Нельзя обумнять диктаторов

Продолжаем публиковать отрывки из книги Андрея Санникова «Белорусская Американка или выборы при диктатуре».

Начало публикаций здесь.

- Я избегаю личностных характеристик диктатора. Не отвечаю на вопросы журналистов о том, что из себя представляет Лукашенко как человек. Не ему я противостою, а тому, что он делает как глава государства, той системе личной власти, безжалостной и бесчеловечной, которую он создал.

Как человек Лукашенко мне абсолютно неинтересен, более того — отвратителен. Нет у меня подобных знакомых, ни, тем более, друзей. Если я встречал похожих людей в жизни, то старательно избегал общения с ними, удалялся на почтительную дистанцию, чтобы не видеть и не слышать. А встречать приходилось, как и каждому из нас. В тюрьмах и на зонах их много. Это они, прикидываясь сирыми и убогими, стараются втереться к тебе в доверие, чтобы потом нагадить. В школе они тырят по портфелям, пристают к малышне в подворотнях, всегда в кампании себе подобных. Они пользуются всеми вокруг себя, никогда никому не помогая. Свою человеческую убогость они делают мерилом других людей и по этому принципу выбирают себе подельников.

Они всю жизнь мстят за детские обиды. Чем старше становятся, тем больше мстят. Власть они воспринимают только как возможность оставаться безнаказанными. Безнаказанно красть, разорять дома и разрушать семьи, калечить и, наконец, убивать людей, лишать их жизни, упиваясь при этом полнотой власти над беззащитным. Вместе с моралью они избавляются от человеческого отношения к жизни и полностью отдаются животным инстинктам.

Они приходят к власти только для того, чтобы любой ценой ее удерживать. На них моментально начинают налипать такие же мерзавцы, нутром чуя, что пришел вожак и привел за собой их время. Если им позволить в первые часы их власти взять верх, общество очень быстро оказывается в заложниках, начинает разлагаться и утрачивает ощущение порядочности.

Так произошло в Беларуси.

Я когда-то просил своих друзей-журналистов не анализировать Лукашенко. Я считал, да и теперь считаю, что поиски глубокого смысла в человеческой ничтожности поощряют негодяев и разъедают мораль. Диктатор черпает свои силы в том, что в банальной жадности, злобе, зависти усматривают признаки государственной мудрости, ищут глубинный смысл в поведении распоясавшегося хама.

Дмитрий Муратов, главный редактор «Новой газеты», с которым мы эту тему обсуждали, нашел более точную фразу: «Нельзя обумнять диктаторов».

После первых в Беларуси президентских выборов в 1994 году, на которых победил Лукашенко, у нас не было конфликта реформаторов с консерваторами. Несмотря на огромную роль национально-демократических сил, которые привели Беларусь к независимости, власть в стране удерживали советские ретрограды. Жадные до власти люмпены Лукашенко схлестнулись со старой коммунистической номеклатурой.

Лукашенко в первые месяцы своего правления мог быть разным: с пеной у рта громящим БНФ, и плачущим в парламенте при зачтении антикоррупционного доклада; верующим в свою исключительность и потеющим от ненависти к независимой прессе. Он мог казаться сильным и слабым, либералом и тираном, можно было какое-то время обманываться на его счет, но только не на счет его кадров. Они коричневой жижей проникали во все эшелоны власти и обеспечивали торжество невежества, то есть Лукашенко. Их отличали сверхъестественно развитые хватательные рефлексы и высокая степень человеконенавистничества. Формирование лукашенковской власти завершилось разгоном последнего избранного парламента и полной победой люмпена над партноменклатурой.

Какое-то время МИД, в котором я работал, оставался в стороне от этой борьбы, нам даже удавалось проводить решения, которые крайне раздражали Лукашенко, например, по разоруженческим вопросам, но долго это не могло продолжаться.

С Лукашенко я виделся только один раз, накануне моего назначения на должность заместителя министра. Аудиенция с ним (к счастью, первая и последняя) развеяла практически все надежды на его вменяемость. Я был поражен совершенно беспричинной его агрессивностью.

Помню, что сразу после этой встречи позвонил своему другу, депутату Верховного Совета Валентину Голубеву и попросил встретиться. Мы гуляли по центру Минска и я говорил, что долго не задержусь в правительстве. Валентин уговаривал потерпеть и продолжить заниматься своим делом, что на новом уровне я смогу больше сделать.

