Те, кто разрушит тюрьму

Три месяца в Московском городском суде слушается «дело о «массовых беспорядках 6 мая 2012 года».

Три раза в неделю поддержать своих детей туда приходят родители «узников Болотной». О том, что значит в современной России быть матерью или отцом тех, кого судят за политический протест, пишет The New Times.

Десять молодых людей, прижавшись друг к другу, стоят в стеклянной клетке-аквариуме и пытаются разглядеть родные лица, а несколько женщин в коридоре перед приоткрытой дверью судебного зала машут им руками, надеясь, что подсудимые их увидят, — эта картинка с первого заседания в Мосгорсуде, когда дело слушалось за закрытыми дверями, до сих пор стоит перед глазами: и с той и с другой стороны — красивые, улыбающиеся люди, больше чем на год разлученные друг с другом и за это время ставшие друг другу ближе и понятнее.

Те, кто проходит по «Болотному делу», до суда не были знакомы. И по взглядам они очень разные — есть среди них леваки, есть придерживающиеся правых взглядов. Возраст подсудимых — от 20 до 52 лет (самая юная — Александра Духанина, старше всех — Сергей Кривов).

Их объединяет место и время действия: Болотная площадь, 6 мая 2012 года. Они вышли на эту площадь в знак протеста, возмутившись фальсификациями на выборах. Их родители на митинге не были, да и до ареста своих детей политикой не очень-то интересовались. Это тот самый случай, когда «политика пришла за ними».

Общая беда

Родители «узников Болотной» — люди с непохожим жизненным опытом, из разных социальных слоев. Профессии — разнообразные: доктор исторических наук, бывший сотрудник оборонного КБ, мелкий предприниматель, музыкант, бухгалтер, физик-теоретик, художник-оформитель, работник железной дороги.

Сложно представить, чтобы они когда-нибудь оказались вместе в одном пространстве. Сегодня их объединила общая беда. И новый опыт.

Среди публики, которая приходит три раза в неделю в зал № 635 апелляционного корпуса Мосгорсуда — помпезное помещение, где стены обшиты деревянными панелями, украшены портретами и высказываниями русских и западных философов и юристов, — легко отличить родителей подсудимых. Если внимательно следить за молодыми людьми в аквариуме, то видно, с кем они обмениваются взглядами, кому подают знаки.

«Узники Болотной» — это, как правило, дети из неполных семей. Поэтому на суды ходят в основном мамы. Они все друг друга знают, познакомились в «Комитете 6 мая» — организации, которая помогает подсудимым, устраивает акции поддержки, пикеты. Это своего рода «Русь сидящая», только для родственников по «делу о массовых беспорядках».

Мама Артема Савелова умерла за год до его ареста — на суд постоянно ходит его папа Виктор Иванович Савелов. Почти ни одного заседания не пропускают и родители Алексея Полиховича. Родители Саши Духаниной живут на Кипре, на суд они еще ни разу не приходили. У Маши Бароновой родители умерли несколько лет назад, у Степана Зимина мама умерла за полгода до его ареста, а отец преподает в волгоградском вузе, он профессор истории. Передачи Степану в тюрьму носит его девушка Саша.

За правое дело

«Чего же мне теперь бояться? Они же отняли у меня самое дорогое! Что со мной можно сделать? Только посадить в клетку вместе с сыном» — так Стелла Антон, мама Дениса Луцкевича, отвечает на вопрос, как изменилась ее жизнь с тех пор, как в июне 2012-го в ее квартиру в Лобне пришли с обыском, на сына надели наручники и увели. Целый год она носила ему передачи в тюрьму, вымаливала свидания у следователей, потом начался суд. Главный итог года для нее, как и для большинства «родителей Болотной», — потеря страха.

Стелла — высокая красивая брюнетка. Такая business woman, энергичная, веселая. Она всегда охотно рассказывает журналистам о своем сыне, выступает на митингах в защиту «узников Болотной», стоит в пикетах. Стелла окончила в Кишиневе институт гражданской авиации, работала какое-то время по специальности, вышла замуж, родила сына, развелась с мужем, оставила Дениса жить у бабушки, а когда начался финансовый кризис, сама поехала на заработки в Москву. Арендовала палатку по продаже цветов, палатку с мясом в Лобне. Сейчас у нее маленький продуктовый магазинчик на севере Москвы. Стелла жалуется, что аренду повышают каждые три месяца и неизвестно, не придется ли закрывать этот магазинчик и переключаться на что-то другое.

