Как реформировать белорусскую науку и образование: коротко о главном

Недостаток финансов, низкая мобильность и неэффективное упраление тянут белорусскую науку и образование на дно.

Амбициозная задача по реформированию образования и здравоохранения в ближайшей пятилетке, поставленная Лукашенко на очередном «всебелорусском собрании», невозможна без одновременного реформирования отечественной науки. Это своеобразные «сиамские близнецы», взаимодополняющие и жизнеобеспечивающие друг друга. Поэтому реформировать их автономно по отдельности просто невозможно.

Наука по своему положению в инновационной экономике постиндустриального общества является первичным компонентом в ее формировании и развитии, поскольку именно она позволяет производственной сфере страны стать более конкурентоспособной и инновационной. Реформирование науки необходимо тем странам, которые хотят развиваться. Беларусь, безусловно, относится к их числу.

Мы сильно отстали в развитии науки и инновационного сектора экономики от развитых стран. Доказать это очень просто. Достаточно взять два ключевых индикатора науки и инноваций: число научных публикаций в международных базах цитирования, например, Scopus и долю предприятий, реализующих технологические инновации. Белорусские ученые кроме математиков, физиков и химиков почти не публикуются на Западе. Доля их научных публикаций в общемировой базе, по данным Scopus за 2014 год, составляет менее 0,06%. Причем большинство из них представлены научными организациями Академии наук. Доля высокотехнологичной продукции белорусских предприятий в экспорте почти в 20 раз ниже, чем у лучших мировых компаний.

В отличие от большинства стран-лидеров постиндустриального развития наука в Беларуси носит преимущественно академический, а не университетский характер. В этих странах фундаментальные исследования ведутся в университетах, а прикладные отданы в ведение научных центров корпораций.

В странах Скандинавии практически отсутствует внеуниверситетская наука. В Германии из 430 тысяч занятых в сфере науки лишь 40 тысяч – внеуниверситетская наука. В США за последние пять лет доход от продажи лицензий и патентов оценивается в сумму около триллиона долларов в год, в Германии – около 520 млрд., в Японии – 400 млрд., в России – 1,7 млрд. В Беларуси эта цифра составляет примерно 0,3 млрд. долларов США.

В пересчете на душу населения наилучшие результаты здесь демонстрирует Германия. В ней доход от продажи лицензий и патентов составляет 6200 долларов в год на человека. В США – 3500, в Японии – 3200, в России – 800. В Беларуси же на каждого жителя приходится проданных технологий на сумму около 30 долларов в год. Мировая статистика по научной и инновационной деятельности убедительно демонстрирует наше отставание в сфере становления новой экономики для постиндустриального развития.

Белорусская наука как неотъемлемая часть советской науки сформировалась и функционирует до сих пор по канонам государственной бюрократической системы финансирования и управления в целом. Академия наук СССР была построена таким образом, что фундаментальная наука в основном базировалась в ее организациях Москвы, Ленинграда и Новосибирска, а поисковая и прикладная науки в виде отраслевых академических НИИ в союзных республиках работали по месту дислокации аналогичных производственно-хозяйственных комплексов. Подобная централизация фундаментальных исследований вкупе с отраслевой специализацией академической науки в республиканских отделениях Академии наук СССР позволяла достаточно эффективно управлять всем ее научным парком из одного центра – Госкомитета по науке и технике, проводившем единую политику в сфере научно-технической деятельности.

Вузовская наука в такой системе всегда была «золушкой», оставалась на «задворках», питаясь «крохами» с барского стола госбюджетных и хоздоговорных НИР, как правило, прикладного характера. Пресловутые «хозтемы» с госпредприятиями были и остаются до сих пор источником дополнительного заработка доцентов и профессоров госвузов Беларуси, своеобразной криницей наукообразной информации для диссертаций.

Внедрение науки в производство через создание филиалов кафедр вузов на госпредприятиях, заточенных на директивные объемные показатели и по определению не воспринимающих никаких инноваций, привело к полной ее дискредитации, как в глазах научных работников, так и в глазах производственников. В результате имеем сегодня слесаря на конкурентоспособном предприятии с зарплатой в два раза выше, чем у профессора вуза. Имеем также научно-практические центры Академии наук со своими экспериментальными по названию, а по сути массовыми и серийными типами производств, с планами по импортозамещению. Вопреки логике инновационного процесса фаза коммерциализации новшеств, разработанных учеными, в таком случае административно возложена на самих разработчиков, а не реализуется на рыночных принципах с помощью специализированных внедренческих фирм. Почему так произошло?

