Демократию невозможно создать из воздуха

Неужели демократическая волна разбилась о скалы? Не сменяется ли отливом прилив политической свободы, начавшийся в 1989 году, и захлестнувший столько стран?

Недавние события почти на всех континентах дают вполне реальный повод для тревоги всем, кто мечтает о мире, где правит избирательный бюллетень, а не автомат. Но помимо прочего, они позволяют нам - а необходимость этого давно назрела - более реалистично осмыслить механизм процесса демократизации.

Как водится, самую мрачную картину мы наблюдаем в Африке, где в двух странах, традиционно считавшихся образцом демократического развития для всего континента, возникли серьезные трудности.

Всего пять лет назад избрание Мваи Кибаки (Mwai Kibaki) президентом, казалось, знаменовала собой начало новой эры для Кении после 24 лет печально памятного правления Даниэля Арапа Мои (Daniel arap Moi). Но сегодня обвинения в том, что Кибаки по сути 'украл' победу на декабрьских президентских выборах у лидера оппозиции Рейлы Одинги (Raila Odinga) спровоцировали кровавый конфликт на этнической почве между кикуйю и другими племенами.

В Южноафриканской Республике возникшие проблемы (пока) не привели к вспышке насилия, но ситуация там сложилась не менее тревожная. Правящая партия Африканский Национальный Конгресс выбрала своим лидером (а значит, вероятнее всего, и будущим президентом страны) человека, в адрес которого выдвинуты серьезные обвинения в коррупции, включая взятки на сумму более 4 миллионов рандов.

Наиболее радикальные сторонники Джейкоба Зумы (Jacob Zuma) уже предупреждают: если его осудят, 'в зале суда прольется кровь'. Немаловажен и тот факт, что Зума - зулус, а его главный противник Табо Мбеки (Thabo Mbeki) - представитель народа коса.

В Азии демократия тоже отступает. Убийство Беназир Бхутто в Пакистане 27 декабря, за две недели до запланированной даты выборов, существенно ослабило шансы на мирный возврат страны от военного режима к демократии.

В Таиланде генералы, 16 месяцев назад организовавшие переворот и свергнувшие Таксина Чинавата (Thaksin Shinawatra) - еще одного демократически избранного лидера, столкнувшегося с обвинениями в коррупции - остаются у власти по сей день.

Тем временем в Бирме куда более жестокая военная хунта по-прежнему держит страну в 'ежовых рукавицах' - летом она силой подавила акции протеста, организованные политическими диссидентами и буддийскими монахами.

Наконец, вряд ли стоит даже упоминать о том, что в самой многонаселенной стране мира Китае перспективы перехода к демократии выглядят немногим лучше. По всем признакам, китайская компартия не собирается расставаться с монополией на власть.

Конечно, на территории бывшего СССР коммунистический режим давно канул в Лету. Но Владимир Путин - 'человек года' по версии журнала Time - превращает российскую конституцию в фарс, по сути передавая президентский пост одному из своих подручных, который, в свою очередь, намерен назначить нынешнего главу государства премьер-министром.

К тому же Россия - не единственная из постсоветских стран, что возвращаются к прежним авторитарным методам. Так, международные наблюдатели осудили выборы, состоявшиеся в прошлом месяце в Казахстане. Политический строй в этой стране сегодня мало отличается от традиционной 'восточной деспотии'; то же самое относится к Таджикистану, Туркменистану и Узбекистану. Даже 'розы' грузинской революции, похоже, увядают.

Некоторым утешением может послужить ситуация в Латинской Америке, хотя до сих пор остается неясным, действительно ли президент Венесуэлы Уго Чавес (Hugo Chavez) смирился с неожиданным поражением, которое он потерпел на декабрьском референдуме о конституционной 'реформе'.

Что же касается Большого Ближнего Востока, то попытки администрации Буша распространить там демократию под дулом пистолета стоили куда большей крови, денег и времени, чем кто-либо в Вашингтоне мог себе представить еще пять лет назад. Несмотря на успешные результаты недавнего усиления американского контингента в Ираке, эта страна по-прежнему балансирует на грани гражданской войны. Ситуация в Афганистане выглядит немногим лучше.