«Мне кажется, за этот год я полностью изменилась. Впрочем, как и Денис в СИЗО, — продолжает Стелла. — Он говорит, что у него там полностью поменялось мировоззрение. Я же стала больше политикой интересоваться, слушать «Эхо Москвы», читать такие издания, как The New Times, «Новую газету». Когда все это почитаешь, то от того, что в стране происходит, ужас охватывает. Мы теперь и на собственном опыте понимаем, что это значит — быть обвиняемым и знать, что ты невиновен. Я уверена, что Дениса и остальных ребят тюремный опыт сделает умнее. Главное, чтобы они не ожесточились, когда выйдут на свободу».

Стелла говорит, что первое время, когда Дениса арестовали, она старалась никому об этом не говорить, позвонила только его отцу на Украину. «По наивности своей я думала, что сына отпустят: поймут, что он невиновен. Постепенно я стала понимать, что не все так просто, что это политический заказ и что приговор суда не зависит ни от адвокатов, ни от доказательств невиновности подсудимых. А потом у моей соседки погиб сын такого же возраста, как Денис, — 21 год. И я решила: надо держать себя в руках, быть веселой, улыбаться. Слава богу, что Денис у меня есть, и когда-нибудь настанет день, когда я его наконец обниму. Я поехала на суд, увидела его в клетке и подумала: а ведь он сидит за правое дело, а бывает, что дети сидят за наркотики».

Стелла делится всеми этими выстраданными размышлениями очень спокойно, искренне, совсем не пафосно. А потом улыбается и переходит на заговорщический тон: «Знаете, я случайно нашла в записной книге телефон гадалки. Она сказала мне, что Дениса выпустят, когда пройдут выборы. А выборы же уже скоро!»

Другая жизнь

Мама Андрея Барабанова, Татьяна Николаевна, совсем не похожа на Стеллу Антон. Невысокая скромная женщина с короткой стрижкой. Воспитывала сына одна, работает бухгалтером в гостинице. Прежде чем ответить на вопрос, она долго думает, ей хочется точно выразить свою мысль, чтобы ее правильно поняли.

«Я 6 мая собиралась пойти на митинг, но в тот день куда-то уехала. Теперь жалею — могла бы, наверное, предотвратить ситуацию с Андреем, может, его бы тогда не задержали». В семье Барабановых репрессированных не было, вспоминает Татьяна Николаевна, у двоюродной бабушки отца после революции посадили, но за что — она точно не знает. Историей она всегда интересовалась, и когда в первый раз пришла на свидание к сыну в Бутырку, вспомнила мемуары какой-то женщины, где та рассказывала, как ходила в ту же Бутырку к мужу. Кажется, что с тех пор ничего не изменилось: так же страшно, унизительно, беспросветно, такие же унылые обшарпанные стены.

«За этот год я поняла одну очень важную для себя вещь: сегодня у нас в стране нельзя оставаться равнодушным к тому, что происходит. Раньше у меня не было таких знакомых, которые живут не только своей жизнью, но интересуются и жизнью других, борются за других, стараются что-то изменить в стране. Я даже перестала общаться с подругами, которые поддерживают Путина. Мне просто не о чем с ними разговаривать, они сидят в своем болоте и ничего вокруг не видят. Я приносила на работу петицию в защиту «узников Болотной», но мои сотрудницы отказались ее подписывать, они даже не удосужились зайти в интернет и найти информацию о наших ребятах. Их равнодушие меня просто убивает. Я с ними больше не разговариваю, только здороваюсь».

Поддерживает Татьяну Барабанову ее непосредственная начальница — разрешает ей раз в неделю отлучаться с работы на суд. «Она верующая и сочувствует мне», — говорит Барабанова. О том, какой приговор может грозить сыну, Татьяна Николаевна старается не думать: «Боюсь высказывать какие-то прогнозы. В нашей стране часто не видишь просвета. А с другой стороны, кто знает, может, что-то к лучшему изменится?»

Один за всех

Отцу Артема Савелова 64 года. У него седая копна волос, от всего облика веет спокойствием и оптимизмом. Виктор Иванович, кажется, не пропускает ни одного судебного заседания. Благо работа позволяет. Он — в прошлом разработчик и наладчик противовоздушного комплекса С-300, оттрубивший двадцать лет в закрытом КБ, исколесил всю страну: ездил в воинские части, где налаживал и чинил им же разработанные системы, а когда в 1994 году производство свернули и большинство сотрудников уволили, он из КБ ушел. С тех пор сменил несколько мест работы и сегодня занимается строительством домов в сельской местности. На суде Савелов всегда садится справа у стенки во втором ряду, чтобы видеть сына, который сидит в дальней от входа в зал клетке-аквариуме.

