Я человек упрямый, я вернусь в Беларусь

Новое поколение должно взять ответственность за страну.

В известном польском журнале "Karta" ("Хартия") в ноябрьском номере (№97) вышла статья о 20-летии белорусской гражданской инициативы и сайта «Хартия-97». Журнал опубликовал воспоминания координаторов инициативы Андрея Санникова и Дмитрия Бондаренко, а также главного редактора Charter97.org Натальи Радиной.

Сегодня мы публикуем рассказ Натальи Радиной:

- В 1997 году я подписала декларацию “Хартии-97”. Мне было всего 18 лет, я была студенткой факультета журналистики Белорусского государственного университета, но уже работала в популярной в то время в Беларуси независимой газете “Имя”. Помню, мы ставили подписи под “Хартией-97” всей редакцией. Тогда уже было понятно, что власти объявили независимым журналистам войну на уничтожение и надо было этому противодействовать. Лидеры “Хартии” одними из первых стали на защиту свободы слова в Беларуси: проводили акции протеста, такие как Марш журналистов в полосатых робах, и пикеты в поддержку арестованного в то время журналиста Павла Шеремета.

Придя к власти, Лукашенко первым делом начал зачищать медиарынок, журналистов он сразу поделил на две категории - “честных” (пропагандистов) и “нечестных” (независимых журналистов). “Честным” за то, что они прославяли “мудрого вождя”, выделялись огромные деньги из бюджета, их газеты выходили огромными тиражами, население принуждали на них подписываться. “Нечестных” избивали на демонстрациях, газеты лишали источников финансирования от рекламы или пожертвований со стороны бизнесменов, возбуждали уголовные дела, банкротили и закрывали.

С мечтой работы на телевидении мне пришлось расстаться – все телеканалы перешли под контроль государства. Единственная независимая радиостанция “101, 2” была закрыта буквально через год после открытия. Пока оставались независимые газеты, я работала в них. Периодически помогала и “Хартии” - в 1998 году пресс-секретарь инициативы Олег Бебенин пригласил меня делать бюллетени, которые распространялись по Беларуси сотнями тысяч экземпляров. Тогда, наверное, я и поняла масштаб трагедии, которая происходит в стране. Мы писали о массовых нарушениях прав человека, уничтожении независимых профсоюзов, политических заключенных. Настоящим шоком для меня стала смерть правозащитника Алексея Филипченко, который в знак протеста против судебного произвола совершил самосожжение...

В 1999 году в Беларуси были похищены и убиты лидеры оппозиции Виктор Гончар и Юрий Захаренко, которых я знала лично. В этом же году при невыясненных обстоятельствах умер бывший вице-спикер Верховного Cовета Беларуси Геннадий Карпенко, у которого я брала интервью накануне. В 2000-м году был похищен и убит мой коллега Дмитрий Завадский. Стало понятно, что в стране правит хунта, которая готова уничтожить любого, кто станет на ее пути.

В начала 2000-х Лукашенко стал массово закрывать независимые газеты. Многие журналисты, с которыми я начинала в конце 1990-х, ушли из профессии. И потому что элементарно негде было работать, и потому что понимали, насколько опасно стало писать правду, а врать не хотели.

Но я человек упрямый. Работа журналиста мне очень нравилась и менять сферу деятельности из-за дорвавшегося до власти колхозника я не собиралась. Когда в 2001 году закрыли газету “Наша Свобода”, в которой я работала, стала думать, что делать. Уцелевшие газеты стали очень осторожными: помимо цензуры в них заработала на полную мощь самоцензура. Единственным относительно свободным пространством оставался интернет. По той простой причине, что Лукашенко не умел в то время пользоваться компьютером (хотя говорят, что до сих пор статьи Charter97.org ему распечатывают и приносят на бумаге).

Олег Бебенин пригласил меня делать вместе с ним сайт “Хартия-97”. Я оказалась в невероятной команде таких же романтиков, какой всегда была сама. Андрей Санников, Дмитрий Бондаренко, Олег Бебенин, Николай Халезин, Игорь Бердник, Людмила Грязнова, Юрий Хащеватский, Валерий Щукин, Алексей Шидловский стали для меня не только коллегами, но и друзьями. У нас была одна мечта на всех – освободить Беларусь от диктатуры. И еще была одна очень важная вещь – мы верили (и верим до сих пор), что мы можем это сделать. Каждый из нас осозновал свою силу, не было этого вбитого советским людям в голову дурацкого чувства, что “человек маленький и ничего не может сам”.

