Наталья Херше: Я не буду шить штаны для этой власти

Освобожденная политзаключенная рассказала, почему не могла оставаться в стороне в августе 2020-го.

В пятницу утром Наталья Херше проснулась в тюрьме № 4 города Могилева, а уснула уже в утопающей в цветах квартире в Цюрихе. Она пока не успела принять ванную, как мечтала, — у дочки, где она остановилась, есть только душ, но ощущение счастья это не испортило. Наталья — та самая белоруска со швейцарским паспортом, которую задержали 19 сентября 2020 года после женского марша и осудили на 2,5 года за сорванную с омоновца балаклаву. В колонии политзаключенная отказалась шить форму силовикам, за что попала в мужскую тюрьму в Могилеве. 18 февраля ее неожиданно для всех выпустили и посадили на самолет в Швейцарию, пишет zerkalo.io.

В субботу, когда мы созваниваемся, Наталья выглядит бодрой и счастливой. «Чувствую себя хорошо», — без раздумий отвечает она.

— Наконец-то, я вкусно позавтракала, — с улыбкой говорит собеседница и перечисляет утреннее меню. — Овсяные хлопья с ягодами и орехами, круассан с маслом, мягким сыром и джемом. А еще кофе и главное — теплое яйцо всмятку.

<— В пятницу, когда в интернете появились ваши первые фото, многие обратили внимание, как сильно вы похудели за эти 17 месяцев, — продолжаем мы тему еды.

— Когда в душе увидела себя в зеркало в полный рост, была в шоке. Сказала: «Дети Бухенвальда». У дочки дома есть весы. В пятницу я взвесилась, они показали чуть более 52 килограммов. Для сравнения до посадки мой вес был около 58 килограммов. Кроме того, из-за проблем с питанием и гормональными нарушениями, я потеряла более трети волос, — отвечает Наталья, и уточняет: за решеткой она четырежды объявляла голодовку, а последние месяцы питалась только тем, что давали в тюрьме. — У меня возник конфликт с администрацией учреждения. В тюрьме можно отовариваться раз в две недели. Я покупала 400 граммов сыра и 700 — морской капусты. Распределяла это на 14 дней и по чуть-чуть ела. Холодильника в камере нет, поэтому, чтобы продукты не портились, хранила их за окном. В какой-то момент администрация запретила мне так делать, сотрудники сказали покупать лишь то, что можно хранить в помещении. Я пошла на принцип и объявила: с 1 декабря буду на полном вашем обеспечении и до освобождения, кроме чая, кофе и воды дополнительно ничего не заказывала.

— У Натальи худощавое телосложение. Плюс она активно занималась спортом, у нее не было лишнего веса, поэтому шесть потерянных килограммов — это ушедшие мышцы, — подключается к беседе брат Херше Геннадий Касьян, который 30 лет работает в медицине. — Из-за того, что в тюремной пище отсутствовало нужное количество белков, жиров и углеводов, и у нее случилось белковое голодание. В итоге сестра выглядит, словно скелет, обтянутый кожей

Претензий к еде за решеткой, продолжает Наталья, у нее немало. Сечку, например, готовили так, что порой ее можно было пить, бобов в горохово-перловую кашу клали мизер, «а позже они вовсе исчезли».

— Я написала на имя начальника тюрьмы жалобу, просила разобраться, кто ворует горох из моей порции. Все-таки — это очень ценный продукт, его ответ свелся к тому, что все нормы соблюдаются, — вспоминает Наталья. — Возможно, если бы я сразу поступила в тюрьму Могилева и понятия не имела, как должны выглядеть блюда для заключенных, я бы так не возмущалась. Но в ИК № 4 в Гомеле, где я находилась до этого, все было иначе. Каша там походила на кашу и в ленивые голубцы, например, рис класть не забывали.

«Теперь я VIP-персона в телогрейке»

Наталью осудили в декабре 2020-го. За решеткой она должна была находиться до января 2023-го, но утро 18 февраля этого года началось для нее с неожиданных новостей.