«Вы обязательно напишите, что я думаю о нашем суде, — просит Виктор Савелов. — Богиню правосудия Фемиду изображают с повязкой на глазах, а я бы вставил ей еще два кляпа в уши. Судья в нашем процессе ничего не слышит. Защита, например, утверждает: это — белое. Судья слушает, молчит. Обвинение возражает: нет, это не белое, немного сероватое. В итоге судья принимает решение в пользу обвинения: да, это серое, ближе к черному, ни в коем случае не белое. Я сперва думал, что в нашем деле быстро разберутся, а теперь смотрю на судью, вижу по глазам, что она все прекрасно понимает, но поступает иначе — просто потому, что, как и все судьи, она человек подневольный».

Савелов вообще очень категоричен в высказываниях. «Болотное дело» и все, что происходит в стране, — это итог того, куда мы шли все эти годы, — говорит он. — Началось с Горбачева, Ельцин продолжил, а потом и Путин. Я всю жизнь работал на Родину и на государство, а теперь у нас государство — само по себе, а Родина — сама по себе. Раньше нас только на рынке обманывали, а сейчас — везде. Когда я работал начальником монтажного управления, то своим подчиненным говорил: «Я сам не ворую и вам не позволю». Я вот в этих растоптанных кроссовках пять лет хожу, и мне хорошо». Савелов признается, что всегда голосовал за коммунистов, но не потому, что Зюганов ему очень нравится, а потому, что все другие еще хуже.

В советское время он был дружинником, плотно общался с милицией, а когда работал в конструкторском бюро, часто сталкивался и с сотрудниками КГБ. Наверное, поэтому он легко общался со следователем, который вел дело Артема. «Я сразу понял, что это обычный человек, который пыжится, а сам ничего собой не представляет, — рассказывает Савелов-старший. — В перерыве между заседаниями Басманного суда по мере пресечения он мне сказал: «Если мы с вами договоримся, то сыну дадут два-три года, а если нет — то он сядет на 8–10 лет». Я на это ему очень жестко и громко ответил: «А ты два-три года просто так, ни за что отсидеть хочешь?» Он покраснел, побледнел и отошел».

Савелов говорит, что Артему в первые дни после ареста предлагали дать показания на Навального и Удальцова. Подобные беседы без адвоката с ним проводили оперативники и следователи еще в ИВС на Петровке. Артем отказался.

«Сын никого не предал, и другие ребята не пошли на сделку с совестью. Глупость наших руководителей заключается в том, что они, вместо того чтобы через 15 суток дать нашим мальчишкам пинка под зад и выпустить на свободу, сделали из них борцов. Теперь мы все вместе должны вынудить власть дать им небольшие сроки. А по-хорошему ребят нужно освобождать, и за их освобождение надо бороться».

Мать-воробьиха

Белое льняное платье, серая жилетка, нитка белого жемчуга на шее и жемчужные серьги, босоножки на платформе — Наталья Николаевна Кавказская всегда очень элегантно одета. Так одеваются художницы или музыканты. Кавказская — учительница музыки. Она окончила Гнесинский институт в 1981 году. С мужем-контрабасистом познакомилась, когда работала на радио в музыкальной редакции, а он играл в оркестре имени Федосеева. Родители очень хотели, чтобы и Николай стал музыкантом. Он окончил музыкальную школу по классу виолончели, но когда родители поняли, что музыкальная карьера не сделает сына счастливым, они настаивать не стали. Николай пошел на юридический.

«Мы политикой никогда особенно не интересовались, — признается Наталья Кавказская. — На выборы ходили, голосовали, как и сын: на парламентских — за «Яблоко», на президентских — против всех». Но политика никогда не занимала в их жизни большого места, им важнее была жизнь духовная.

Наталья Николаевна показывает фотографии своего паломничества в Индию, куда она ездила вместе с мужем и сыном. «Мы — последователи вайшнавизма, — объясняет она. — Мы следуем определенным принципам: ненасилие, чистота, правдивость. Это те же принципы, что и в христианстве, но в вайшнавизме меня привлекло то, что люди не просто эти принципы декларируют, они им и следуют».

Накануне ареста сына Наталье приснился сон: она входит в его комнату, а комната пустая. Она понимает, что Николая очень долго не будет дома. Во сне ей как будто бы сообщают две странные цифры — 3 и 8. На следующий день, когда сына арестовали, Кавказская спросила следователя, какой срок ему грозит. Тот ответил: «От 3 до 8 лет».