Кто же думал, что так все обернется! Почти 20 лет назад, накануне падения Берлинской стены, Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama) опубликовал свою знаменитую статью 'Конец истории' (''The End of History''), прогнозируя скорое достижение 'конечного пункта идейной эволюции человечества, и универсализацию западной либеральной демократии в качестве окончательной формы государственного устройства в мировом масштабе'.

Не будем судить Фукуяму слишком строго: он писал эти строки после десяти с лишним лет постоянного совершенствования формы правления в странах мира. В середине семидесятых примерно половину существующих на планете государств можно было отнести к категории 'авторитарных'. К 1989 г. их количество сократилось почти вдвое.

И далее события развивались во многом по прогнозу Фукуямы - к 2002 г. таких стран на политической карте оставалось меньше трех десятков. В своем докладе, распространенном в 1998 г., Международный институт поддержки демократии и выборов (International Institute for Democracy and Electoral Assistance) уже мог объявить, что впервые в истории большинство населения Земли живет в демократических государствах.

Казалось, по планете действительно катится 'демократическая волна', зародившаяся на Пиренейском полуострове в середине 1970-х, в следующем десятилетии захлестнувшая Латинскую Америку и некоторые регионы Азии, а в 1989-91 гг. распространившаяся из Центральной Европы на восток. Одним словом, Фукуяма лишь 'оседлал' эту волну.

Беда, однако, в том, что любая волна рано или поздно сходит на нет. Каждый год аналитический центр Freedom House составляет рейтинг стран мира по уровню политической свободы. По его данным, за последние пять лет целых 57 государств пережили 'спад' демократии.

Среди стран, где этот откат принял особенно серьезные масштабы, числятся Армения, Берег Слоновой Кости, Вануату, Венесуэла, Габон, Джибути, Фиджи, Россия, Сомали и Таиланд. Список 'примеров успеха', увы, тоже не вдохновляет: с 2003 г. свой рейтинг на 10 с лишним очков (из 40 возможных) повысили Бурунди, Гаити, Ирак, Ливан и Либерия.

Однако лишь неисправимый оптимист рискнул бы деньгами, поставив на устойчивость новообретенной демократии в этих странах. А пессимисты, наверно, уже задаются вопросом: не ждет ли нас период 'упадка' демократии, вроде того, что случился в 1920-х - 1930-х гг., когда демократическая волна, поднявшаяся в конце Первой мировой войны, сменилась 'девятым валом' реакции и репрессий.

Почему в одних странах демократия расцветает пышным цветом, а в других чахнет и гибнет? Самые простые из предлагаемых объяснений связаны с экономикой. По мнению политолога Адама Пжеворского (Adam Przeworski), между среднедушевыми доходами и вероятностью укоренения демократии существует прямая связь.

В стране, где среднедушевые доходы ниже 1000 долларов в год, демократия вряд ли продержится даже одно десятилетие. Но как только объем ВВП на душу населения преодолевает планку в 6000 долларов в год, демонтаж демократии практически исключен. На первый взгляд эта версия, несомненно, выглядит правдоподобной.

Все государства, получившие наивысшие баллы в рейтинге Freedom House, за исключением Барбадоса, относятся к процветающей Северо-западной Европе. А среди тех, кто занимает последние места в списке, можно найти некоторые из беднейших стран Африки.

Убедительной кажется и другая закономерность того же порядка, которую вывел специалист из Гарварда Бенджамин Фридман (Benjamin Friedman): к демократизации ведет не высокий уровень доходов, а устойчивый экономический рост. На первый взгляд этот тезис подтверждается историческим опытом: ведь самым опасным для демократии стал период Великой депрессии.