Через месяц Валентина избили прямо в зале парламента вместе с группой депутатов, организовавших голодовку в знак протеста против планов Лукашенко поменять государственную символику. Валентин позвонил мне рано утром и рассказал, что произошло.

Я посоветовал ему как можно шире распространить информацию, прежде всего, по посольствам. Когда в тот день я пришел на работу, мне сообщили, что со мной просит связаться посол США Кеннет Яловиц. Все мои коллеги избегали с ним разговаривать. Я сразу же ответил на его просьбу. Сейчас не помню, говорили мы по телефону или я его принял. Кен выражал возмущение в связи с ночным избиением парламентариев. Я поддержал его возмущение и посоветовал не снижать внимания к этому преступлению. Кен, по-моему, даже опешил. Конечно, было понятно, что за избиением депутатов стояли люди Лукашенко. Меньше всего, видимо, посол США ожидал,что в МИДе его не только выслушают, но и посоветуют жестко реагировать на действия властей. Мне было все равно, что телефоны прослушиваются, что будут неприятности. Мне очень хотелось, чтобы на это преступление была жесткая международная реакция.

Очень захотелось хлопнуть дверью после фальшивого референдума, после которого появились в Беларуси эти нелепые советские герб и флаг. Но уже было очень много начато в разных областях и надо было завершить начатое. Друзья тоже советовали еще потерпеть. Но в принципе, свое решение уйти я принял именно тогда, после «референдума» 1995 года.

Я был знаком с некоторыми людьми из предвыборной команды Лукашенко, в частности, с Анатолием Майсеней.

Толя был заметной фигурой в Беларуси: в политике, аналитике, интеллектуальной жизни. Создатель первого аналитического центра «Восток-Запад», блестящий публицист, человек невероятной энергии, он пытался активно влиять на все процессы, происходящие в Беларуси. Я с ним дружил, и мне его активность была по душе. Нравилась его поразительная обучаемость. В общем-то, в начале 90-х не было у нас ни аналитиков, ни журналистов-международников. Да и сейчас с ними не густо. Толя пытался собой закрыть все эти бреши. Он понимал, что это жизненно необходимо для молодого государства: иметь свой взгляд на мир. И он не стеснялся учиться.

Я участвовал во всех начальных встречах лидеров СНГ как эксперт. Толя был на них как журналист. Помню, что мы разбирали эти встречи «по косточкам» и до их начала, и в ходе, и после. Толя часто прислушивался к моим советам, с кем нужно поговорить, у кого взять комментарий. Он мог подойти к любому и разговорить любого. Он был настолько сосредоточен на том, что ему важно было выяснить, настолько подготовлен к любому разговору, что собеседники, будь то президент одной из стран СНГ или генерал, даже если вначале морщились, моментально проникались его страстной манерой ведения беседы и полностью в нее включались. Помню, как Толя просто налетел на маршала Шапошникова на летном поле киевского аэропорта и с ходу начал его «потрошить». Недовольство Шапошникова, тогда главнокомандующего силами СНГ, настырностью журналиста длилось буквально мгновение. Через несколько секунд они уже расхаживали по взлетной полосе под моросящим дождем и были полностью поглощены разговором друг с другом. Толя говорил очень быстро, слегка заикался и во время своих интервью превращался из журналиста в собеседника на равных. И его воспринимали «на равных».

Весной 1994 года в Цюрихе проходила крупная международная конференция, в которой участвовал и Анатолий Майсеня. Я в то время работал в нашем представительстве в Женеве и, узнав из рассылки об этой конференции, поехал в Цюрих, чтобы встретиться с Толей. Мы сидели в холле гостиницы и разговаривали, долго и подробно. Уже была принята новая конституция Беларуси, и страна готовилась к выборам. Готовился к выборам Лукашенко, а Толя был в его команде. Именно он озвучил мне стратегию «молодых волков», как называли тогда команду Лукашенко: главное — выиграть выборы, а с неотесанным Лукашенко они справятся, он контролируем, и они смогут провести реформы, которые были необходимы Беларуси. Я все это воспринимал скептически, говорил, что невзрачные личности из-за своей необразованности становятся неуправляемы и ищут решений в том, что они знают, а в случае с Лукашенко он знает только, как руководить, унижая других. Толя горячился, объяснял мне, что как они его «породили», так и уберут.

