Самоприговор

Дмитрий Коновалов отказался подавать прошение о помиловании.

Поразительная сознательность для человека, который, согласно вердикту Верховного суда, на протяжении долгих лет взрывал людей из более чем туманных побуждений, не испытывая мук совести.

Не я один задаюсь сегодня вопросом: отказался или ему отказали? Впрочем, ответ на него лежит в той же гадательной плоскости, что и ответ на вопрос, где теперь Гончар, Захаренко и Завадский. Зря гадать не буду, отмечу только, что этот отказ от возможности помилования, по сути, просьба расстрелять по собственному желанию, выглядит странно.

Моё ощущение подкрепляется свидетельством Олега Леонидовича Алкаева. Автора нашумевшей книги «Расстрельная команда», в прошлом полковника милиции, начальника Минского СИЗО и командира группы, исполняющей смертные приговоры.

Без преувеличения можно сказать, что Олег Алкаев является уникальным экспертом в области знания особенностей поведения приговорённых к смерти. Поскольку за время его работы было расстреляно 134 человека.

В своём интервью по поводу вынесения приговора Дмитрию Коновалову и Владиславу Ковалёву, несмотря на высказанное им отсутствие сомнений в его справедливости, Олег Леонидович отметил, что поведение Коновалова нетипично для смертника. В отличие от десятков других смертников, прошедших через его руки, которые хватались за любую соломинку, чтобы спасти свою жизнь, отношение Коновалова к собственной судьбе кажется подозрительно (или болезненно) равнодушным. По меткому выражению одного журналиста, судебный процесс Коновалов выслушивал с видом «скучающего студента».

На взгляд Олега Леонидовича, это может означать две вещи: либо Коновалов невменяем, либо им получены некие гарантии со стороны «серьёзных людей». Оба варианта ставят крест на утверждении о справедливости приговора.

Если обратиться к аналогиям из истории, то поведение Коновалова напоминает поведение Маринуса ван дер Люббе. Приговорённого германским Верховным судом 23 декабря 1933 года за поджог Рейхстага к смертной казни.

Вот как описывают странности в его поведении исторические источники:

«Ван дер Люббе в момент ареста находился ещё в полном рассудке и только позже впал в то особое состояние, в котором мы видим его на процессе», «постоянно был погружён в состояние мрачного отупения, из него с трудом смогли вытянуть несколько односложных ответов», «на заседаниях суда он часто сидел как одурманенный», «уходил в себя и молчал, даже не отвечал на обращённые к нему вопросы», «комментаторы этого процесса были единодушны: человек, которого они видели, представлял собой душевнобольного, несчастного, накачанного наркотиками идиота», «сообщение о смертном приговоре он принял безразлично, двигался, как живой автомат, ни единого признака личности, характера, воли, желания жить не проявлял».

Впоследствии врач-эксперт по наркотическим средствам Чарльз Ребер в ходе Нюрнбергского процесса высказал предположение, что Маринус мог находиться под воздействием скополамина:

«Если физически и духовно здоровому человеку ежедневно давать дозу скополамина в четверть или в половину миллиграмма, то он вскоре полностью потеряет интерес к окружающему его миру и полностью оскотинится. Его мозг как будто парализуется и впадает в постоянную одурь. Его спина сгибается всё больше и больше, он без причины простовато смеётся».

Если другие фигуранты дела о поджоге Рейхстага, в частности «болгарский Ленин» Георгий Димитров, активно защищались и смогли добиться освобождения, Маринус ван дер Люббе так и не попытался спастись.

Сама по себе эта аналогия ничего не доказывает. Но, похоже, делу о взрыве в Минском метро суждено остаться такой же исторической загадкой, какой остаётся до сих пор дело о поджоге Рейхстага.

На казнь можно идти с гордо поднятой головой. Так идут на неё революционеры, мученики за идею или фанатики. К последним можно отнести и террористов. Каковым является Дмитрий Коновалов, согласно вердикту Верховного суда Беларуси. Но фанатики, равно как революционеры и мученики за идею, всегда стараются объяснить себя, донести до общества свою правду. А мы не услышали от Дмитрия Коновалова ни одного слова, которое пролило бы свет на смысл тех поступков, в совершении которых он признавался на следствии.

На казнь можно идти обречённо, будучи задавленным тяжестью совершённых (в состоянии помрачения ума) преступлений и считая себя недостойным жить. Редко, но бывает и такое. Похож ли Дмитрий Коновалов на человека, в котором произошла скорбная душевная работа самобичевания? На мой взгляд, не похож.

Во всех остальных случаях, раскаиваются они или только делают вид, что раскаиваются, приговорённые к смерти пытаются остаться в живых. В том числе такие вселяющие ужас преступники, как Андрей Чикатило. К этому их подталкивает вся биология, всё человеческое нутро. Оно отказывается смиряться с перспективой смерти и протестует против неё.

Случай Коновалова стоит особняком, рядышком со случаем Маринуса ван дер Люббе.

Дмитрий Галко, «Народная Воля»