Непокоренная Финляндия, или еще одна ошибка Сталина

Об исторических уроках войны 80-летней давности.

Поздним вечером 6 декабря 1938 года Кропоткинский переулок был переполнен автомобилями. Прием по случаю открытия здания посольства Финляндии собрал ошеломляющее число гостей. В доме напротив, где проживали сотрудники НКВД, было чем заняться и за чем понаблюдать.

В официальной практике того времени не было принято отзываться на приглашения иностранных посольств, но на этот раз все было иначе. Приехали Алексей Толстой с новой женой, красавицей Людмилой Баршевой и режиссер Сергей Эйзенштейн, чей фильм «Александр Невский» несколькими днями раньше вышел в широкий прокат. Прибыли лично нарком иностранных дел Максим Литвинов и маршал Семен Буденный, командующий войсками Московского военного округа.

Героя Гражданской усадили за стол между двумя дамами — супругой посла Нэнси Юрье-Косканен и женой министра транспорта Финляндии Ловийсой Саловаарой. Конармеец прекрасно себя чувствовал в женском обществе: понимая по-немецки, отвечал по-русски. Однако не прикасался к многочисленным изысканным блюдам и напиткам — упорно пил водку и закусывал ее селедкой. Не то нарком Литвинов — он ел и пил с большим аппетитом, как в последний раз: в скором времени, перед подписанием пакта Молотова-Риббентропа, его ожидала отставка.

Оркестр при Всесоюзном комитете по радиовещанию, один из лучших в стране, играл модную легкую танцевальную музыку — глубоко буржуазную! — Lambeth Walk из прогремевшего на Западе в 1937-м британского мюзикла «Я и моя девушка».

Иностранные дипломаты тщетно пытались понять, что происходит — почему на приеме столько русских? Почему именно финнам вдруг дозволено принимать столь высокопоставленных гостей, почему именно здесь Эйзенштейн что-то рассказывает журналистам, а Толстой деловито лоббирует перевод на шведский второй тома «Петра Первого»?

Финляндия в то время бурно развивалась, у власти было «красно-зеленое» правительство, министр юстиции Урхо Кекконен боролся за запрет ультраправого Патриотического народного движения. Но какое было до этого дело Советскому Союзу?

Среди гостей затерялся 39-летний мужчина, хорошо знакомый финнам, Борис Ярцев, второй секретарь полпредства СССР в Финляндии. Он же Борух Рыбкин (Рывкин), резидент НКВД, оперативный псевдоним «Кин», выполнявший задания самого Сталина. Именно он весной и летом уходящего 1938 года вел секретные переговоры на самом высоком уровне — пока не о территориальных уступках Финляндии ввиду возможной перспективы большой войны Германии и СССР, а о строительстве советских военных укреплений на Аландских островах и острове Суурсаари.

Финское правительство ответило — как и отвечало потом много раз — что не готово к нарушению суверенитета Финляндии, подрыву политики нейтралитета и к торговле территорией.

Ярцев-Рыбкин и еще несколько человек, толпящихся на втором этаже посольства, знали, что ошеломляющий масштаб дипломатического приема объясняется стремлением СССР превратить Финляндию как минимум в союзника, как максимум — в сателлита.

Через три месяца после знаменательного приема, в марте 1939-го, Сталин предложил обменять территории в Восточной Карелии на аренду островов Финского залива. Финны ответили, что не торгуют территориями. Маршал Маннергейм, будучи бывшим царским офицером, почувствовал недоброе и начал отчаянно биться с коллегами из правительства за дополнительные ассигнования армии. Пока безуспешно. Однако уже летом 1939 года 60 тысяч финских добровольцев трудились, возводя военные укрепления в той зоне, которая будет называться «линией Маннергейма».

Содержание секретных протоколов к пакту Молотова-Риббентропа, разумеется, не было известно финнам. Финляндию Гитлер отдал в «ведение» Сталину, наряду со странами Балтии. Осенью 1939-го началась пока еще «бархатная» аннексия Прибалтики — создание военных баз и подписание договоров о взаимной помощи. В октябре пришла очередь Финляндии. Началась серия изнурительных переговоров со Сталиным и Молотовым, которые вел опытнейший Юхо Паасикиви, первый премьер-министр Финляндии после гражданской войны 1918 года, впоследствии посол в СССР в 1940-1941 годах, затем, в 1944-м, еще раз премьер, а с 1946-го — президент страны.