— В 6.00, когда зазвенел звонок подъема, в мою камеру сразу же постучали: «Встаем», и быстро принесли еду. Сказали: пять минут на завтрак и столько же на сборы. После этого мне стало понятно: меня освобождают, — описывает ту ситуацию Наталья и отмечает, что могла обо всем догадаться и раньше. — Накануне у меня взяли ПЦР. До моего задержания при перелетах его еще не требовали, поэтому, когда мне сказали: «Мазок берем в связи с тем, что у одной из женщин, проводивших личный досмотр, COVID-19», я поверила.

Дальше Наталью ждала комната досмотра. Из личных вещей на выходе у нее изъяли дневник. Пояснили: «Тут написано про сотрудников», хотя, как утверждает собеседница, фиксировала она лишь свои эмоции и переживания.

— Здесь уже я спросила: «Я так понимаю, я вас покидаю». Мне ответили: правильно понимаете, — вспоминает тут ситуацию политзаключенная. — Затем меня провели в микроавтобус, где сидел водитель и три сотрудника, все они из ГУБОПиКа. Сюда же подошла работница администрации тюрьмы и зачитала указ Александра Лукашенко о моем помиловании. Завершив чтение, она многозначительно на меня посмотрела, видимо, ждала какой-то реакции. Я ответила: «Замечательно». Мне вручили конверт с деньгами, которые оставались на моем на счету, и мы тронулись.

— Что вы почувствовали в тот момент, когда поняли: свобода?

— Безусловно, я была счастлива, но я не собиралась распинаться в благодарностях. Мое освобождение должны было состояться намного раньше, поэтому я приняла его как должное, — коротко отвечает собеседница. — До Минска я хранила полное молчание. Единственное, сделала замечание сотруднику, который хотел меня сфотографировать.

Ближе к Минску, вспоминает, стало понятно, что ее везут в аэропорт. Там женщину в тюремной униформе провели в VIP-апартаменты. Ситуация ее заставила ее улыбнуться. «Теперь, — подумала она, — я VIP-персона в телогрейке».

— Чуть позже ко мне пришли Кристина Хонеггер-Золотухин — посол Швейцарии в Беларуси, брат Геннадий, переводчица и несколько человек в штатском, которые контролировали наш разговор, — делится наблюдениями Наталья и предполагает, что незнакомцы были из КГБ.

— Как вы для себя понимаете, почему вас все-таки выпустили раньше срока?

— Потому что Швейцария согласилась прислать в Беларусь посла, — отвечает Наталья и не скрывает: сразу у нее не было однозначного отношения к данной ситуации. — Да, важно, что я выхожу, но вопрос как. Если швейцарское правительство обменяло меня на признание режима Лукашенко, для меня это равносильно прошению о помиловании. Мне, кстати, предлагали его написать трижды, но я отказывалась. Но уже в Цюрихе во время пресс-конференции Йоханнес Матьясси (заместитель госсекретаря МИД Швейцарии. — Прим. Ред.) и Клод Альтерматт (бывший посол Швейцарии в Беларуси. — Прим. Ред.) пояснили: своими действиями Швейцария признала не руководителя страны, а саму страну. Страна в этой ситуации нейтральна, поэтому у меня отлегло от сердца.

«Даже девочкам в камере говорила, что полгода мне дали именно за бчб»

Наталья, кажется, человек максимально позитивный. Даже о задержании и жизни за решеткой она рассказывает с улыбкой. Хотя, не скрывает, услышав во время прений предложение прокурора назначить ей наказание в 2,5 года, была шокирована.

— Прокурор — совсем молодая девушка. Не зная тюремной жизни, она с такой легкостью сказала: «Два с половиной года колонии». «Это не может быть реальностью», — подумала я. — «Наверняка я не буду сидеть весь срок», — сразу говорила я себе и каждый месяц рассматривала как момент моего возможного освобождения. Сначала надеялась на протесты, потом, когда люди начали покидать страну, вера в это уменьшилась. К концу лета 2021-го уже готовила себя к тому, что деваться некуда, придется сидеть.