Позже Анатолий Майсеня перешел в жесткую оппозицию к тому, кого он помогал «породить». Его блестящую публицистику, особенно статью «Беларусь во мгле», надо изучать в школе.

Толя погиб 12 ноября 1996 года. По официальной версии Майсеня заснул, «не справился с управлением» автомобиля и стал виновником аварии. Личный автомобиль Майсени на 286-м километре шоссе Брест-Минск на большой скорости столкнуля с движущимся навстречу автомобилем ГАЗ-53. Майсеня получил тяжёлые травмы и скончался по дороге в больницу.

Смерть Толи стала потрясением для Беларуси, и казалось, что даже своей смертью он предупреждал о надвигающейся трагедии. Генерал Юрий Захаренко, бывший министр внутренних дел Беларуси, который сразу же выехал на место трагедии, утверждал, что автокатастрофа не была случайностью. Не знаю, так ли это. Тогда об этом не задумывался. Казалось невероятным.

Гибель Толи оборвала очень важную линию в жизни Беларуси, которую мог вести только он.

Через два с половиной года после гибели Майсени пришел страшный для Беларуси 1999 год, который навсегда определил природу лукашенковского режима. Один за другим стали бесследно исчезать основные оппоненты Лукашенко. При загадочных обстоятельствах скоропостижно скончался Геннадий Карпенко, бесспорный лидер оппозиции. Про таких людей говорят «видный». Он действительно сразу же обращал на себя внимание, где бы ни появлялся. Вице-спикер парламента, чрен-корреспондент Академии наук, директор крупного завода, спортсмен (футбольный судья всесоюзной категории), просто обаятельный человек, он был своим в любой компании. Именно с ним я связывал свои надежды на перемены в Беларуси. С ним с удовольствием работал, признавая и его авторитет, и его лидерство.

В мае исчез генерал Юрий Захаренко, соратник Карпенко, занимавшийся созданием союза офицеров. Захаренко был министром внутренних дел, отказался подчиняться приказам Лукашенко и был отправлен в отставку. В нашем «теневом» правительстве, которым руководил Геннадий Карпенко, генерал Захаренко отвечал за силовой блок, и боялся его Лукашенко не без оснований. После отставки он стал еще более популярным среди людей в погонах.

В сентябре того же года вместе со своим другом бизнесменом Анатолием Красовским исчез Виктор Гончар, блестящий юрист и оратор, человек с лидерскими качествами и амбициями. Он входил в узкий круг лукашенковской команды, занял должность вице-премьера в его правительстве, но очень быстро понял, что Лукашенко стремительно сворачивает Беларусь в бездну личной власти. Гончар ушел в отставку и стал одним из самых сильных лидеров оппозиции. Работал он также с Карпенко.

В июне следующего года исчез телеоператор Дмитрий Завадский, который когда-то входил в группу журналистов, допущенных к освещению деятельности Лукашенко.

Стало понятно, что идет спецоперация по устранению политических противников Лукашенко. Появилась информация, что существуют списки на ликвидацию, в которых около ста человек. Из нескольких источников сообщили, что в этих списках и мое имя. Пришлось уехать из Беларуси на несколько месяцев, тем более, что в начале 1999 года, еще до исчезновений политиков на меня, Змитра Бондаренко, Олега Бебенина напали фашиствующие молодчики из РНЕ (Русского национального единства). Мне переломали ребра, сломали нос, но, благодаря самоотверженности Змитра и Олега, сделавшими все, чтобы оттянуть фашистов на себя, я остался жив. Теперь понятно, что случайным это нападение быть не могло. В этот страшный для Беларуси год погибли, скорее всего были убиты лидеры оппозиции Геннадий Карпенко, Юрий Захаренко, Виктор Гончар.

Лукашенко был прав, считая меня своим главным врагом. Он знал и видел, что я продолжаю ту линию, которую мы отстаивали вместе с Карпенко, Гончаром, Захаренко.

Наверное, мне повезло, что я после долгих лет противостояния Лукашенко «всего-то» оказался в «Американке», а не исчез вслед за моими коллегами и друзьями.

Продолжение следует