Кризис может привести к смене режима или его краху

Государство не может уйти от факта взаимного недоверия: оно не верит народу, а народ не верит государству.

Скоро мы с женой перестанем ходить в гости к нашим московским друзьям. Слишком страшно. Даже есть невозможно. Все разговоры — о финансовом кризисе. Разразилась настоящая эпидемия словесной паники.

Кто устроил нам этот кризис? Это тайный вопрос российских правителей. Они уверены в том, что ни случайности, ни закономерности, ни совести не существует. Зато существует заговор. Направленный против России. Такими же заговорами были оранжевая революция в Киеве и революция роз в Тбилиси. За всеми заговорами стоит Америка.

А для святой Руси финансовый кризис — смертельная угроза, подобная СПИДу. Почему? Потому, что он развивается на фоне другого кризиса — кризиса доверия к государству.

Государство за последние годы, как и в советские времена, стало непроницаемым. Действия верховной власти непредсказуемы; они изменяют или нарушают правила игры, и единственная логика, которая в них угадывается — они укрепляют государство, или, по крайней мере, им так кажется.

Это создает атмосферу подозрительности. Кремль говорит, что финансового кризиса в стране нет, и предполагается, что население должно в это поверить. Кремль и сам отчасти верит себе, потому что в России историческая реальность обычно строится посредством слов, а не действий. Для укрепления своих слов Кремль нуждается во внешнем источнике кризиса: виноваты американцы!

Если словами не получается ликвидировать кризис, то его нужно раздуть до вселенского пожара и запугать им население для того, чтобы превратить страну в военный лагерь — опять-таки на благо государства. Таким образом, речь идет не о самом кризисе, а об использовании его на благо государства.

Цель этих усилий — россияне. Их можно разделить на три категории.

Первые — это те, кто понимает, чего ожидать от финансового кризиса. Предприниматели, банкиры, бизнесмены и олигархи. Они не доверяют государству; они знают, что государство принесет их в жертву, как только это ему потребуется. Частный бизнес сделает всё, чтобы защитить свои интересы, заключая сделки с государством исключительно из тактических соображений. Его первая реакция — вывести капитал за рубеж. По этой же причине государство в лице своей крайне состоятельной элиты делает то же самое.

Именно в этом состоит слабость "вертикали власти", которую все время критикуют либералы: когда нефтедолларов полно, и в стабилизационном фонде есть средства, государство говорит с позиции силы. Когда финансы нездоровы, государство теряет свой голос.

Разумеется, государство объясняет финансовый СПИД еще одной национальной бедой: коррупцией. С одной стороны, она поглощает народные деньги, с другой — это единственный способ добиться чего бы то ни было, своего рода черный рынок услуг. В условиях финансового кризиса, как и на войне, роль коррупции переходит все границы.

Остальные две категории крупнее, чем деловое сообщество. Вторая — это люди, живущие в страхе за свой уровень жизни. Недавно, готовясь к поездке за рубеж, я зашел в государственный банк, чтобы обменять рубли на евро. Некоторые, увидев, что я делаю, подскочили ко мне с вопросами: Зачем вы меняете деньги? А нам не надо?

Эта категория включает в себя средний класс и служащих — людей, которых в советские времена презрительно называли мещанами. Они тоже не доверяют государству. Возможно, до сих пор они не считали государство своим врагом, но они не доверяют его компетентности и его мотивам. Они сознают, что кризис есть — да и сложно этого не сознавать. Заводы закрываются или сокращают рабочих. Из телевизионного эфира и журналов исчезает реклама. Курс рубля, называемого в народе "деревянным", ежедневно падает. Тем временем в мире снижаются цены на нефть, на которых был основан путинский миф о благосостоянии и стабильности.

У рядового россиянина врожденная негативная память. Он знает, что если не воруешь, то не заработаешь, а, если зарабатываешь, то у тебя отберут. Он знает, что одна война закончилась вчера, а другая начнется завтра. Он не либерал и не консерватор; у него собственная философия, философия апокалипсиса. Почуяв дым, он отбрасывает все патриотические обязательства. Это питательная почва для будущей революции, которая, разумеется, не пожалеет этих людей, а вновь их ограбит.

Паника этой категории угрожает государству ничуть не меньше, чем недовольство бизнес-элиты.

Однако у государства все-таки есть большой и безответственный союзник. Это третья категория, люди, которым просто всё равно. Им нечего терять, потому что у них практически ничего нет. Они не знают о кризисе, потому что живут в постоянном кризисе, от которого лечатся водкой и безразличием.

Это древняя категория, которая по сей день зовется "народом". Народ верит в заговоры не меньше, чем правители, а государственное телевидение может убедить его почти в чем угодно. По сути, народ и есть Святая Русь, неколебимая в своей вечной праведности и святом терпении, а также враждебности к чужим (включая европейцев) и богатым.

Народ можно убедить в том, что кризис затрагивает только богатых, и этого достаточно, чтобы он преисполнился злорадства. Разумеется, народ должен постоянно находиться под присмотром государства и церкви, иначе он превратится в дикое стадо, готовое впитать в себя идеи коммунизма, фашизма или анархизма.

Однако народ, при все почтении к нему, теряет позиции. Люди, вышедшие из народа, не чужды модернизации, и их силы возросли.

Поэтому государство не может уйти от факта взаимного недоверия: оно не верит народу, а народ не верит государству. Это непросто изменить во времена кризиса; в долгосрочном плане это может привести к смене режима или краху.

Виктор Ерофеев — российский писатель и телеведущий.