12 октября в Кремле Паасикиви получил предложение Сталина: ввиду необходимости укрепления обороны Ленинграда следовало отдать в аренду Советскому Союзу полуостров Ханко, а также передать острова Финского залива, часть Карельского перешейка и часть полуострова Рыбачий. В обмен снова были предложены леса Восточной Карелии.

Сталин мог только посмеяться над сообщением финской стороны по поводу того, что такого рода уступки потребуют утверждения большинством голосов в парламенте. Диктатор пошутил: «Вы получите больше, чем две трети, а плюс к этому наши голоса учтите». Шутка, столь типичная для советской, а затем российской политической культуры, не прошла.

«Неужели он собирается вмешиваться в наши внутренние дела?» — искренне удивлялись представители руководства Финляндии на совещании 16 октября 1939 года.

Сомнения и метания финской стороны, как правило, на следующий день оказывались в систематизированном виде на столе Берии, а затем Сталина, Молотова и Ворошилова. Добросовестно трудилась под прикрытием «Интуриста» в Хельсинки, а потом в должности пресс-атташе (а на самом деле главы резидентуры) в посольстве СССР в Швеции под началом Александры Коллонтай супруга Ярцева – Зоя. Советской детворе она известна как писатель, автор «Повестей и рассказов о Ленине» Зоя Воскресенская (ее книги изданы общим тиражом 22 миллиона экземпляров).

С ней активно работала Хелла Вуолийоки, знаменитая финская писательница, соавтор самого Бертольда Брехта, оперативный псевдоним «Поэт». (Кстати, ее внук, Эркки Туомиоя, будучи министром иностранных дел Финляндии в 2011-2015 годах, пытался ознакомиться с архивными документами, касающимися поездки его бабушки в Стокгольм в январе 1940 года для проведения зондирующих переговоров о заключении мира между Финляндией и СССР, но выяснилось, что эти документы засекречены).

Паасикиви и Маннергейм опасались войны с СССР и надеялись на возможность уступок со стороны финского правительства, тем более что таяли надежды на военную помощь Швеции. Однако директивы для Паасикиви на переговорах предполагали жесткость позиции Финляндии. 9 ноября Паасикиви в последний раз говорил со Сталиным и Молотовым. 13 ноября переговоры были прерваны. Финское «гражданское» руководство решило, что Сталин, наконец, отстал от Финляндии. Что привело в бешенство Маннергейма — он совершенно не считал, что проблемы сняты, и порывался подать в отставку с поста консультативного оборонного совета.

Несмотря на благостное настроение, посольству в Москве была дана команда уничтожать документы. Архив горел плохо, бумаги в наполовину сожженном виде разлетались по двору посольства…

Сталин готовился к триумфальной и быстрой войне в Финляндии. По образцу Балтии и Польши.

Сначала была провокация на границе — ровно по немецкой модели, с чего, собственно, началось вторжение Германии в Польшу и сама Вторая мировая война. Был инсценирован артиллерийский обстрел деревни Майнила, находившейся на советской части Карельского перешейка. 30 ноября началось вторжение в Финляндию, бомбежки юга страны и Хельсинки. 1 декабря вышел приказ Берии о подготовке к прибытию 26,5 тысячи финских военнопленных, что означало вторую Катынь, только теперь с уничтожением не польских, а финских военнослужащих.

Первого же декабря было создано «народное правительство Финляндской республики» под руководством Отто Куусинена, одного из немногих финских коммунистов, которых Сталин еще не успел расстрелять. Сам Отто Вилле вот уже долгие годы жил с собранным для ареста вещмешком и запасом провизии. Но теперь он понадобился не для того, чтобы его объявили шпионом, а чтобы с ним заключили «договор о дружбе и взаимной помощи».

Вместо Lambeth Walk зазвучала другая мелодия — братьев Покрасс. Захват чужой территории был аранжирован песней «Принимай нас, Суоми-красавица». Поэт-конъюнктурщик, писавший под псевдонимом Д'Актиль, сочинил замечательные слова: «Ни шутам, ни писакам юродивым / Больше ваших сердец не смутить. / Отнимали не раз вашу родину — / Мы приходим ее возвратить». Судьба наивного корреспондента «Гудка», который побывал зачем-то в Терийоках, чтобы ознакомиться с деятельность правительства Куусинена, но никакого правительства там не обнаружил, осталась неизвестной…

Сталин не сразу понял, что польский и балтийский сценарий в Финляндии не пройдет. «Суоми-красавица» отказалась принимать Красную армию.