2 августа президиум Мосгорсуда заменил Николаю Кавказскому содержание под стражей на домашний арест. Адвокаты других «узников Болотной» неоднократно просили для своих подзащитных о том же, но никого, кроме Кавказского, под домашний арест не отпустили. Активистка «Комитета 6 мая» Мария Архипова говорит, что Наталья Кавказская — удивительно сильная женщина, она буквально вытащила своего сына из тюрьмы. На вопрос, так ли это, Кавказская не говорит ни да ни нет, а рассказывает притчу о воробьихе, которую она как-то вычитала в одной из кришнаитских книг.

«Океан утащил яйца, снесенные воробьихой. Она взмолилась и просила его отдать ее будущих детенышей. Но океан только рассмеялся, и тогда она сказала: «Я тебя выпью». Воробьиха прилетала каждый день и выпивала по чуть-чуть. Над ней все смеялись. Но однажды прилетела огромная птица гаруда, которая носит на своих крыльях господа Вишну. Эта птица сказала океану: «Если ты не вернешь воробьихе ее будущих птенцов, то я тебя выпью». Океан испугался и отдал птенцов. Мораль притчи: Бог помогает тому, кто помогает себе сам».

Наталья Кавказская признается: в какой-то момент она поняла, что должна бороться с репрессивной машиной, которая поглотила ее сына, должна действовать. «Конечно, в том, что происходит с нами сейчас, есть определенное сходство и с 1937 годом, и с брежневским временем, когда преследовали диссидентов, — говорит Кавказская. — Сегодня судят молодую Россию — честную, справедливую, благородную. Но в отличие от 30-х годов мы знаем, что мы не одиноки. Есть много людей, которые нас поддерживают, есть гражданское общество. Я и сама стараюсь активно участвовать в работе «Комитета 6 мая», ведь когда помогаешь другим, помогают и тебе. Когда освободили Николая, другие мамы радовались за нас. Мы — одна семья, и мы все очень хотим, чтобы и Володю Акименкова освободили, он ведь слепнет».

Баннер на балконе

История Ксении Косенко, специалиста по маркетингу и рекламе в столичной коммерческой организации, — это еще одна история преодоления страха. «Я теперь ничего не боюсь, — говорит она. — Раньше мне и в голову не приходило пойти на митинг, а теперь я туда не просто хожу — я там выступаю».

Ксения — старшая сестра Михаила Косенко, разбирательство в отношении которого проходит в Замоскворецком суде и длится уже десять месяцев. Судья Москаленко ни разу не дала сестре разрешения на свидание с братом, несмотря на то что Ксения — его законный представитель на суде. Михаил сидит в психиатрическом отделении Бутырской тюрьмы. Больше года не видела своего сына и мама, а сейчас она очень тяжело больна — отказали почки, пару недель назад Ксения забрала ее из больницы домой и говорит, что прогнозы врачей самые неблагоприятные.

Маме Нине Васильевне 66 лет, она художник-шрифтовик. Шесть лет назад после смерти мужа уехала жить в деревню в Курскую область. Ксения с сыном и братом остались жить в родительской квартире на Каширском шоссе. В семье о политике говорить было не принято. На выборах голосовали за коммунистов. А на последних президентских — за Прохорова.

«Две недели назад я поехала в штаб Навального, заключила с ними договор и вывесила у себя на балконе на втором этаже баннер в поддержку Навального, — рассказывает Ксения. — Как-то вечером я вышла на балкон покурить, смотрю, сотрудники ЖЭКа, люди восточного типа, подбираются к моему балкону и говорят, что собираются мой баннер снять. Я их прогнала и позвонила в полицию. Потом отнесла заявление участковому, показала ему договор со штабом Навального. Он развел руками, впервые сталкивается с подобной ситуацией. А баннер так на моем балконе и висит. Сын наклеил на машину красные стикеры с фамилией «Навальный» и раздал ребятам на автомойке. До ареста Миши я ничего подобного не могла бы себе представить. Никогда не думала, что буду так активно поддерживать оппозицию».

На следующей неделе родственники «узников Болотной» снова встретятся в суде. Будут смотреть на своих близких, внимательно слушать судью, адвокатов. И думать о том, как разрушить тюрьму…

Фото: Ксения Жихарева, Евгений Фельдман, Артем Сизов, Игорь Старков, из семейного архива