Великие открытия совершают инакомыслящие

Так кто же настоящий государственник?

Многие годы продолжается спор: кому же мы обязаны водородной бомбой? Андрею Дмитриевичу Сахарову? Или советской разведке? Или Лаврентию Берии, которого Сталин поставил во главе атомного проекта?

Первым о возможности создания термоядерного оружия еще в 1942 году заговорил бежавший из фашистской Италии в Америку нобелевский лауреат Энрико Ферми. Своей идеей он поделился с человеком, которому суждено было воплотить ее в жизнь, — американцем Эдвардом Теллером. А в научной группе Теллера работал немецкий физик-коммунист Клаус Фукс, агент советской разведки.

В чем принцип действия термоядерного оружия?

Атомная энергия освобождается при распаде составных частей атомного ядра. Для этого плутонию придавали форму шара и окружали химической взрывчаткой, которую взрывали одновременно в 32 точках. Синхронизированный взрыв мгновенно сдавливал ядерные материалы, и начиналась цепная реакция распада атомных ядер.

В основе термоядерной или водородной бомбы лежит обратный процесс — синтез, образование ядер тяжелых элементов путем слияния ядер более легких элементов. При этом выделяется несравнимо большая энергия. Такой синтез происходит на Солнце — правда, при температурах в десятки миллионов градусов. Но как повторить такие условия на Земле? Эдвард Теллер первым пришел к мысли, что в качестве запала для водородной бомбы можно использовать энергию атомного взрыва.

В Москве изучение работ Теллера поручили Якову Зельдовичу, будущему академику и трижды Герою Социалистического Труда. Расчеты показали Зельдовичу, что предложенная Теллером конструкция водородной бомбы не работает: не удавалось создать такую температуру и так сжать изотопы водорода, чтобы началась самопроизвольная реакция синтеза.

На этом работы вполне могли прекратиться.

Но тут в Арзамас-16 прислали молодого физика Андрея Сахарова. Он и решил эту задачу. Подобные озарения случаются только с гениями. Андрей Дмитриевич всегда мыслил иначе, чем другие.

Он был диссидентом. Прежде всего — в науке! Поэтому и находил решения, недоступные другим.

Они-то мыслили как положено, как принято, как привычно. Инакомыслие помогло ему увидеть то, что оставалось недоступным для других.

Это были годы борьбы с «низкопоклонством перед Западом», которую Сталин сделал своим идеологическим знаменем в послевоенные годы. Все, что шло из западных стран, даже в точных науках, признавалось реакционным. Ученым приходилось вычеркивать ссылки на иностранных авторов. Интеллектуальное пространство жизни сузилось до невозможности. Масштабы невосстановимого ущерба, нанесенного русской науке кампаниями ненависти, невероятны. А как пострадала обороноспособность страны!

Открытие теории относительности и квантовой механики изменило физику. Физики разделились на тех, кто понимал современную науку и смог работать в атомном проекте, и на тех, кто оказался профессионально непригодным. А это всё, как на подбор, были правильные товарищи, не сомневавшиеся в линии партии и правительства.

«Партийные физики», которые нравились начальству, писали статьи «против реакционного эйнштейнианства в физике». Утверждали, что «для советской физики особое значение имеет борьба с низкопоклонством перед Западом, воспитание чувства национальной гордости». Сторонников теории относительности обвиняли в отсутствии патриотизма и требовали неотложно освободить редакции физических журналов и издательств, комиссий по Сталинским премиям, экспертные комиссии и так далее от физиков-космополитов, наносящих огромный вред развитию физической науки в нашей стране.

Вот в этом и состоял смысл атаки: очистить места для своих, для правильных!

Гневные речи борцов против современной физики были услышаны. Руководитель отдела науки ЦК Юрий Жданов, сын члена политбюро и зять Сталина, доложил своему начальству: «Среди теоретиков физиков и физико-химиков сложилась монопольная группа: Ландау, Леонтович, Фрумкин, Френкель, Гинзбург, Лифшиц, Гринберг, Франк, Компанеец и другие. Все теоретические отделы физических и физико-химических институтов укомплектованы сторонниками этой группы, представителями еврейской национальности. Например, в школу академика Ландау входят 11 докторов наук; все они евреи и беспартийные… Лаборатории, в которых ведутся работы по специальной тематике, возглавляются на 80 процентов евреями».

Перечисленные младшим Ждановым ученые принесли советской науке мировую славу и сыграли важную роль в создании ракетно-ядерного оружия. Однако руководитель отдела науки ЦК не только не испытывал благодарности к людям, столь много сделавшим для родины, но и требовал проведения чисток по расовому признаку.

Началась подготовка к Всесоюзному совещанию физиков, которое должно было повторить успех «народного академика» Трофима Лысенко в биологической науке.

Создание советской атомной бомбы едва не сорвалось. Но в отличие от завистливых, но малограмотных идеологов научный руководитель атомного проекта академик Игорь Курчатов понимал значение теории относительности и доходчиво объяснил начальству: «Если ее запретят, то и атомной бомбы не будет».

Бомба была важнее идеологии. Совещание отменили.

