Сербия выдаст, Гаага съест

Самый разыскиваемый в мире преступник (после или наравне с Усамой Бен Ладеном), скрывался не в горных пещерах восточной Боснии и не в кельях отдаленных монастырей.

Он снимал квартиру в пригороде Белграда, работал в частной клинике, писал статьи в журнал типа «Здоровье», выступал даже с публичными лекциями — сравнение методов медитации с техниками молчания православных монахов. У него был даже свой сайт.

Драган Дабич — представлялся он. А в визитных карточках стояло Д.Д. Давид и указано два мобильных телефона. Д.Д., надо полагать, — это вместо Драгана Дабича. Не бог весть какая конспирация. Но странным образом никто его не мог опознать. Ни коллеги, ни пациенты, ни случайные знакомые в казино отеля «Метрополь», где он порой поигрывал в рулетку. Ни его поклонница из сферы альтернативной медицины. Ни завсегдатаи соседнего бара, где он вечерами любил пропустить стаканчик красного вина. Бар назывался «Сумасшедший дом».

Неплохое название. Так по праву могла бы назвать себя вся Югославия минувшего двадцатилетия. Одним из самых видных персонажей этого рухнувшего, подожженного его жильцами со всех углов дома, безумцем, вообразившим себя главным психиатром и даже на время захватившим врачебный кабинет, и был наш герой — по профессии действительно психиатр, по призванию поэт, самовыдвинувшийся политик, пассионарный патриот, преступивший все человеческие границы. Его настоящее имя Радован Караджич. В бегах он был тринадцать лет.

Родился в 1945 году в черногорском селе. Сын четника (четники — это сербские националисты времен Второй мировой войны, выступавшие как против немцев, так и против титовских партизан). Все его детство отец провел в титовской тюрьме. Медицинское образование получил в Сараеве, куда он попал в пятнадцатилетнем возрасте и где чувствовал себя неуютно. Там же не слишком заметно вышел первый сборник его стихов. Настоящее признание он получил на политическом фронте. В момент, когда все югославские национализмы заговорили в полный голос и эти голоса складывались в тектонический гул, его коньком стала великая сербская идея.

После легкого флирта с «зелеными» в 1990 году он, наконец, ощутил себя на первых ролях. Организует Сербскую демократическую партию. В 1991 году в громовых речах в боснийском парламенте грозит боснийским мусульманам полным уничтожением. В 1992 году Караджич провозглашает Сербскую Республику Боснии, а себя — ее главой.

Итак, Югославия — формально федерация из шести республик и края. За полтора десятка лет, пройдя три войны — кто раньше, кто позже, — все они станут независимыми. Каждая из них заплатит свою цену, и самую большую заплатит Босния и Герцеговина — самый тугой и принципиально неразрешимый югославский узел. Национальная чересполосица в той или иной мере — свойство всей былой страны, отсюда и пожар этнических чисток разного масштаба. И все же в каждой из югославских республик, как правило, одна титульная нация. А в Боснии и Герцеговине их три — босняки-мусульмане, боснийские сербы и боснийские хорваты.

В итоге боснийская война (1992 —1995 гг.) стала самой озверелой и кровавой из всех югославских войн. Двести тысяч погибших. Более двух миллионов беженцев и перемещенных лиц. Осада Сараева и резня в Сребренице — две самые ужасные бойни, которые узнала Европа после Второй мировой войны. И то, и другое на месте организовывали президент Республики Сербской Радован Караджич и его командующий Ратко Младич. (Я не пытаюсь принизить роль Милошевича. Главный режиссер югославской войны в Белграде составлял сценарии, поставлял пиротехнику и реквизит, дергал за ниточки из-за кулис. Но на боснийском театре военно-террористических действий командовали Караджич с Младичем. И марионетками они точно не были.)

Осада Сараева — сочетание неразборчивой артиллерийско-минометной пальбы и вольной снайперской охоты за живыми мишенями — продолжалась 43 месяца. Погибли десять тысяч горожан. То, во что превратился город, лучше не вспоминать.