Жизнь в “Хартии” всегда била ключом. Вот я сижу пишу новости на сайт, а в соседней комнате обсуждают проведение очередной массовой акции протеста. Вот мы все на демонстрации, а потом я бегу в редакцию писать репортаж. Написав репортаж, еду в отделения милиции, куда доставили арестованных демонстрантов, требую от милиционеров информации. Когда людей освобождают – еду к стенам тюрьмы их встречать и делать первые интервью на свободе. Иногда, когда людей арестовывали ночью, приходилось ночевать у отделений милиции – присутствие журналиста несколько сдерживало карателей.

Я своими глазами видела, как в “Хартии” зародилась идея создания молодежного движения “Зубр”, была знакома с многими его лидерами и участниками. Мы заряжали друг друга энергией и постоянно двигались вперед. Колосcальным был также опыт участия в избирательных кампаниях. В 2006 году команда “Хартии” сделала многое для продвижения кандидата в президенты Александра Милинкевича. Помню, как во время акций протеста против фальсификации итогов этих выборов, которые длились почти неделю, мы с коллегами работали на конспиративной квартире. Домой не возвращались, ночевали там же – работы было очень много, участники акций поставили на площади палатки и нужно было непрерывно освещать события.

В качестве журналиста я присутствовала на всех акциях оппозиции, вела репортажи в режиме онлайн. Несколько раз меня меня саму арестовывали и избивали во время демонстраций, но это все казалось ерундой по сравнению с теми чувствовами, которые тебя охватывают, когда ты видишь, как люди, поборов свой страх, решаются на протест. Я до сих не могу сдержать слез, когда вижу массы людей, которые скандируют “Жыве Беларусь!”.

В 2010 году власти решили нас уничтожить. Причин этому, на мой взгляд, было несколько. Первая – это намерение основателя инициативы “Хартия-97” Андрея Санникова участвовать в президентских выборах. Как честный, неподкупный лидер оппозиции, дипломат, имевший опыт работы во власти, и представитель белорусской творческой элиты Санников был полной противоположностью убогому Лукашенко и, безусловно, представлял для него огромную угрозу.

Вторая причина развязанных против сайта “Хартии” репрессий стал рост его популярности. Мы были неподконтрольны спецслужбам, всегда называли вещи своими именами и не пытались выжить через компромисс с преступным режимом. За это мы и получили по полной.

В марте 2010 года в офис “Хартии” ворвались сотрудники милиции и спецназа в балаклавах, избили меня, забрали все компьютеры, видеокамеры, фотоаппараты. Против нас официально возбудили уголовное дело за публикацию статьи об одном из руководителей КГБ. Меня стали вызывать на допросы, которые длились по 4 часа и записывались на видеокамеру. В июле этого же года против нас возбудили второе уголовное дело – на этот раз за комментарии читателей, в которых один из чиновников увидел оскорбление его чести и достоинства.

В сентябре 2010 года был убит основатель сайта “Хартии-97” Олег Бебенин. Это было самым страшным ударом. Вначале Олег пропал, мы не могли ему дозвониться, стали искать, обзванивать больницы и отделения милиции, думая что его арестовали. Но реальность оказалась страшнее наших страхов – Олега нашли на даче повешенным. Друзья, которые нашли тело, рассказывают, что видели на его теле гематомы, костяшки пальцев были сбиты – было похоже, что он оказывал кому-то сопротивление. К тому же он был без контактных линз и рядом не обнаружили очков – а Олег был почти слепой без них со зрением -10.

Помню, когда мне позвонили и сообщили о смерти Олега, я закричала. Похороны помню, как в тумане. Вот уже 8 лет он мне постоянно снится в одном и том же сне – будто на самом деле Олег не умер, а где-то скрывался и вот вернулся. Я счастлива. Но в конце, перед самым пробуждением, он всегда погибает снова...

Конечно, мне было страшно за свою жизнь. Анонимные угрозы сыпались одна за другой. “Радина, в петлю!” - сотни таких сообщений приходили после похорон Олега Бебенина. Но надо было держать себя в руках и продолжать работать. Так в круглосуточной работе прошли еще несколько месяцев. Андрей Санников вышел в лидеры президентской гонки.

19 декабря 2010 года я была на центральной площади Минска вместе с десятками тысяч белорусов, которые вышли протестовать против фальсификации режимом Лукашенко итогов президентских выборов. Власти бросили против протестующих подразделения ОМОНа и спецназа. В момент стычки меня сбили с ног, я оказалась под ногами спецназовцев, посыпались удары по голове и по спине. Я стала прощаться с жизнью. Спасло чудо – один из демонстрантов схватил меня за капюшон куртки и вытащил из этой молотилки.