Основные причины

Первая причина и основная – недостаток финансов. В СССР затраты на науку составляли 6-7% от ВВП, причем львиная доля из них шла на фундаментальные исследования в области обороноспособности страны (ВПК). В суверенной Беларуси – 0,8% от ВВП. Средства идут преимущественно на финансирование организаций Академии наук и их хронически не хватает. Отсюда и вытекает попытка создания на базе этих организаций научно-практических центров на принципах ленинского хозрасчета за счет выпуска профильной продукции, разработанной или адаптированной учеными к имеющемуся спросу на рынках. Развитие такого производственного кластера в рамках Академии наук не только искажает саму суть инновационной деятельности, но и тормозит развитие ее инфраструктуры рыночного характера в стране.

В результате низкого уровня финансирования имеем слабый приток молодежи в науку. Если молодые люди и идут в науку, то зачастую с чисто меркантильной целью – защита диссертации, а затем поиск работы за рубежом.

Сегодня средний возраст старшего научного сотрудника (доцента вуза) более 50 лет, главного научного сотрудника (профессора вуза) более 60. Защищается и утверждается ВАКом ежегодно в среднем около 45-50 докторских диссертаций. Примерно столько же докторов наук каждый год прекращают свою научно-образовательную деятельность.

Вторая причина тоже отчасти связана с недостатком финансирования. Традиционно у преподавателя советского вуза наука никогда не являлась приоритетом в структуре его занятости. Главное – педнагрузка, т.е. учебные занятия в аудитории со студентами. До сих пор судьба преподавателя зависит от дилеммы: «есть плановая педнагрузка – есть рабочее место в штате кафедры». Научная деятельность как обязательная часть рабочего времени преподавателя никакой роли при этом не играет. Для таких случаев есть должности научных сотрудников в специализированных научных подразделениях госвузов, которые создаются и живут за счет «хозтем». В Беларуси сознательно выбран вариант дешевого массового высшего образования. Сравните: затраты на обучение одного студента в белорусском вузе составляют в год около 3 тысяч долларов США, а в развитых европейских странах 13-14 тысяч.

Как итог, наш преподаватель должен проводить учебные занятия по объему примерно в три раза больше, чем его польский коллега и раз в пять больше, чем американский профессор при обратно пропорциональной по размеру зарплате. При такой аудиторной занятости и низкой зарплате, уж точно, не до науки. Проще и выгоднее найти совместительство по «накатанной» учебной дисциплине в соседних вузах, чем заниматься научными исследованиями.

Третья причина. Общая система управления наукой, основанная на принципах «вертикали» генерирует в академических организациях и вузах бюрократическую волокиту, в том числе и в НИР. Все возрастающее количество бумажек, актов, справок и протоколов, которые необходимо оформлять по любому поводу. Бесконечные проверки со стороны надзорных органов. Проверяется формальная часть документации, даты, подписи, сроки, суммы, названия, но собственно научное, техническое значение бумаг не проверяет никто. Недавнее « уголовное дело профессоров БНТУ», закончившееся реальными сроками с конфискацией имущества для его участников, отбивает само желание у вузовских преподавателей заниматься наукой в рамках пресловутых «хозтем» и госбюджетных исследований.

Четвертая причина – низкая академическая мобильность, бюрократические, финансовые и лингвистические трудности при выезде за границу для обмена опытом с иностранными коллегами. Большинство научных сотрудников организаций Академии наук и вузовских преподавателей не владеют в необходимом объеме для этого иностранными языками. Отсюда трудности с публикацией результатов своих исследований в зарубежных научных журналах и участии в международных симпозиумах за рубежом.