— На процессе, кстати, многие обратили внимание на ваш бчб-наряд.

— Эту одежду я случайно взяла из Швейцарии и, когда перед судом поняла, что у меня с собой этот комплект, даже не рассматривала другие варианты того, что надеть.

— Не думали, что еще и за него вам добавят сутки за пикет?

— Думала, и даже девочкам в камере говорила, что полгода из моих двух с половиной мне дали именно за бчб, — улыбается Наталья. — Но это шутка, конечно. Срок я получила за то, что подняла руку на ОМОНовца, хотя балаклаву я с него не срывала. [На одном из женских маршей] я лишь потянула за нее, и было слышно, как треснул шов. После этого силовик отошел к автозаку и сам ее снял. На суде он обвинял меня в том, что я его поцарапала. Но срез ногтей для экспертизы мне не делали. Да и нормального фото самой царапины на процессе не показали. Лишь снимок экрана смартфона, где размещалась несколько небольших кадров. На одном из них — человек с красной меткой, которую, уверена. ему нарисовали. Это и был пострадавший. Когда адвокат спросила, а где нормальное фото повреждения, ей ответили: снимок не предоставили, потому что тогда потерпевшего смогут узнать. «Так ведь он вот рядом сидит», — возразила защитник, сказав, что омоновец в обычной маске и, если она встретит его в городе, легко вспомнит. Но ее слова не имели никакого значения.

«Весы, на которых на Володарке взвешивают, 1970-х годов. Я настаивала на их уничтожении»

Отбывать наказание Наталью Херше отправили в исправительную колонию № 4 Гомеля. До этого она была в СИЗО в Жодино, а затем на Володарке. В Жодино, кстати, по дороге с прогулки она как-то встретилась с Марией Колесниковой.

— Ее вели или во дворик, или к адвокату, и мы случайно пересеклись. В этот момент нас с другими заключенными заставили отвернуться к стене, — описывает ту ситуацию Наталья. — Мария улыбалась и молча всех приветствовала.

— Сотрудники изоляторов к политическим относились как-то иначе?

— На себе я этого не почувствовала, — отвечает собеседница и рассказывает, что на Володарке она дважды объявляла голодовку. — В Минск меня перевели примерно за две недели до суда, и находилась я здесь до решения по апелляции. Впервые я отказалась от еды из-за того, что перестала получать корреспонденцию. Через день-два сотрудники начали приносить письма, но перевели меня в другую камеру. Я наставала: верните меня обратно, и семь дней отказывалась от еды. В итоге мы с руководством СИЗО договорились: меня переводят к моим девочкам, и я начинаю есть. Плюс на прогулки нас стали водить во дворик побольше. Это тоже было моей заслугой.

Вторая голодовка длилась девять дней и случилась перед отправкой в Гомель.

— В камере стало очень душно, мы попросили открыть форточку, но этого не сделали, — рассказывает Наталья и говорит: тогда они решили пошутить. — Вырезали из газеты буквы и наклеили из них на бумагу формата А4 фразу: «Нам нужен воздух, пока мы живы». «Записку» мы просунули через дверь. Дежурный увидел и забрал. На завтра ситуация повторилась. Он ничего нам не говорил, но в понедельник, когда вернулось начальство, начались разборки. Всех из камеры вызывали и спрашивали: кто это сделал. Было ясно, организатор — я, и меня снова перевели в другую камеру. Я посчитала, что администрация нарушила наш договор — и в ответ снова отказалась от еды. Кроме того, весы, на которых на Володарке взвешивают, 1970-х годов и показывают вес с большой погрешностью. Добавляют примерно 300 грамм на каждые три килограмма. Я настаивала на их уничтожении.

— У вас ведь было еще две голодовки.