Болела голова, очевидно, я получила сотрясение мозга. Меня повели к машине скорой помощи, которая стояла за площадью. Нужно было как-то пройти через плотную стену людей, стоящих перед Домом правительства. Тут кто-то сказал “Это же “Хартия”!” Люди тут же расступились, образовался коридор. Мы шли по нему, а люди хлопали...

В машине “скорой помощи” я увидела людей с окровавленными головами и решила не отвлекать медиков от более серьезных ран. Потом обернулась и увидела картину из Апокалипсиса: площадь оцепили солдаты внутренних войск, людей зверски избивали, хватали и сотнями запихивали в огромные черные автозаки – шло брутальное и жестокое подавление мирного протеста. Я поняла, что надо срочно бежать в редакцию и писать, писать, писать...

В редакции, которая размещалась на очередной конспиративной квартире, я смогла поработать до 4 часов ночи. Написала большой репортаж под заголовком “Лукашенко объявил войну собственному народу”, постоянно звонил телефон – сообщали о новых и новых арестах и я публиковала эту информацию на сайте.

В 4 утра за нами пришли сотрудники КГБ в сопровождении спецназа с автоматами. Всех находящихся вместе со мной в редакции журналистов задержали. Нас посадили в автобус с зашторенными окнами. Помню, удивилась, почему всех заставили опустить головы вниз и не смотреть по сторонам, а меня нет. Все оказалось просто: меня привезли в КГБ, коллеги не должны был знать, где я. Потом их всех отвезли в отделение милиции и на следующий день приговорили к 10-15 суткам ареста непонятно за что. Меня же поместили в тюрьму КГБ по уголовному делу “организация массовых беспорядков”. Моими “подельниками” стали 8 из 10 независимых кандидатов в президенты и члены их избирательных штабов.

Про тюрьму мне говорить всегда сложно. Я не люблю это вспоминать. Но вот несколько эпизодов.

- Начальник следственно изолятора КГБ Беларуси, полковник Александр Орлов на ночном допросе, требуя от меня «признательных» показаний, заявил: «Ты выйдешь на свободу не раньше, чем через 5 лет. И я тебе обещаю ― детей после этого ты иметь не сможешь».

Первым делом он приказал бросить меня в камеру без туалета и спального места. В январе в холодной камере приходилось спать на досках на каменном полу. В туалет выводили днем под конвоем раз в четыре-пять часов. С 22 вечера до 6 утра, во время отбоя ― ни разу.

Я перестала пить воду. Позволяла себе выпить в день одну-две маленьких кружки чая, чтобы согреться. Но все равно тело разрывало от боли. Казалось, мочевой пузырь лопнет. Иногда ночью просто не могла лежать: садилась и раскачивалась, как безумная, из стороны в сторону. За этим тут же следовал злобный окрик охранника, который следил за нами круглосуточно, чтобы немедленно ложилась, потому что сидеть во время отбоя запрещено.

В итоге боли стали хроническими. Тюремный врач, осмотрев меня, велел медсестре писать заявление на имя начальника тюрьмы с требованием выводить мою камеру в туалет чаще. Помню, как он прошептал ей: «Если они не прекратят, последствия для организма будут такими, что они пожалеют...».

- Женщин-надзирательниц в тюрьме КГБ не было вообще. Нас, узниц СИЗО, «охраняли» только мужчины ― преимущественно в черных масках, вооруженные дубинками и электрошокерами. Вели они себя развязно, орали, оскорбляли нас.

Помню, как в первые дни испытала настоящий шок, когда меня даже не повела, а буквально погнала, как скотину, на допрос одна из таких «масок». Гориллоподобный охранник командовал бежать по крутой лестнице с очень узкими ступенями «лицом вниз, руки за спину». Спотыкаясь, едва не падая, с застилающими глаза слезами я бежала по этой лестнице и ничего не видела.

В душ, который позволяли принимать раз в неделю, нас водила женщина, работающая контролером и по совместительству - в тюремной канцелярии и библиотеке. Когда она ушла на бюллетень, водить в «баню» стали те же охранники в черных масках. Дверь в душевую была с окошком, закрывать которое не полагалось. Пока мы пытались успеть помыться в выделенный короткий лимит времени под этим окошком собиралась вся смена. Чувствовала я себя после этого душа грязной и словно оплеванной. В глазок туалета за женщинами тоже следили охранники-мужчины.

- Свет в камерах горел круглосуточно. Закрывать лицо платком или одеялом, чтобы яркая лампочка не светила прямо в глаза, было запрещено. Если мы это делали, могли заглянуть в камеру и приказать открыть лицо.

В камерах было холодно. Под самым потолком ― маленькое зарешеченное окно. Мне было холодно вдвойне ― тянуло от каменного пола. Одеяла выдавали, но согреться под ними было сложно.