Ближайший помощник Берии в Спецкомитете по атомным делам Герой Социалистического Труда, дважды лауреат Сталинской премии генерал Василий Махнёв так оценивал вклад Лаврентия Павловича: «Проблему а[томной] б[омбы] нашей стране удалось решить лишь благодаря тому, что ЦК и правительство давали для этого неограниченные ресурсы денежных средств, материалов (создали преимущественно перед всеми другими нуждами народного хозяйства условия), поставили на службу этой цели лучшие силы науки, техники, сотен тысяч рабочих, военных строителей и заключенных. <…> Ценой огромных затрат средств и сил нашего народа мы решили атомную проблему. Берия же был только эксплуататором (в буквальном смысле) всех этих средств и сил, а прибыль (успехи) приписывал себе…»

Берия мог снабдить ученых всем необходимым, достать требуемое из-под земли. Но он внушал страх всем, кто с ним соприкасался, и это только мешало работе. Академик Сахаров до конца жизни помнил, как на одном совещании по атомным делам Берия обратился к чиновнику, который провалил производство нужного материала:

— Мы, большевики, когда хотим что-то сделать, закрываем глаза на все остальное. Вы потеряли большевистскую остроту! Сейчас мы вас не будем наказывать. Мы надеемся, что вы исправите ошибку. Но имейте в виду, у нас в турме места много…

Берия говорил «турма» вместо «тюрьма», пишет Сахаров, и это звучало еще страшнее. Человек, которому Берия это сказал, находился в предынфарктном состоянии. Он знал, что Лаврентий Павлович запросто может осуществить свою угрозу.

Андрей Сахаров с помощью еще одного будущего академика и лауреата Нобелевской премии Виталия Гинзбурга придумал конструкцию водородной бомбы, которая вошла в историю науки как «сферическая слойка». У Сахарова изотоп водорода располагался не отдельно, а слоями внутри плутониевого заряда. Поэтому ядерный взрыв позволял достичь и температуры, и давления, необходимых для того, чтобы началась термоядерная реакция.

Сложность работы над водородной бомбой состояла еще и в том, что гигантские температуры, возникающие при термоядерных реакциях, исключали эксперименты. А как же проверить, правильным ли путем идут физики? На помощь призвали математиков. Они заменили эксперименты расчетами. «В разработке столь сложных систем особенно велика роль математических расчетов», — писал в секретном отчете отец водородной бомбы академик Сахаров. Физики удивлялись, как молодые математики за два года справились с огромным объемом вычислений, описывая в цифрах то, что должно произойти внутри ядерного взрывного устройства.

Это был титанический труд. В США уже вовсю пользовались первыми компьютерами. А в СССР кибернетику запретили как буржуазную псевдонауку, поэтому основные расчеты делались на бумаге. Запрет кибернетики предопределил безнадежное отставание в компьютерной технике. Все, чем пользуемся с утра до вечера, все, без чего современная жизнь представляется невозможным, — иностранного производства…

Водородную бомбу (РДС-6с) испытали 12 августа 1953 года. Взрыв получился куда сильнее атомного. Впечатление было страшным, разрушения чудовищными. Но сахаровская «слойка» была ограниченной по мощности. Поэтому вскоре Сахаров и Зельдович придумали новую бомбу. Она строилась на том же принципе, по которому, убедившись в своей первоначальной ошибке, пошел и американец Эдвард Теллер.

Андрей Сахаров вооружил нашу страну самым разрушительным в человеческой истории оружием. Советский Союз превратился в супердержаву, а в мире установилось равновесие страха, которое спасло от Третьей мировой войны.

За свои заслуги Сахаров был избран в Академию наук. Он получил три звезды Героя Социалистического Труда, Сталинскую и Ленинскую премии — по закрытому списку, разумеется. Дважды Герою полагался памятник на родине, а трижды Герою еще и в Москве, но само имя Сахарова было засекречено.

Он работал над созданием водородного оружия до тех пор, пока в этой сфере были задачи для физика его уровня. Но когда эти задачи были решены и осталась работа технологического уровня, его гениальный мозг занялся другими проблемами. После создания водородного оружия академик Сахаров оказался в узком кругу самых ценных для государства ученых. Этих имен было совсем немного: Курчатов, Харитон, Келдыш, Королев… Этим людям государство обеспечивало сказочную — по тем временам — жизнь, создавая все условия для плодотворной работы. С ними были вежливы, любезны и предупредительны высшие чиновники государства. Они могли запросто позвонить Хрущеву, а потом Брежневу и знали, что их внимательно выслушают, что к ним прислушаются.

17 апреля 1958 года на заседании Президиума ЦК решили образовать Военный научно-технический комитет по атомному, водородному и ракетному оружию при Совете обороны СССР. Председателем назначили Хрущева, заместителем — Брежнева. К Леониду Ильичу и обратились за помощью главные создатели советского ядерного оружия — академики Юлий Борисович Харитон и Андрей Дмитриевич Сахаров. Они были обеспокоены тем, что готовится неправильное, с их точки зрения, постановление правительства.