— Третья — в Гомеле. От еды я отказалась из-за того, что мне не предоставляли письма. Своим поступком я ничего не добилась и на десятый вышла из голодовки, — рассказывает Наталья и переходит к ситуации в могилевской тюрьме. — В камере, где я сидела, перестало работать радио. Я поинтересовалась: можно ли это исправить — и, когда пришла с прогулки, оно уже громыхало. Я попросила сделать потише. Это ситуацию не исправило, поэтому единственное, что мне оставалось — голодать. На тот момент я питалась лишь тем, что давали в тюрьме, и мой вес составлял где-то 53 килограмма. Отказываться от еды было страшно. В тоже время, я понимала, причина несущественная и быстро разрешится, — делится мыслями в тот момент Наталья и вспоминает: так совпало, что в эти числа ей дали позвонить брату, и информация о ее четвертой голодовке широко разошлась. — Из-за недостатка глюкозы уже в первую ночь я почувствовала сильную слабость. В камере у меня оставался пакетик сахара. Я облизала палец, обмакнула в него — съела то, что приклеилось, и мне полегчало.

Так Наталья продержалась два дня. В итоге ее требования выполнили.

«Человек не должен находиться в таких условиях, поэтому я предупредила: буду вести себя как животное»

В гомельскую ИК № 4 Наталью этапировали в марте 2021-го. Большинство заключенных, рассказывает она, здесь трудятся на швейном производстве — шьют форму для силовиков. Еще до колонии Херше поняла: за машинку она не сядет. Правда, чуть позже решение поменяла. Об этом в письме попросили брат и дочка. Свою категоричность она смягчила: возьмется за все, кроме формы.

Изначально политзаключенная шила брюки для строителей, мешки. Получалось, говорит неплохо, работа, вспоминает, ей даже нравилась. Но задание с формой все-таки прилетело. Ответ Натальи: «Однозначно нет».

— После этого у меня состоялся разговор с начальником оперативного отдела. Я объяснила, что не могу шить штаны для Кончика (омоновца, который подал на нее в суд. — Прим. Ред.), который меня оболгал, — пересказывает Наталья ту беседу. — Да и если от него абстрагироваться, скажу так: я не буду шить штаны для этой власти.

Комиссия по наказанию, говорит Наталья, объявила ей восемь суток в ШИЗО.

— Перед ШИЗО меня должен был осмотреть врач. Медика я должна была ждать в клетке, которая находилась на улице. Я так понимаю, это сделали для устрашения других заключенных, которые проходили мимо, — рассуждает Наталья и описывает, как отреагировала на ситуацию. — Я человек, а человек не должен находиться в таких условиях, поэтому я предупредила: буду вести себя как животное, и, зайдя в клетку, легла на землю. Сотрудники такого не ожидали. Стали снимать меня на видеорегистратор, говорили: «Встать». В ответ я повторяла: «Тут нет осужденной Херше, здесь есть только животное». Минут через 20 меня вывели оттуда. По истечении восьми суток за отказ шить форму, дали еще десять за ситуацию в клетке.

Штрафной изолятор, в котором оказалась Наталья, представлял собой узкую камеру в полтора метра в ширину и шесть-семь шагов в длину. Из обстановки — умывальник, туалет-дырка, двое нар, которые отстегивались на ночь, и столько же табуреток, что были закреплены к полу. С собой, перечисляет собеседница, разрешили взять мыло, щетку, пасту, туалетную бумагу и вафельное полотенце.

— Перед тем, как войти в камеру, снимаешь все, кроме трусов и носков (через пару дней Наталье принесли еще майку). Тебе выдают юбку и пиджак, где сзади большими буквами написано ШИЗО. Я вошла туда 6 мая, на улице еще подмораживало. Отряды ходили в зимнем. В помещении было холодно, — рассказывает Наталья и отмечает: 18 дней в камере она находилась одна. — Матрасы не давали. Ночами я не спала, чтобы согреться занималась физкультурой. На пятый день, сидя на стуле, я буквально на секунду отключилась. Очнулась от того, что упала и ударилась головой о нары. Обильно потекла кровь. Меня отвели к врачу. Зашивать ничего не пришлось, но я объяснила: из-за холода я не сплю. Мне оказали медпомощь и снова отправили в ту же камеру. На девятый день дежурная спросила: «А почему вы не попросили телогрейку?» Корпусной, если посчитает нужным, может разрешить. Но откуда я могла это знать? В итоге я попросила, и мне ее дали.