Пятая причина – наша система научной аттестации. Подтверждение в Беларуси научных степеней, присужденных за рубежом нашим исследователям, например, европейской степени доктора наук PhD, крайне затруднено. В Беларуси кандидатами и докторами наук официально считаются только те ученые, которым эти степени были присуждены Высшей аттестационной комиссией (ВАК), в том числе и общесоюзным ВАКом времен СССР. В Беларуси до сих пор действует старая советская схема, согласно которой научная работа сначала проходит защиту в специализированных советах, а затем получает окончательное одобрение (или неодобрение) со стороны президиума ВАК. Закавыка в том, что среди членов Совета ВАК в лучшем случае 30% – это специалисты, которые занимаются данной проблемой, а окончательный вердикт выносит президиум, в состав которого входит только один эксперт по той или иной научной дисциплине.

Еще один недостаток белорусской науки – ее закрытость и изолированность от мирового научного процесса. В Беларуси не издается ни одного (!) научного журнала, признаваемого мировым научным сообществом.

В других странах «академики» и ученые вузов не занимаются импортозамещением или производством, а добывают новые знания, ищут пути и разрабатывают предложения по их применению. Для импортозамещения есть инновационная сфера, которая использует новые знания и предложения по их применению. У нас же все свалено в кучу. Давно нужно понять, что мы не создадим никакой другой инновационной экономики, чем та, которая работает сегодня во всем мире. Требования по импортозамещению должны предъявляться в инновационной сфере, в сфере производства. Создание специализированных экспериментальных производств в научно-практических центрах Академии наук РБ и малых инновационных предприятий (МИП) в составе госвузов с этой целью – тупиковый путь. Это, в принципе не научная задача! Это задача для техники, производства, бизнеса. А наука должна искать то, чего нет.

Что делать в сложившейся ситуации? Прежде всего, надо изучать и по крупицам адаптировать лучший мировой опыт реформирования науки в развивающихся странах, «генетически» и исторически близких нам по недавнему прошлому, но идущих в этих преобразованиях впереди нас.

Последний экономический форум в Давосе убедительно доказал, что мир входит в долгий исторический период «новой нормальности», когда его судьбу решают идеи и технологии. Генераторы/экспортеры идей и технологий станут ключевыми игроками-бенефициарами этой новой экономики знаний, которая не имеет материальных границ. Те страны, которые будут контролировать процесс создания идей и технологий, будут определять основные параметры конъюнктуры этого рынка.

Поэтому целевой приоритет будущей стратегии реформирования белорусской науки – вхождение страны в 50 самых развитых стран мира по системе международных индикаторов инновационно-технологического развития к 2030 году. Для достижения данной цели необходимо на осколке советской академической науки, доставшейся суверенной Беларуси в наследство от СССР, и имеющемся научном потенциале высшей школы создать самодостаточную национальную науку с новыми приоритетами постиндустриального развития.

Опыт других стран, раньше нас начавших решать подобную задачу, позволяет критически изучить их путь реформирования науки и творчески применить в своих конкретных условиях. Что здесь главное и что необходимо иметь в виду в первую очередь.

Беларусь относится к числу «малых стран с открытой экономикой». В силу ограниченности финансовых ресурсов у нее нет возможности осуществлять исследования по всем направлениям науки из-за отсутствия соответствующей материально-технической базы, научного потенциала и квалифицированных кадров. Опыт стран Скандинавии, Израиля, «тигров Юго-Восточной Азии» показывает, что «малые» страны могут рассчитывать на экономическое развитие и процветание только в том случае, если их наука, экономика и производственная сфера будут ориентированы на наукоемкие технологии и разработки.

Следовательно, первая задача разработчиков стратегии реформирования белорусской науки состоит в том, чтобы на основе анализа ее ресурсных возможностей определить наиболее эффективные направления формирования наукоемких, высокотехнологичных кластеров новой экономики страны. То есть нужен обоснованный прогноз по количественным и качественным характеристикам будущей конъюнктуры рынка научных идей и разработок, а также возможностей белорусской академической и вузовской науки по завоеванию на нем своей ниши. Работа в контексте будущего глобального рынка экономики знаний – главный принцип белорусской политики в области стратегического развития науки и образования.

Далее необходимо сделать стратегический выбор модели или образца для подражания. Например, есть опыт Грузии и России по проведению реформ науки и образования, которые предприняли попытку воспроизвести англосаксонскую модель организации науки и образования в ее американском варианте. Другие модели — например, успешно действующие в континентальной Европе — в расчет не принимались.

