать нечего. Вся моя жизнь — борьба с какими-то трудностями. Начиная с детства (отец Кравченко рано ушел из семьи. — Прим. ред.) и до сих пор. Плюс талант, конечно. Хвастаться не люблю, но брал свое не только трудолюбием — талант тоже присутствовал. Вообще был, наверное, фанатом легкой атлетики. Не повезло, что хватало травм. Не смог реализоваться в полной мере. Если брать личные рекорды на всех стартах, то наберется 9300 очков. Но в моей карьере не было идеального многоборья. Лучший результат — 8617.

— Ваша любимая дисциплина?

— Многоборцы любят отвечать: «Многоборье». Что-то получалось у меня лучше, было больше уверенности, а что-то хуже. Но любил все. Даже 1500 м. Обычно завершающий вид программы проклинают, но потом, отдохнув, полуторка тоже начинает нравиться. Идеального атлета нет — какая-то дисциплина может немного провисать. Просто не хватает времени выполнить нужные тренировочные объемы. Это не так, что ты, условно, прыгаешь в длину — и работаешь только над данным видом. В многоборье на каждой тренировке желательно уделить внимание хотя бы двум дисциплинам. Вообще, мне кажется, это отдельный мир. Вынес бы многоборье как отдельный вид спорта.

— Где любили больше всего выступать?

— Во французском Талансе. Это были последние соревнования сезона. В предвкушении отпуска собирались все сильнейшие. Там подводился итог, назовем так, многоборской лиги — серии из трех стартов в течение сезона. Я дважды выигрывал.

— Самый памятный турнир?

— Все были сложными. Что-то выигрывал, завоевывал медаль, но часто получал травмы. Восстанавливался, возвращался — снова пробивался на пьедестал. И так по кругу. Один из самых запоминающихся стартов — чемпионат Европы-2014 в Цюрихе. Выиграл золото. Мы прыгали с шестом часов шесть из-за дождя. Еще был очень сильный ветер — штормовое предупреждение. Постоянно переносили соревнования. Тогда и получил в секторе травму, после нее не смог вернуться на высокий уровень из-за всех своих операций.

Операции, 40 тысяч, фанатизм

— Вы говорите о карьере уже в прошедшем времени.

— О завершении не заявлял, но сейчас не могу даже нормально тренироваться. Обрести прежние кондиции почти невозможно. Последнюю операцию в России мне сделали неважно. Пятка до сих пор болит — ахиллово сухожилие привинчивали к ней болтами. Но штыки не рассосались. Торчат два бугорка из пятки. Каждые пару месяцев надо менять обувь — протирается насквозь. В Германии, правда, все поправят.

— Считали, сколько операций делали за карьеру?

— Пять на одной ноге и две на второй. Пропустил Олимпиаду в Лондоне, потому что первую операцию сделали позже, чем было нужно. Просил помочь, но в Минспорта мне отказали с финансированием. Пришлось платить самому. За карьеру потратил около 40 тысяч евро. Одну недорогую операцию оплатил НОК, еще с двумя помог бывший председатель федерации легкой атлетики Вадим Девятовский. Все. Я не снимаю и с себя вины в травмах, но, например, в Беларуси у меня никогда не было медицинского сопровождения. Такого не должно быть, особенно когда идет речь о спортсменах мирового уровня. Не говоря о том, что не было поддержки в административных вопросах, логистике. Садился в самолет на костылях. Только Яна всегда старалась быть рядом, когда это было возможно.

— Чувствуете, что медали не стоили потраченного здоровья и средств?

— Так не скажу. Больше на себя злюсь, что допускал ошибки. Слишком фанатично относился к многоборью. Постоянно торопился быстрее вернуться к тренировкам.

— Как дела у вашей жены?

— Яна тренируется, она в хорошей форме. Но мотивации стало меньше — ее по-прежнему не допускают к соревнованиям. Даже в нейтральном статусе. Забанили всех россиян и белорусов — и неважно, выступал ты за войну и Лукашенко или нет. Обращались и в международную федерацию, но пока без результата.

Закон, патриотизм, пенсионеры

— Чем вы занимаетесь?

— Тренирую 12−16-летних в частном клубе. Это фехтовальщики и легкоатлеты. Веду у них ОФП — три раза в неделю по полтора часа. Вместе с подопечными подтягиваю язык — теперь использую не только английский. Мне комфортно — привык к ребятам. Наверняка буду по ним скучать, если сменю клуб. Пусть профессионалами они вряд ли станут — образование здесь на первом месте. Спорт рассматривают как хобби, возможность узнать что-то новое.