Однако экономические тенденции последних лет ставят под сомнение подобную аргументацию. В 2001-2007 г. мировая экономика в целом переживала беспрецедентный бум. Тем не менее, особых побед демократии этот период процветания не принес. Более того, страны, демонстрирующие с 2000 г. наиболее динамичный рост, к демократическим не относятся. Возьмем для примера так называемую 'четверку БРИК' (Бразилию, Россию, Индию и Китай).

Если доля коммунистического Китая в общемировом ВВП за последние семь лет увеличилась на 2,5 процентных пункта, то для демократической Индии аналогичное увеличение составило лишь 0,6%. Россия, в свою очередь, по темпам роста существенно обгоняет Бразилию. И, судя по всему, подобный диспаритет между демократическими и авторитарными государствами неизбежно будет увеличиваться.

Согласно прогнозу Goldman Sachs, к 2050 г. доля Китая в общемировом ВВП возрастет с нынешних 4 до 15%, а соответствующий совокупный показатель стран 'большой семерки' - самых богатых демократических государств мира - сократится с 57 до 20%. Среди других стран с развивающейся рыночной экономикой, которые, как ожидается, в ближайшие 40 лет будут демонстрировать высокие темпы роста, числятся Вьетнам, Египет, Иран, Нигерия и Пакистан - ни в одной из них перспективы успешной демократизации не выглядят многообещающими.

В 1980-х - 1990-х гг. возникало ощущение, что между капитализмом и демократией существует некая взаимовыгодная связь. Казалось, не только экономический прогресс ведет к прогрессу политическому, но и наоборот - демократизация позволяет улучшить экономические результаты.

Сегодня ситуация выглядит иначе. Быстрый рост, направляемый государством, обогащает Китай и другие азиатские промышленные страны независимо от их политического строя, а растущий спрос этих держав на энергоносители и другое сырье приносит доход добывающим странам - как демократическим, так и недемократическим.

Существует и совершенно иное объяснение успехов и неудач демократии - оно связано не с экономическими, а с культурными факторами. Еще в 1993 г. Сэмюэль Хантингтон (Samuel Huntington) впервые предположил, что после окончания 'холодной войны' западная цивилизация будет вовлечена в конфликт с другими - в первую очередь исламской и конфуцианской - цивилизациями.

Из этого косвенно следует, что вероятность появления миролюбивых демократических стран, принадлежащих к упомянутым двум цивилизациям куда ниже, чем в рамках западной, иудео-христианской цивилизации. Из всех контраргументов в адрес 'Конца истории' хантингтоновское 'Столкновение цивилизаций' (The Clash of Civilizations) выглядит наиболее убедительным.

По первому впечатлению, за фактами, подтверждающими тезис Хантингтона, далеко ходить не надо. Скажем, из того же рейтинга Freedom House видно, что на Западе демократических стран куда больше, чем в мусульманском мире. Однако и версия о культурных факторах имеет свои изъяны. Примеры Тайваня и Индонезии говорят о том, что демократия вполне 'подходит' и 'конфуцианцам', и мусульманам.

При должном учете экономических и иных переменных выясняется, что разница в этом отношении между Западом и остальным миром не так уж и велика. И, кстати, еще не так давно серьезные ученые утверждали, что католики не в состоянии усвоить капиталистическую трудовую этику, а германоязычные народы - успешно построить демократическое общество. Реалии послевоенной истории Европы полностью опровергли эти гипотезы.

История действительно очень важна для понимания механизма демократии. В новогодние дни в Кейптауне я старался отвлечься от 'экскурсий' по миру африканской политики и связанных с ними тревожных мыслей, перечитывая второй роман из 'парламентского цикла' Энтони Троллопа (Anthony Trollope) - Финиас Финн' (Phineas Finn).

Действие происходит в Вестминстере в 1866 г. - накануне принятия второго судьбоносного Закона о реформе избирательной системы. Молодой главный герой представляет в парламенте крохотный ирландский избирательный округ, где право голоса имеют всего 307 человек, и голосуют они как правило по указке местного землевладельца - графа Туллы.

