Наш декабрь: кошмар и счастье

Чистота противостояния заставила многих из нас поверить в себя.

Прошедшие после 19 декабря два года больше всего меня раздражало нытье на тему «они победили! они нас разгромили! они нас уничтожили!». Кто уничтожил? Кого? Откуда эти выводы?

Конечно, последние два года – самые тяжелые. Но они же – и самые счастливые. Эти годы показали, что мы все сделали правильно. А они – проиграли, оттого и давили нас сапогами, пытками и приговорами. Победители так себя не ведут. Им плевать на проигравших, они наслаждаются победой. А вот проигравшие, у которых, в отличие от победителей, есть оружие, ведут себя именно так: палят без разбору и без мозгов.

Много лет назад (а ведь все, что было до 19 декабря, теперь именно таким – далеким прошлым – и кажется) кто-то из лидеров оппозиции приблизительно представлял себе, что где-то в этих краях есть какой-то народ. Или должен быть, по крайней мере. А кто-то вообще не представлял, что за зверь такой – народ. Точно так же думал и сам народ. Одни говорили: вроде где-то там есть какие-то странные оппозиционеры, но уж к нам они точно отношения не имеют. Другие вообще представления не имели ни о какой оппозиции и вовсе даже от этого не страдали, хотя страдали от этой власти. 19 декабря стало тем днем, когда все изменилось, и изменилось, как ни парадоксально, к лучшему.  

Все вдруг оказались вместе. Я имею в виду даже не площадь, а то, что было после нее. Люди, которые были недовольны властью, но при этом верили пропаганде, утверждавшей, что оппозиция – это те, кто ездит по заграницам и живет на западные гранты, поняли, как все обстоит на самом деле. Потому что сострадание паче убежденности. Оказавшиеся в тюрьмах лидеры выжили и выживают до сих пор во многом благодаря тем мешкам писем со словами солидарности от людей, никогда прежде с ними не общавшихся и к оппозиции не имевших отношения. Те, кто собирал деньги для политзаключенных и нес их в управу БНФ, кто вез воду, сигареты и теплые вещи к спецприемнику на Окрестина, кто стоял на морозе у тюремных стен, собирая передачи для незнакомых людей, - все они не мыслили категориями «оппозиция-власть»: просто сострадали и хотели помочь, чем могли. Да и те, кто сидел в камерах за глухими стенами, тоже не думали на тему «непреодолимые противоречия власти и оппозиции».

Просто вдруг стало отчетливо ясно, что все мы - просто люди, которые хотят счастливо жить в своей стране, не стыдиться и не бояться ее. А нас дубинками и штыками пытаются загнать в  фанерный, наждачный, целлулоидный мир, в котором человек с нормальными рефлексами не то что жить – дышать не может. Нам тяжело, иногда до полной невыносимости, - и мы помогаем друг другу. Потому что иначе нельзя. Иначе – большевизм. Иначе – не по-людски.

Я никогда прежде не была знакома ни с Ириной Панковец, с которой мы несколько часов провели в автозаке и спецприемнике, ни с Мариной Титовой, которая была членом инициативной группы моего мужа, ни с Оксаной Степановой, одноклассницей Димы Дрозда, ни с Мариной Адамович. Но в прошлом году декабрьский рождественский вечер мы провели вместе. И обнимались горячо, как старые друзья, некогда потерянные и снова найденные. Теперь уже не теряемся. Знаем, что всегда можем собраться, и снова будет тепло просто от понимания, что мы здесь, и мы вместе.  

Тот вечер 19 декабря для многих из нас, возможно, вообще останется одним из самых важных в жизни, ключевых, переломных, судьбоносных, необратимых – эпитеты можете добавить сами, их к этому дню (точнее, вечеру) полагается бессчетное количество. Так вернувшиеся живыми фронтовики всю жизнь вспоминали войну, потому что именно на войне они были теми, кем хотели быть: настоящими героями. Там была линия фронта и абсолютное зло за ней, и с этим злом нужно было воевать. Чистейшая нравственная ситуация. В мирной жизни для большинства из них все оказалось намного хуже.

Я не хочу сравнивать нас всех с солдатами Второй мировой, но моральные составляющие очень похожи. 19 декабря и после мы смогли увидеть самих себя такими, какими мы всегда мечтали быть: отважными, благородными, отчаянными, солидарными, способными к состраданию и самопожертвованию. Собственно, мы такие и есть. Просто слишком редко нам везло увидеть себя в свете самой беспощадной в мире фотовспышки. Но мы останемся на том фотоснимке, даже когда спустя много лет цифровая фотография станет для новых поколений тем, чем стали выцветшие  дагерротипы для нас. Мы останемся там такими, какими хотели бы быть.

Один ходил на площадь долгие годы, а другой пришел первый раз и смог не убежать, а встать напротив безглазой протоплазмы, прячущейся за щитами. Один, как Макс Винярский, отсиживал пятнадцатисуточные аресты с регулярностью оплаты коммунальных услуг, а другой всю жизнь боялся тюрьмы, но 19 декабря сел – и почувствовал собственную силу. Один говорил всегда все, что думает, а другой смог прокричать это впервые на площади. Все они не встречались в обычной жизни, но 19 декабря оказались вместе. И это был счастливый день. И наш физический крах, сдобренный дубинками и сапогами, обернулся моральной победой.

Как все-таки здорово, что он был в нашей жизни - тот жуткий, стылый, кровавый декабрь, то единение, то сострадание, та солидарность. И та чистота противостояния, которая многих из нас заставила наконец поверить в себя.

Ирина Халип, специально для charter97.org