«Брежнев, — рассказывал академик Сахаров, — принял нас в своем новом маленьком кабинете в том же здании, где когда-то я видел Берию».

Когда появились академики, Брежнев воскликнул: «А, бомбовики пришли!»

Леонид Ильич весело рассказал, что его отец считал тех, кто создает новые средства уничтожения людей, главными злодеями, и говорил: надо бы этих злодеев вывести на большую гору, чтобы все видели, и повесить.

— Теперь, — заметил Брежнев, — я и сам занимаюсь этим черным делом, как и вы, и тоже с благой целью.

Он внимательно выслушал академиков, что-то записал в блокнот и резюмировал:

— Я вас вполне понял и посоветуюсь с товарищами. Вы узнаете о решении.

Он прислушался к академикам. Постановление Совета министров не было принято.

Участники ядерного проекта осознавали свое уникальное положение, ценили не только материальные блага, но прежде всего возможность заниматься любимым делом, большой наукой, ценили то, что ради реализации их идей создавались целые научные учреждения и государство не жалело ни денег, ни ресурсов. Это ценили абсолютно все — кроме Сахарова.

Андрей Дмитриевич был поразительно равнодушен к материальным благам. Половину огромных — по тем понятиям — денег, полученных в виде многочисленных премий, он передал Красному Кресту, а половину — на строительство онкологического центра. Ему даже спасибо за это не сказали. Напротив, у начальства это вызвало непонимание и недовольство.

Легко и просто Сахаров отказался от своего высокого положения, должности, машины с шофером, от поликлиники для начальства. Его совершенно не интересовали почести и слава, что так важно для всех остальных.

Его волновало другое. Он первым заговорил о том, какую опасность представляет созданное им оружие.

А уже затем он задумался над несправедливостью окружающего мира и пришел к выводу, что не может стоять в стороне, когда власть так цинично и равнодушно относится к собственному народу, а те, кто осмеливается протестовать, оказываются в тюрьме или в психбольнице.

Он мог бы схитрить, как хитрили многие его коллеги, которые, как и он, возмущались тем, что видели, но не хотели ссориться с властью. И добивались своего продуманным лукавством, поскольку знали, как вести себя с начальством. Сахаров был человеком прямым и откровенным. Но пока он высказывался на научные темы, начальство терпело.

Когда Хрущева сняли, член Президиума ЦК КПСС руководитель Советской Украины Петр Ефимович Шелест возмущался в Киеве:

— Академик Сахаров — наш молодой замечательный атомщик-теоретик, один из создателей нашего атомного и водородного оружия — выступил в Академии наук и сказал в адрес Лысенко, что у нас биологическая наука загнана, она на неправильном пути и что товарищ Лысенко только мешает развитию биологической науки и поэтому надо как-то решать эти вопросы. (Шум в зале, аплодисменты) Лысенко способствовал разгону кадров в науке сельскохозяйственной, а вообще, если взять, то у нас сельскохозяйственной науки так и нет. А что Хрущев? Вызывает прокурора. Ты, Лысенко, напиши заявление, а вы, юристы, найдите такую статью, чтобы привлечь Сахарова к ответственности за нанесение оскорбления…

Пройдет несколько лет, и прокурорам вновь поручат найти статью, по которой выдающегося ученого можно было бы посадить…

В его смелости не было ничего показного. О том, как мужественно он себя вел, в советские времена почти никто не знал. Андрея Дмитриевича должно было охватывать отчаяние от того, что все его усилия бессмысленны. Страна молчит, а может быть, и одобряет то, что делается. Конечно, коллегам-академикам было странно его поведение. Они-то дорожили и своим положением, и академическими пайками, и премиями, и доверием начальства, и — главное — поездками за границу. И потому подписывали мерзкие письма с осуждением Сахарова.

Столкновение с безупречно порядочным человеком обескураживает и даже злит. Крайне неприятно, когда кто-то рядом продолжает говорить правду, а ты-то уже врешь, потому что это стало выгодно и за вранье щедро платят. И так хочется, чтобы те, кто еще сопротивляется, как можно скорее замолчали, а еще лучше — присоединились бы к общему хору. Этим объясняется то, что коллеги-академики, люди, которые могли бы держать себя более независимо, в большинстве своем не поддержали Сахарова, когда его просто мучили.

Сахаров в отличие от тех, кто его преследовал, всегда оставался патриотом и думал об интересах отчизны. Однажды в его квартире зашел разговор об атомных делах, вспоминал коллега-физик. Они вместе работали над созданием ядерного оружия.

— Давайте отойдем от этой темы, — сказал Сахаров. — Я имею допуск к секретной информации. Вы тоже. Но те, кто нас сейчас подслушивает, не имеют. Будем говорить о другом.

Так кто же настоящий государственник?

Создатель водородной бомбы Сахаров сделал для государства больше, чем вся армия чиновников, преследовавшая его многие годы и укоротившая ему жизнь. Что они дали России? А Сахаров оставил оружие, которое еще долго будет гарантировать безопасность нашей страны. И сама жизнь его — пример бескорыстного служения Родине.

Леонид Млечин, «Новая газета»