«У белорусских ОМОНовцев скоро наступит очень тяжелая жизнь»

Канадский полицейский и экс-менеджер сборной по хоккею Беларуси – о событиях в нашей стране.

В конце нулевых и самом начале 2010-х Артур Рекшта был менеджером национальных сборных Беларуси по хоккею и помощником генерального директора столичного «Динамо». Но в 2012-м специалист решил круто изменить жизнь и эмигрировал в Канаду. Год поварился в тамошнем хоккее – работал в одной из частных детских школ. Однако затем узнал, что вид на жительство позволяет пойти работать в полицию. Сейчас Рекшта рядовой патрульной службы Калгари.

Вскоре после силовых разгонов акций протеста, случившихся по итогам президентских выборов, Артур записал видеообращение к белорусской милиции.

В интервью «Трибуне» он рассказал о своем отношении к происходящему на Родине, реакции канадских копов на действия белорусских коллег, проблеме посттравматического синдрома, который обязательно накроет сотрудников ОМОНа.

– Как вы реагируете на то, что происходит в стране после выборов?

– Когда началось насилие со стороны правоохранительных органов, было тяжело оставаться безразличным. Нужно было высказывать определенную гражданскую позицию. Политическое мнение у каждого свое, но когда такие вещи происходят, уже не до политики. Раньше многие опасались последствий после озвучивания своих политических взглядов. Было умнее молчать. Сейчас наступил момент, что молчать просто нельзя любому здравомыслящему человеку, которому не безразлична человеческая жизнь.

И мне было очень тяжело. В Беларуси я не был связан с правоохранительными органами. Но когда Владимир Наумов был председателем федерации хоккея и руководил минским «Динамо», мы часто вместе работали. Я был знаком и с другими ребятами, которые тогда работали в органах. Знал и того же [начальника управления по борьбе с оргпреступностью МВД] Николая Карпенкова, который сейчас широко известен (именно Карпенков разбил дубинкой витрину в столичной кофейне O`Petit, чтобы добраться до протестующих – Tribuna.com). В то время, когда мы общались, он казался дипломатичным, умным, приветливым и интеллигентным человеком. Но сейчас у меня совершенно другое представление о нем.

Работая в канадской полиции, я понимаю, что можно вести себя иначе и при этом иметь общественную дисциплину, не применять силу, жить в рамках закона и соблюдать права человека. Поэтому для меня [насилие со стороны силовиков] было совсем не понятно. И остается таковым.

Я не буду скрывать, первая неделя была очень эмоциональная. С женой не вылезали из интернета и очень пристально за всем следили. Сейчас уже не так, но все равно, засыпая, я задаю себе много вопросов о происходящем.

– С какими ощущениями ожидали эти выборы?

– Мы живем далеко от Оттавы – в Калгари. Здесь нет белорусского представительства. Поэтому мы не голосовали, но пристально следили за выборами. Если честно, ожидал привычный для Беларуси исход. Всех посадят и будут только необходимые кандидаты, на которых народ даже не обратит внимания. Но когда зарегистрировали Тихановскую, когда начали собираться десятки тысяч людей в ее поддержку, когда узнавали мнения родственников и друзей из Беларуси, стали понимать, что на этот раз что-то совсем другое. Люди пошли, поверили… И у нас появилась надежда.

Да, мы живем очень далеко. И многие думают, что эмигрантам с большего всё равно, кто будет президентом в Беларуси. Не всё равно. Многие уехали в том числе из-за политических взглядов. И нам тоже было нелегко уезжать. Но я всегда мечтал о другой жизни, о справедливости.

Да и приехать домой в принципе легко. И были же примеры со странами Прибалтики. Когда они стали уходить от советских проблем, люди вернулись. Это же Родина. Мы не говорим на белорусском языке, но мы его не забыли. И сейчас, когда в стране такой подъем, я ощущаю гордость [за людей]. То, как белорусы поднялись и мирно все делают. Я работаю в полиции и вижу, как все происходит в Канаде и Америке.

– Вы вообще ожидали столь жесткого разгона 9-11 августа?