События в Сребренице описывали множество раз. Чтобы не повторяться, только абрис ситуации. Город Сребреница — анклав в сербской части Боснии, куда стекались беженцы-мусульмане, — после упорных боев был объявлен «убежищем мира» под охраной ООН. О чем три стороны подписали соглашение. Зримый гарант — батальон голландских «голубых касок» — был расквартирован тут же. При этом по требованию сербской стороны обороняющиеся мусульмане вынуждены были сдать ооновским гарантам все свое тяжелое вооружение. А потом двухтысячный сербский отряд с танками двинулся на Сребреницу. Сразу же захватили в заложники тридцать «голубых касок». Генерал Младич отдал письменный ультиматум ООН: если против его войск будет задействована авиация НАТО, заложники будут расстреляны, а Сребреницу сравняют с землей…

Батальон «голубых касок» фактически сложил оружие. Сопротивление защитников города было сломлено. В следующие дни двадцать тысяч женщин, детей и дряхлых стариков Сребреницы вытащили из домов, посадили на грузовики и вывезли на мусульманскую территорию. Мужчин и юношей (более семи с половиной тысяч — данные ООН) хладнокровно расстреляли. Расстрел снимался на пленку, которая станет вещдоком на процессе Милошевича. В 2005 году ее покажут по югославскому телевидению, и эти кадры потрясут Европу. На нашем телевидении я их не видел.

Операцию запланировали и хладнокровно осуществили Караджич с Младичем. Это была нарочито показательная этническая чистка.

И это было показательное поражение международного сообщества. Универсальная ООН, могущественный Совет Безопасности, в который входят все ядерные державы, право вето, которое, правда, не распространяется на бандитов… Организация, созданная для поддержания мира на Земле, не смогла обеспечить жизнь даже на крошечном пятачке, за который клятвенно поручилась.

Только что пойманный Радован Караджич и все еще скрывающийся Ратко Младич обвиняются в геноциде, военных преступлениях и преступлениях против человечности.

…Ах, какой душка Радован Караджич, завороженно толковал Проханов по «Эху Москвы». Горние выси духа! Борец за святую идею, настоящий национальный герой! Все эти дни ему вторят разные голоса. Как низко пали сербские власти, выдавая его в лапы Гааги! Вот уж истинное предательство национальных интересов и подлинное преступление! Подумаешь кровь, сколько ее невинной было пролито за святое дело!..

И в самом деле, сколько великих идей вдохновляли человечество в одном ХХ веке. Неужто ради торжества расы, класса, нации или веры, в конце концов, для достижения всеобщего счастья, нельзя позволить себе немножечко геноцида, военных преступлений и преступлений против человечности?

Как ни странно, нельзя. К концу ХХ века международное правосознание пришло к консенсусу на этот счет. Никакая идея не оправдывает преступлений против человечности. Суд в Гааге — проявление и инструмент этого правосознания. Несовершенный, но действующий. На скамье подсудимых — «герои» югославских боен со всех сторон: сербы, хорваты, босняки, косовские албанцы. Сербов больше? Так и Сербия больше всех остальных.

К слову сказать, каждое из расследуемых в Гааге преступлений имеет строгую дефиницию и требует неопровержимых доказательств. Так что суд Караджичу грозит объективный. И рядом с ним очень скоро окажется его подельник Младич, в этом можно не сомневаться. Первые годы своего «бега» он жил открыто в Белграде, даже не отпуская бороды. Как и Караджич, был под негласной охраной могущественных сил (высшие чины армии и безопасности были верны прошлому). Да и народ бы их не отдал. Нужно было время, чтобы горький реализм возобладал над эмоциями. Вехой стало формирование весной этого года коалиционного правительства из демократической партии Бориса Тадича и социалистов, чьим неоспоримым лидером еще не так давно был… Слободан Милошевич. Вчера даже невозможно было представить себе, чтобы представитель этой партии подписался под выдачей кого угодно в Гаагу, а сегодня пост министра внутренних дел занимает именно социалист. И самое главное — Социалистическая партия высказалась за европейский выбор для Сербии. Эта метаморфоза — самое принципиальное и многообещающее, что произошло в многострадальной стране.

Возможно, историки зафиксируют: этим решением Сербия перешла Рубикон. Выход из темноты прошлого не станет марш-броском. Но самые трудные шаги — первые.