Система организации науки и образования в постсоветских странах (как части Российской империи и СССР) создавалась в значительной мере по европейским, в первую очередь немецким образцам, и потому исторически она гораздо ближе к системам, существующим во Франции и Германии, чем к англосаксонской модели. Реформирование по англосаксонскому образцу является гораздо большим насилием над советской традицией, чем сближение с другими европейскими системами, и, как всякое насильственное, революционное переустройство, имеет множество недостатков по сравнению с естественной эволюцией. Понимая это, Лукашенко в последнее время часто декларирует создание «эволюционной экономики» на базе существующей белорусской модели.

Что же привлекло российских и грузинских реформаторов к американскому образцу? Прежде всего, эффективность американской системы, которая определяется в первую очередь тем, что она основывается на частной инициативе и частном финансировании: лучшие американские университеты и исследовательские центры — частные, и даже в государственных частное финансирование играет огромную роль. При этом значительную часть их бюджета составляют не деньги, заработанные самими университетами, а пожертвования меценатов или доходы от инвестирования этих пожертвований (система эндаумент-фондов).

Вторым фактором является американское налоговое законодательство, поощряющее меценатство. Фактически крупным налогоплательщикам предоставляется выбор: передать государству право распоряжаться их налогами или распорядиться самостоятельно, напрямую передав соответствующие деньги на общественно полезные нужды, включая науку и образование. Неудивительно, что очень многие предпочитают второе.

В европейских странах, включая Россию и Грузию, нет ничего подобного, поэтому неоднократные попытки привлекать частные деньги в фундаментальные исследования (например, во Франции и Германии) всегда были безуспешными: частное и корпоративное финансирование играют в них существенную роль лишь в прикладных областях. В странах континентальной Европы, включая и постсоветские, образование и научные исследования финансируются главным образом государством и это, конечно, определяющее отличие. Связано оно с иной структурой общества и соответствующим ей менталитетом, которые сложились исторически. Можно говорить о меньшей эффективности этой системы по сравнению с американской, но американская университетская система науки и образования, ни в одной европейской стране функционировать не будет, пока в этой стране не станет «американским» само общество и не изменится налоговая система.

Еще меньше шансов, что она будет работать в постсоветских странах. Ориентация на американские образцы в ущерб европейским, кроме того, противоречит участию большинства постсоветских стран, в том числе и Беларуси, в Болонском процессе, целью которого является сближение именно европейских образовательных систем при том, что многие вопросы гармонизации болонской и американской систем до сих пор пока не решены.

В значительной мере успехи американской науки обеспечиваются тем, что США в состоянии снимать сливки со всей мировой науки, привлекая лучших ученых, сформировавшихся в других странах. Причина этого проста — деньги. Крупнейшие американские университеты благодаря частному финансированию гораздо богаче европейских и способны предложить лучшую оплату, лучшие условия работы и большие возможности. Таким образом, Беларуси при реформировании своих систем образования и науки лучше ориентироваться на более близкие к ним европейские системы, а не на американскую, приспособленную к совсем другому типу общества.

Проблема при таком выборе заключается в том, что делать с Академией наук РБ? В Грузии исследовательские институты и центры вместе с их собственностью были выведены из подчинения Академии наук, которая была превращена в «клуб» ученых, имеющий более символическое, чем реальное, значение. Среди немногих сохранившихся функций академии — проведение внешней экспертизы научного уровня научных институтов, подчиненных университетам. Бывшие академические институты были включены в структуру других учреждений, как правило, университетов. Реорганизация сопровождалась массовыми увольнениями.

На текущий момент результаты этой части реформы следующие. Количество занятых в науке людей в Грузии существенно сократилось, а безработица среди представителей образованного слоя беспрецедентно высока. Соответственно, сократился объем исследований, были закрыты многие проекты и направления, развивавшиеся в течение предшествующих десятилетий. Качество исследований, проводимых в сохранившихся областях, не изменилось, что неудивительно: они ведутся теми же исследователями (других просто нет). Материальное положение научных сотрудников несколько улучшилось, если они перешли работать в университеты, в остальных случаях не изменилось. В общем, удачной эту реформу можно считать только с фискальной точки зрения: в результате сокращения исследований сократилось и их финансирование из бюджета.