– Ожидал, что будут людей жестко арестовывать, сажать в автозаки и увозить на Окрестина. А с лидерами, как было раньше с Кoзулиным и Санниковым, будут обходиться еще более жестко. Но то, что происходило… Мало того, что люди выходили покалеченными, так некоторые исчезали, а потом находили тела. Это взрыв мозга. Не понимаю, как такое может быть в центре Европы в 21-м веке. Я как полицейский очень аккуратно ко всей информации отношусь. Всякое может быть. Но у нас есть друзья в Беларуси, которые говорили, что проснулись даже самые аполитичные люди, и что [под замес] попадали знакомые, соседи и так далее. Люди говорят, и у меня уже нет никаких сомнений [в правдивости многих фактов, о которых рассказывают медиа]. Таких вещей никто не ожидал. Это объяснить невозможно.

Я часто слышу фразу «Вот нечего лезть, тогда бы и не получили» от тех, кто в какой-то степени оправдывает случившееся. Парирую. Сам процесс задержания может быть жестким. Но как только полицейские контролируют тело человека, как только человек не может двигаться и создавать опасность для полицейского и для других, всё – никакого насилия. Даже матом ругаться на него нельзя. У меня на груди есть камера, которая постоянно работает. Данные потом отсматривают и могут наказать. Все, что было в Беларуси, – это уже не законные действия, а какая-то личная ненависть. Я тебя побил! Я тебя проучил! И так далее. И это уголовное наказание. И в Канаде подобное очень жестко наказывается. Полицейский не может иметь никаких эмоций. Остановили человека – все.

В Беларуси я не был связан с милицией. И когда в Канаде подавал документы в полицию, съездил на ночную смену и посмотрел, как все делается. Для меня это стало приятным шоком. Пьяного человека сотрудники полиции настолько аккуратно транспортировала домой! Довели до двери, смотрели, чтобы он не упал. И все предельно вежливо: «Будьте аккуратны». Я словно в сказку попал. Вот это то, что я всегда представлял в идеале. Поэтому и записал свое видео, где сказал, что можно работать совсем по-другому.

В протестах участвуют разные люди. Есть и те, кто устраивает беспорядки. И полиция знает об этом ядре. Оно, как правило, прячется в центре толпы, чтобы полиции тяжелее было задерживать. Они бросают дымовые шашки и так далее. Они все это трусливо делают в толпе. Полиции нужно это ядро выхватить. И сам момент, когда полиция расталкивает обычных людей, чтобы добраться до ядра, не очень красив для той же ТВ-картинки. Но на мирных акциях полиция вообще должна охранять людей. А в Беларуси мирные акции. Выходят 200 тысяч человек, которые после себя еще и мусор убирают. На этих людей нужно молиться.

Я не стану говорить, что в Америке и Канаде идеальные полицейские. Есть разные люди. И есть единичные случаи перегибов, но посмотрите, какой они имеют резонанс. Потому что для людей это все чувствительно. Они встают и они об этом говорят.

Но когда полиция делает такие вещи, это уголовно наказуемо.

– Ни одно уголовное дело по фактам избиений мирных протестующих Следственный комитет не возбудил.

– Знаю.

– Как ваши коллеги реагируют на видео из Беларуси?

– Они не привыкли к такому. Первую неделю у меня на работе опускались руки. Я был прибит смертями, увечьями, задержаниями… Начальник это заметил и вызвал к себе: «Ты грустный ходишь. Что случилось?» Рассказал ему о ситуации в Беларуси, показал фотографии, видео.

Наша команда – 12 человек. И у многих есть стереотип о постсоветских странах, что у нас может происходить все, что угодно. Но показанные мной видео ввергали коллег в шок. И они потом говорили: «Все наши проблемы, на которые мы жалуемся, это вообще даже не проблемы. Нам даже стыдно о чем-то сейчас говорить. Мы должны очень ценить то, что имеем».

Понимаете, сейчас у ребят (имеет ввиду белорусских силовиков – Tribuna.com) эмоции. Их накачивают, пугают. Пропаганда и все такое. Я слышал, что их месяц держали в казарме и накачивали, накачивали и накачивали… Но когда придет мир (а он обязательно придет), они останутся жить с тем, что сделали. В полиции есть такое понятие как посттравматический синдром после определенного события. Не важно какого: впервые увидел застреленного человека, впервые сам стрелял, впервые кого-то избил при задержании и так далее. И это может очень серьезно отразиться на полицейском. Он может плохо спать, подсесть на алкоголь, наркотики. Может дойти до того, что он не сможет работать. В Канаде к этому очень серьезно относятся. Для сотрудников есть поддержка, специальные курсы и так далее.