Он с удивлением обнаруживает, что в Палате общин царит произвол; его коллеги-парламентарии голосуют так, как велит им глава фракции, а не собственная совесть, в основном в надежде получить министерский пост, а с ним и высокое жалование, позволяющее рассчитаться с назойливыми кредиторами и оплатить просроченные счета в клубе. Все, даже либералы, только радуются, когда полиция разгоняет очередную демонстрацию за введение тайного голосования в парламенте.

Одним словом, Англию 1860-х вряд ли можно назвать образцом демократии - и не только из-за отсутствия всеобщего избирательного права. Существовала ли тогда коррупция среди законодателей? По нынешним меркам, конечно. Были ли богатые слои несоразмерно представлены в парламенте? Несомненно. Тем не менее, в ярко описанной Троллопом жизни парламента сразу же бросаются в глаза три черты.

Во-первых, вся политическая элита по определению осуждала любые насильственные методы в политике - и даже угрозу их применения. Во-вторых, члены правительства без колебаний подавали в отставку, отказываясь от всех соответствующих привилегий, если чувствовали, что их позиция неспособна получить поддержку парламента. И, в-третьих, подавляющее большинство законодателей, принадлежащих как к правящей партии, так и к оппозиции, верило в святость конституционного устройства и верховенства закона.

Все эти принципы не укоренились в одночасье. Они стали результатом примерно двухсотлетнего эволюционного развития политической системы, начало которому положила Славная революция 1688 г. Двухпартийная система складывалась постепенно. И далеко не сразу появилась норма: премьер-министром становится только представитель той партии, что имеет большинство в Палате общин.

Идея народного представительство тоже утверждалась поэтапно, и наконец - через много лет после эпохи, описанной Троллопом - единственным критерием для предоставления избирательных прав стал возраст, а не имущественный ценз, уровень образования или пол.

На практике демократию невозможно создать из воздуха - в отсутствие этих норм. Один молодой танзаниец как-то объяснил мне: 'В Африке, если вы даете кому-то все привилегии, связанные с властью, - деньги, влияние, большой дом, машину - а через пять лет говорите 'теперь ты должен отдать все это своему самому резкому критику', он скорее всего найдет повод, чтобы этого не сделать'.

И это характерно не только для Африки. Когда-то так обстояло дело во всем мире. Лишь постепенно, методом проб и ошибок, порой болезненных, элиты осознают, что исключение насилия из политики, сменяемость власти, и, главное, подчинение верховенству закона отвечает их собственным интересам.

Уинстону Черчиллю принадлежит знаменитый афоризм: демократия - наихудшая форма правления, за исключением всех других, что опробовались до сих пор'. И сегодня этот вывод остается в силе - не в последнюю очередь потому, что народное представительство и многопартийная система как правило дают лучшие управленческие результаты, чем диктатура и монополия одной партии, в условиях которых 'присвоение ренты' не обуздывается свободно действующей политической оппозицией.

Коррупция существует в большинстве стран, но в недемократических государствах она почти всегда серьезнее по масштабам и искажающему воздействию на экономический механизм. Поэтому, если Китай и Россия останутся однопартийными государствами, эти экономические 'спринтеры' рано или поздно начнут спотыкаться и отставать от демократических 'тихоходов' - Бразилии и Индии.

Ключ к распространению демократии - не просто свержение диктаторских режимов и проведение выборов. Нельзя и просто дождаться, пока доходы и темпы экономического роста в стране достигнут нужного уровня. Главное здесь, как уже много лет доказывает политолог из Стэнфорда Барри Вайнгаст (Barry Weingast) - выработка норм, приобретающих 'собственную инерцию': чем глубже они внедряются, тем больше уважения внушают, и, в конечном счете, становятся нерушимыми.

Нет никаких оснований утверждать, что это невозможно в рамках любой из мировых цивилизаций. Однако, как показывает пример Британии, выработка таких норм порой (а, возможно, всегда) представляет собой весьма длительный процесс. И именно поэтому после нескольких неудачных лет пророчить конец демократии было бы столь же опрометчиво, как в свое время предсказывать ее окончательный триумф после нескольких удачных лет.