20 декабря

Он всю ночь просидел в кресле, машинально переключая каналы телевизора, и только под утро обратил внимание, что телефоны перестали трезвонить.

Все. Желтые старомодные с гербом, внутренние, тоже желтые, но без герба и клавиатуры, но с лампочкой, и черный — спутниковый.

Он взял его и прошёлся по кабинету. Руки машинально крутили толстую черную, похожую на раскладывающуюся дубинку, антенну.

«Может, позвонить кому?»

Он остановился и принялся смотреть, какие номера вбиты в память.

«Этот дурак. Этот тоже дурак. Этого вроде сняли. Переворот у них, что ли, произошёл? Этого взорвали. Этот в бегах. Этого арестовали…»

Настроение испортилось еще больше. За окном был серый декабрь. Мокрый снег, голые деревья, за ними — проспект, по которому бесконечным потоком должны были бежать автомобили… Должны…

Он тяжело вздохнул. Сейчас там колышется толпа. Молодежь, студенты, профессура… Интеллигенция чертова. Их уже, наверное, так много, что площадь не вмещает всех. Они выскочили на проезжую часть, пляшут, поют песни, смеются, машут флагами. Машины сигналят, но совсем не зло, даже наоборот — приветствуют, подбадривают гудками. Милиции нет. Они появились, отметились — и тут же как ветром сдуло. А те, кто должен был в штатском следить за порядком и настроениями, вообще попрятались по норам.

Он посмотрел на стол. Чашка с остывшим чаем, чернильный прибор из зеленого камня, подарок делегации каких-то дружественных узкоглазых, и множество папок с документами. «Кадры», «Указы», «Особая», «Международная»…

— Привет, — раздался громкий голос.

Он вздрогнул и удивленно посмотрел на телефон. Оказалось, случайно включил соединение.

— Денег больше дать не могу, – сказал голос, — сам понимаешь…

— Я не тебе звоню. Перепутал номер, — ответил он. Голос набрал былую уверенность, но в конце фразы предательски дрогнул, — Извини.

— Как вообще дела? – спросила трубка.

— Подшиваются, — он машинально глянул на папки на письменном столе.

— Будешь в Лондоне, — ответила трубка, — заходи в гости.

Он разорвал связь, даже не попрощавшись.

«Вот козёл»!

Злость накатила волной, он закрыл глаза и попытался сосчитать до десяти, как советовал врач. «Раз, два, три, четыре…»

Перед глазами возникла лысина, угодливое выражение лица, бегающие глаза и гадкая улыбка, в которую сложились тонкие губы. И голос, вкрадчивый, тихий, постоянно что-то советующий, просящий, убеждающий.

«Вот это предложение правильно было бы принять. Это очень выгодно для страны и лично для вас».

Надо было его сразу арестовать, как только объявился. Ему советовали, но он не послушался, считал, что враг моего врага – мой друг. Политика не подчиняется арифметическим правилам, это нелинейная геометрия.

«Сволочь! – «Будешь в Лондоне — заходи в гости…» Сволочь!».

Размахнулся и запустил телефон в стену. Стало легче.

— Значит, так, — сказал он себе. Слова отразились от стен пустого кабинета и растворились в застывшем воздухе. – Значит, так. Надо что-то делать. Надо что-то обязательно делать.

Он принялся расхаживать по кабинету, продолжая твердить одно и то же. Двадцать два шага по паркету. «Сделать-сделать!» — подмигнул он отражению в темном экране телевизора. Обязательно что-то сделать!

Двадцать два шага от окна к рабочему столу.

Сделать-сделать!

Слова превратились в ненавязчивый мотивчик. Что-то воздушное, легкомысленное. Мелодия захватила все пространство, тело наполнилось легкостью, ноги запружинили.

Он воспарил, делал па с партнёршей, подхватывал её, кружил, подбрасывал к самой люстре. Через легкую ткань ощущался трепет её тела, частое дыхание, запах желания. Надо обязательно что-то…

Он замер и оглянулся. Звук шел из стола. Он знал эту мелодию. «Плохой, хороший, злой»... Кажется, так называлось американское кино. Фильм ему не понравился, но младший сын закачал мелодию в телефон. Верхний ящик стола открылся с небольшим усилием, возле позолоченного пистолета вибрировал белый айфон.

— Папа, — сказал айфон голосом сына, — мы ведь поедем в Диснейленд?

Он вздохнул.

— Нет, сынок.

— Но мы ведь куда-нибудь поедем? Ты обещал.

К горлу подкатило что-то большое и не хотело проглатываться.

— Обязательно, сынок, — выдавил он, — раз обещал – значит, поедем.

Он посмотрел в сторону окна. Шума с площади не было слышно, стекло было толстым, пуленепробиваемым и не пропускало ни единого звука.

— В Венесуэлу поедем. Завтра.

— Опять в Венесуэлу? Надолго? — закапризничал сын.

Он продолжал смотреть в окно.

— Навсегда…

Евгений Липкович, «Белорусские новости»