Через две недели — собственно, за этот срок Сталин собирался завершить скромную операцию Ленинградского военного округа по советизации Финляндии — 163-я дивизия Красной армии была обращена в бегство. Под ружье встали даже финские коммунисты. Сталину пришлось удвоить численность войск, командовал ими с начала января маршал Тимошенко.

Смысл войны был непонятен тем, кто имел минимальную способность думать. «Было нечто, мешавшее душевно стремиться на эту войну Советского Союза с Финляндией так, как я стремился, даже рвался попасть на Халхин-Гол», — писал годы спустя Константин Симонов. «На той войне незнаменитой, / Забытый, маленький, лежу» — это Александр Твардовский (в 1943 году!) о бессмысленности жертв Зимней войны.

Возможно, сопротивление финнов в результате и могло быть сломлено. По мнению финского историка Хенрика Мейнандера, финнам помогла необыкновенно суровая зима и умение сражаться в лесах (в частности, эффективными оказались… лыжные подразделения). Документы, которые приводит в своей книге «Сталин и судьба Финляндии» историк Киммо Рентола, свидетельствуют о том, что Сталин всерьез опасался удара англичан по Баку — а такие планы действительно рассматривались.

20 января 1940 года Уинстон Черчилль так сказал о финнах: «Только Финляндия — великолепная, нет, величественная… демонстрирует, на что способны свободные люди».

Угроза войны на южном направлении среди прочего повлияла на решение о переговорах с финским правительством (здесь роль тайного канала снова сыграла агент «Поэт», находившаяся в контакте с Коллонтай). 13 марта 1940 года был заключен мирный договор с существенными территориальными уступками Финляндии — по сути, произошел возврат к границам Ништадтского мира 1721 года.

А дальше главные события происходили в ноябре-декабре 1940-го. В ноябре в Берлине Молотов заявил Гитлеру, что СССР достиг границ сферы интересов, установленных секретным протоколом везде, кроме Финляндии. То есть, по сути, как отмечал историк Сеппо Хентиля, «просил у Гитлера согласия на оккупацию Финляндии». Фюрер не был на это согласен, потому что у него имелись другие планы на финские территории — в декабре был утвержден план «Барбаросса».

В январе 1941-го обострился кризис вокруг никелевых рудников в Петсамо — и Германия, и СССР были в них заинтересованы. Маннергейм, будучи главнокомандующим, настаивал на проведении частичной мобилизации. Паасикиви был против и даже подал в отставку с поста посла в Москве: не зная о конфиденциальных переговорах и «гарантиях безопасности», которые были даны Финляндии Германией, он опасался повторения сценария 1939 года.

Начиная Зимнюю войну, великий стратег Сталин хотел обезопасить северо-запад страны. Но в результате получил в лице Финляндии абсолютно непримиримого противника и конъюнктурного союзника Германии, который избежал заключения политического договора с Гитлером и еще умело балансировал между союзниками СССР во Второй мировой войне (США так и не объявили войну Финляндии, а финны сознательно не тронули Мурманскую железную дорогу, по которой шла военная помощь западных союзников СССР). Вторая мировая стала для финнов «сепаратной» войной, продолжением обороны 1939-1940 годов, и даже называлась «войной-продолжением».

…А за зданием посольства, где в декабре 1938 года звучал Lambeth Walk, во время войны следили шведы, представлявшие дипломатические интересы Финляндии. В 1945-м в Кропоткинском переулке квартировал советник посольства США Джордж Кеннан, время от времени посещавший посольскую сауну. 6 августа 1945 года дипломатические отношения между СССР и Финляндией были восстановлены, в посольство въехал новый персонал, использовавший обширный двор в качестве огорода.

После войны финны снова переиграли Сталина — Финляндия не встала на путь «народной демократии», осталась независимой и нейтральной. И шутил при Сталине уже Урхо Кекконен, назвавший отношения между СССР и Финляндией в 1948 году «диктатом Паасикиви».

И сегодня спекулировать на теме Зимней войны непросто. Даже если пытаться переписывать историю лопатами Военно-исторического общества в Сандармохе. Ответ давно дал Твардовский, описав отданную за ошибку Сталина жизнь солдата — почти мальчишки, «что был в сороковом году / Убит в Финляндии на льду».

Андрей Колесников, gazeta.ru