Так вот, когда эмоции уйдут, омоновцев накроет. И это будет отражаться на их семьях – на женах и детях. Сейчас они этого не понимают просто потому, что им наверняка про это даже не говорят. Но им будут сниться люди, которых они избивали. И где-то по-человечески мне их даже жалко. У них будет очень тяжелая жизнь. И я не знаю, будет ли им оказана какая-то поддержка и помощь.

Я часто задаюсь вопросом: сколько нужно было человеку заплатить, чтобы он такое сделал? Не уверен, что человек, выросший в хорошей семье, даже за миллионы долларов пошел бы на такие зверства. Другое дело, что может быть и детство тяжелое, и травмы, накладывающие отпечаток на сознание. Люди потеряли чувство сострадания. Но ведь миллионы не заплатят. Тысячи? Окей. Поменяешь ты себе машину, квартиру (может быть)… А дальше-то что?

Допускаю и угрозы, кстати. Мол, если не пойдете [бить], а если – еще хуже – станете на сторону народа, то это будет дезертирство. А в теперешней ситуации это чуть ли не до расстрела. Вполне возможно, что людей держат возле себя страхом.

Но если смотреть последние видео, то задержания сейчас совсем другие. Они выходят, делают, но… Я вот видел видео с Ниной Багинской, как они ее просто пытались спокойно убрать, чтобы она ничего с ними не делала. Хотя если по закону – она нападает на полицейского. В общем, мне кажется, ко многим приходит отрезвление. Я буду там, буду что-то минимально делать и все. Мне кажется, что какое-то движение происходит. Многие уходят из системы. Отрезвление потихоньку приходит.

– Что делать обществу с этими людьми? Как их воспринимать и как наказывать?

– Как полицейский и здравомыслящий человек я против насилия. Не суди, да не судимым будешь. Понятно, что вещи, которые произошли с людьми, невозможно простить и забыть. Но мы не первобытные люди. Есть общество, институт государства, судебная система. Я понимаю, как проходят суды в Беларуси, и понимаю, что система не независимая совершенно. От этого и идет столкновение. Но к ничему хорошему это не приведет. Будет партизанщина и мщение. Но ведь у милиционеров тоже есть дети, жены, родители. Это будет месть на месть.

Уверен, что белорусский народ уже не сможет жить так, как раньше. Не наступит момент, когда люди скажут: «Все, устали, зима пришла. Подождем еще пять лет». Такого не будет. Мне даже аполитичные люди говорят, что настроения совсем другие. И когда у большинства людей столь огромное недоверие к системе, к власти, нет института государства.

Что касается того, как наказывать. Уверен, что изменения произойдут. И когда так случится, нужно давать всестороннюю судебную оценку поступку каждого человека. А пока все нужно собирать и документировать.

Знаете, что меня еще поразило в белорусах – то, что сейчас происходит во дворах. Там создается комьюнити, общественное движение. То, на чем белорусы будут дальше жить и помогать друг другу. На этом основана жизнь Америки и Канады. Здесь все соседи собираются вместе, участвуют в волонтерских движениях и так далее. В Беларуси этого раньше не было. Сейчас люди из-за этих событий создают новое общество. Это сила! И это дальше их понесет вверх. И от этого берет гордость.

– Как вам поведение Лукашенко в этот период?

– Сейчас много карикатур, видео и мемов об этом. И если раньше с женой мы с этого смеялись, то теперь нет. Потому что перед глазами смерти, пытки и боль людей.

Что касается его поведения, то мы же не находимся во Дворце независимости и не знаем, кто стоит рядом и кто это все ему говорит и подсказывает. Или это само идет от него.

– Можно представить, чтобы первое лицо Канады назвал свой народ крысами?

– Я не знаю, что было бы с ним в тот момент, но я уверен, что он потерял бы огромное количество голосов на следующих выборах. Канадцы очень похожи на белорусов. Они такие же толерантные и терпеливые. Если они доверили человеку четыре года управлять страной, они будут ждать. Сейчас к премьер-министру много вопросов, идут разные политические расследования, но люди ждут, когда закончится его срок, чтобы потом за него не голосовать. Вот и все.