Попытка скопировать американскую модель в этом случае обернулась настоящей катастрофой. При этом игнорировался опыт тех стран, в которых чисто исследовательские учреждения играют большую роль. Например, во Франции Национальный центр научных исследований (CNRS) занимает то же место, что и Академия наук в Беларуси: это чисто исследовательское учреждение, в котором работает около 30 000 сотрудников. Правда, отличается структура: у CNRS мало собственных институтов, а господствующей формой являются «смешанные институты», в которых часть сотрудников относится к CNRS, а часть является университетскими преподавателями. В Германии нет аналогичного крупного исследовательского учреждения, зато есть ряд более мелких, сотрудники которых занимаются исключительно исследованиями: это академии (Гейдельбергская, Баварская, Берлин-Бранденбургская и др.), общества Макса Планка (80 институтов). Если целью реформы является улучшение системы организации исследований, опыт именно таких успешно действующих научных учреждений должен приниматься во внимание в первую очередь при реформировании Академии наук Беларуси. Созданные в ее составе научно-практические центры с экспериментальными производствами должны быть переданы по возможности в состав создаваемых отраслевых холдингов. Это позволит сформировать необходимую инфраструктуру в них для реализации в полной мере «концепции НИОКР (R&D)», лежащей в основе деятельности современных инновационно-активных компаний.

Ну и наконец, как можно провести реформу научных степеней и что делать с ВАКом? Как известно, в англосаксонских странах существует лишь одна научная степень, доктора (PhD), соответствующая нашей степени кандидата наук, а степени, аналогичной нашей степени доктора, нет. В большинстве стран континентальной Европы существует две степени: докторская (соответствует нашей кандидатской) и хабилитация (соответствует нашей докторской). Именно «континентальная» (немецкая) система двух степеней была в свое время заимствована Россией, унаследована СССР, а затем — постсоветскими странами.

В Грузии было принято решение отказаться от традиционной системы двух степеней и перейти на англосаксонскую систему одной степени. Прежние кандидаты и доктора были приравнены друг к другу и стали именоваться докторами. Одновременно была упразднена ВАК и право присуждения степени доктора было передано университетам, тоже по западному образцу. В Грузии, однако, как и в России, существует множество университетов, научный уровень которых ниже всякой критики, и эти университеты, как и все остальные, получили право присуждать степень. В результате в Грузии к настоящему моменту по сути дела есть лишь один диплом, имеющий квалификационное значение, — магистерский. Докторская степень сохраняет такое значение лишь формально: она полностью дискредитирована. Скандал с «диссергейтом» в России, т.е. защитой диссертаций на основе плагиата многочисленными соискателями из числа чиновников и бизнесменов в Ученых Советах вузов, имеющих полномочия по присуждению степеней доктора наук стал возможен в результате подобной реформы.

Разумеется, в деятельности белорусского ВАКа многое может быть улучшено, в первую очередь экспертиза защищенных диссертаций не должна быть формальностью, какой она является сейчас. Кроме того, ваковские списки изданий часто абсурдны. В них не входят многие очень авторитетные иностранные журналы, но включены никому не известные и никем не читаемые издания, единственный смысл существования которых — обеспечить ваковские публикации для соискателей. Проблемой в Беларуси является не само существование ВАК, а то, что она работает неэффективно и часто совершенно формально.

Для Беларуси пример Грузии и отчасти России, на мой взгляд, очень поучителен. Безусловно, реформы образования и науки необходимы. Однако при их проведении следует отдавать предпочтение усовершенствованию существующих институтов, по большей части сходных с европейскими, а не их революционному уничтожению. Надеяться на то, что уничтоженные институты будут быстро заменены новыми, наивно — скорее всего, на их месте не возникнет ничего. В случае необходимости новые институты могут создаваться рядом со старыми, но не заменять их. При этом следует опираться в первую очередь на опыт стран, имеющих сходную с нами структуру общества: с большой ролью государства и патерналистскими (или, если угодно, социальными) традициями, а это страны Европы. Тем более что в Беларуси и этатизм, и патерналистские традиции гораздо сильнее укоренены и гораздо в большей степени определяют облик общества, чем в любой европейской стране. Либеральная англосаксонская модель образования и науки, хотя и более эффективная, в Беларуси работать не будет — для нее необходимо гораздо более либеральное общество, чем то, что существует у нас сегодня.

Юрий Веселов, belrynok.by