— Как прошли эти 18 дней?

— Я была полностью погружена в свои размышления и воспоминания. Думала о жизни, — описывает будни в ШИЗО собеседница. — А еще представляла свой детский фотоальбом и вспоминала, как была сделана каждая фотография. И это получалось так реалистично, что я ощущала, как светит солнце, чувствовала дуновение ветра.

В жизни Натальи — это было не самое простое время. Но за все месяцы в ИК, она так и не согласилась шить форму для силовиков. В итоге, в общей сложности женщина провела в ШИЗО 46 дней, и три месяца в ПКТ — помещении камерного типа.

— ПТК — камера побольше. Тут можно пользоваться библиотекой, отоваркой. Первый месяц я считала это раем, — улыбается Наталья. — Я спала на матрасе, читала книги, учила стихи, занималась спортом.

— Почему после первых 18 суток в ШИЗО вы все-таки не стали шить форму, ведь вы уже знали, какое суровое наказание вас ждет?

— На девятый день в ШИЗО я почувствовала воспаление в коленях и фалангах пальцев. Попросила позвать врача, на что мне ответили: нужно отсидеть, тогда помогут, — описывает ситуацию Наталья и отмечает: нужную медпомощь ей так и не оказали. — Я подумала: урон моему здоровью уже нанесен, поэтому смыла менять свое решение и соглашаться на условия администрации нет. Знаете, как-то в отряде я случайно услышала доклад, где говорилось о людях, которые рискуют своей жизнью, но остаются идейно верны выбранной позиции. Я поняла: это про меня, и обрадовалась: я не одна такая.

«В тюрьму я убежала из колонии, где все пропитано стрессом»

Бесконечные отказы шить форму для силовиков стали причиной для нового суда над Натальей. Специальное выездное заседание решило: женщину переводят в мужскую тюрьму в Могилеве. 27 сентября ее туда этапировали.

— Я этому даже обрадовалась, — неожиданно отвечает собеседница. — Я убежала из колонии, где все пропитано стрессом, а для меня стресс пагубен. В тюрьме больше личного времени и не никто не требует шить форму.

Камера в Могилеве, продолжает политзаключенная, была шестиместной, но все эти пять месяцев она сидела здесь одна. И в шутку называла помещение люксом.

— Я видела, что в соседней камере сидит несколько женщин, но мне было комфортно и самой. Я наслаждалась одиночеством, — описывает ситуацию собеседница. — А еще радовалась, когда мне предстоял звонок домой или встреча с сотрудниками посольства. Для меня это были праздничные дни.

— Пока вы были в колонии, любимый мужчина в письме предложил вам расстаться. Как вы с этим справились?

— Пусть личное останется личным. Скажу лишь, что он приезжал ко мне в гомельскую колонию. В его интересах было убедить меня написать прошение о помиловании, но я не могла этого сделать. Чувствовала — это предательство к самой себе.

— Что теперь у вас в планах?

— Хочу восстановить английский и найти новую работу. Кстати, с предыдущей, где я была контролером качества жестяных банок для энергетических напитков, меня до сих пор не уволили.

— И последнее. Зачем вам, белоруске со швейцарским паспортом, были нужны эти протесты, тюрьма…

— Когда я последний раз устраивалась на работу, характеризуя себя, я сказала, для меня очень важно, чтобы в человеке была честность. Для меня это фундамент. Если ее нет, здание не будет прочным, — отвечает Наталья. — Я не могла не отреагировать на то, что случилось в Беларуси в августе 2020-го. Моей обязанностью было показать — я против лжи, поэтому я не могла оставаться в стороне.