— Как вам в целом в Германии?

— Все нормально. Сейчас живем в Леверкузене. Переехали сюда несколько месяцев назад из Дуйсбурга, чтобы Яне не надо было постоянно ездить на тренировки в другой город. Понятно, что без языка сложно. В Дуйсбурге я освоил два первых уровня, но теперь, чтобы начать новый, надо ждать. Тут хватает бюрократии, всяких бумажек для согласований. С другой стороны, соблюдается закон. И все равны перед ним вне зависимости от статуса. По знакомству решить вопрос — такое в Германии не пройдет. Подтяну язык — будет возможность работать в более профессиональном клубе. Посмотрим. От спорта я устал за все эти годы. Может, пойду учиться на другую специальность.

— А жене, дочке комфортно в Германии?

— Думаю, иногда все мы скучаем по дому. Эмилию пока не можем отдать в садик — здесь проблема с местами. Через пару месяцев вопрос должен решиться, и жена тоже пойдет на языковые курсы. А так плюсов много, на жизнь не жалуемся.

— Чего вам не хватает?

— Очень скучаю по нашему лесу. Патриотизм для меня — земля, семья. Про нынешнюю власть в Беларуси даже говорить не хочу. Никакого уважения. Руководство страны, министры — такие же наемные рабочие, как и в любой другой сфере. Они должны заботиться о благосостоянии каждого, чтобы наши люди могли достойно жить, отдыхать. Вы не представляете, как я по-хорошему завидую немецким пенсионерам! Сколько ни гуляем с семьей по вечерам — кафе забиты. Бабушки и дедушки красиво одеваются, едят вкусную еду, пьют пиво, общаются. У них приличные машины. Путешествуют. Так же и в Голландии — был там на днях. А в Беларуси это — большая редкость. Бабушки стоят у банкоматов и смотрят на свои несчастные пенсии… До слез обидно за наших пенсионеров! Не спорю, что и в Германии есть бедные люди. Но обычно это те, кто сидит на пособиях и не хочет ничем заниматься. Если же ты работал, то можешь хоть каждый месяц на пенсии куда-то ездить.

Злость, бан, украинцы

— У вас есть хоть один довод для оправдания спортсменов, которые сегодня молчат?

— Нет. Я их презираю. Не имею права никого осуждать, но презираю. Конечно, опасно высказываться, находясь в Беларуси. Но есть и те, кто молчит, хотя живет за границей. Не понимаю и спортсменов, которые подписались против насилия, но сегодня закрыли рот. Видимо, в Минспорта, федерациях на них надавали. По мне это странно: человек выразил недовольство, обозначив свои требования, а потом словно смирился. Мне пытаются порой объяснять, мол, ты — сбитый летчик, недействующий спортсмен. Это злит. Если бы меня тогда не посадили в тюрьму, не уволили отовсюду, а поддержали, то вполне продолжал бы тренироваться. Увы, солидарности, о которой много кричали, в легкой атлетике не было.

— Отстранение от международных соревнований — своеобразный бумеранг?

— Если белорус поддерживает войну или молчит, то не имеет права выступать по морально-этическим принципам. Я вообще не представляю такую ситуацию. Вот выхожу соревноваться в один сектор с украинцами. И как себя вести? Улыбаться, когда у них, возможно, погибли родственники из-за ракет, которые запускали с территории Беларуси?

— Возможно, есть те, кто полностью сосредоточен на спорте?

— Даже если не читаешь новости, то люди вокруг все обсуждают, говорят о войне, репрессиях. Сосредоточиться лишь на тренировках сегодня невозможно.

Голодовка, СИЗО, борьба

— Сколько вы потеряли за время голодовки?

— 13 килограммов.

— Зачем это было нужно?

— Надеялся, что морально это поддержит кого-то из заключенных. Может, родственники написали, что такой вот спортсмен в знак солидарности объявил голодовку… Такие мысли придавали сил. И я решился. Все прошло нормально — только на девятый день ненадолго отключился. Резко встал, потерял сознание и ударился головой в ванне. Но ничего страшного. Через несколько месяцев вернул вес.

— Важно было сказать себе, что сделали все в той ситуации?

— Возможно, не уезжал бы из Беларуси, если бы не было жены и дочки. Хотя что-то сделать очень сложно, когда за лайки в соцсетях отправляют на сутки. Из СИЗО точно ничем не поможешь. Некоторые сидят уже несколько лет, и неизвестно, сколько еще этот беспредел будет продолжаться.

— Мало позитива?

— Очень мало. Но дети заставляют не сдаваться. Мотивация простая — работать, кормить семью и бороться дальше.