Из-за этого бронхит перешел в хроническую стадию. Не успевала вылечиться, как заболевала снова. Усугубляло все холодная вода из крана, которой приходилось мыть посуду, полы в камере, полоскать белье.

В белорусской тюрьме вообще лучше не болеть. Нет, конечно, умереть тебе не дадут ― слишком много бумаг потом собирать. Но лечить не будут. Диагноз, поставленный мне тюремным врачом вместо явного сотрясения мозга после избиения на площади - «адаптация к условиям камеры». И это при том, что из ушей шла кровь. Когда головные боли стали невыносимыми, вызвали «скорую», но, несмотря на рекомендации приехавших в СИЗО врачей, на снимок в больницу не отпустили. Дали только таблетку «цитрамона».

Дышишь в камере не воздухом, а пылью, которая за десятилетия толстым слоем накопилась на закрытых сетками радиаторах. Умывшись утром, уже вечером, протирая лицо ваткой, замечаешь, что она ― черная.

- И главное, в тюрьме тебя убеждают, что ты ― недочеловек, скотина. Их цель ― растоптать твое человеческое достоинство. Сразу можно забыть, кем ты был на свободе. Там ты - никто. Существо без прав, с которым можно делать все, что угодно. И это тебе внушается всеми: охраной, администрацией, оперативниками, следователями ― каждый день, час, минуту.

Когда идешь на допрос с опущенной вниз головой и руками за спину (мужчин водили еще и в наручниках), когда личные обыски и «шмон» в камере проходят по нескольку раз в неделю, во время которых все твои вещи перерывают, проверяя каждую прокладку и высыпая даже чай из коробок. Когда устраивают «карусель» и вся тюрьма за неделю переселяется из камеры в камеры по кругу. А это, значит, что худо-бедно устроенный быт рушится, и ты за 10 минут должен собрать все вещи, тяжелые матрац с подушкой и даже деревянную «шконку» и переселиться в очередную грязную камеру. При этом тебе приказывают выходить «с вещами», не уточняя куда. Сердце останавливается от мысли, что могут освободить, и тут же ― снова в пропасть безнадеги и отчаяния.

И неважно, что в СИЗО ты еще не осужден, твоя вина не доказана. Для них ты уже преступник, конченый человек, с которым нет смысла церемониться.

Так я прожила почти два месяца. Потом был еще два месяца под подпиской о невыезде – мне запретили жить в Минске и отправили в город моих родителей, Кобрин, где я жила и продолжала работать редактором сайта “Хартия-97” под надзором милиции и КГБ. Меня ждал суд. Грозило 15 лет тюрьмы. Но я понимала, что даже если статью переквалифицируют и мне дадут не реальный, а условный срок, то я буду находиться под постоянным контролем спецслужб и работать свободно мне не дадут.

Я решилась на побег. Без паспорта – его у меня забрали в тюрьме КГБ и не вернули. Мой побег – это еще одна длинная история, для которой не хватит страниц журнала. Это было сложно, долго и страшно. Благодаря помощи Управления ООН по делам беженцев, Госдепартамента США и российской правозащитницы Светланы Ганнушкиной меня вывезли на Запад через Москву. Я получила политическое убежище в Литве, в 2012 году по приглашению МИД Польши сайт “Хартия-97” стал работать из Варшавы.

Вот уже 6 лет, как мы работаем в Польше. Я бесконечно благодарна этой стране за поддержку. Это настоящее счастье работать и не бояться, что в редакцию или домой ворвуться спецназовцы, чтобы избить тебя или убить. И еще я очень хочу вернуться домой, в Беларусь. Потому что по-прежнему верю, что в наших силах все изменить. Новое поколение должно взять ответственность за страну.

Напомним, 3 сентября главный редактор Наталья Радина заявила об угрозе работе сайта «Хартия-97» из-за резкого сокращения финансирования и призвала читателей к солидарности. Вы можете помочь сайту следующим образом:

ПОЖЕРТВОВАНИЕ ЧЕРЕЗ PAYPAL:

РАСЧЕТНЫЙ МУЛЬТИВАЛЮТНЫЙ СЧЕТ ДЛЯ ПОЖЕРТВОВАНИЙ:

Название банка:Bank Millennium S.A.

Адрес: ul. Stanislawa Zaryna, 2A, 02-593, Warszawa

IBAN: PL 97 1160 2202 0000 0002 1671 1123

SWIFT: BIGBPLPW

Название владельца счета: Fundacja “KARTA ‘97”

Назначение платежа: Darowizna na cele statutowe

Связаться с нами можно по адресу charter97@gmail.com