Тост за победу

И все-таки мы выстояли. Этому обстоятельству удивилась, похоже, не только власть, но и многие из нас.

С властью все понятно: она еще разве что дуст не использовала. Но и мы сами уходящий год принимали с самого начала как тяжкое испытание. И даже прошлый - високосный - провожали без всякого облегчения. Никто не ждал, что будет лучше. И грянувшая новогодняя девальвация без объявления войны не удивила и не возмутила – все понимали, что это всего лишь начало, и хорошо, если будущие проблемы будут связаны исключительно с рублем. Он, в конце концов, даже не совсем деньги.

И правда, потом было еще труднее. Настолько, что даже те, кому раньше было страшно, переставали бояться, открывая в себе любопытство естествоиспытателя: интересно, что для нас еще придумают? А фантазия властей работала, как динамо-машина. Свиной грипп они называли насморком, Автуховича и Осипенко – террористами, молодофронтовцев – похитителями детей, предательство – прагматизмом, лизоблюдство – патриотизмом.

Но мы знали, что и этот год испытаний закончится. И это был последний год, который еще можно было просто прожить и переждать, как внезапный дождь. Мы знали, что следующий – решающий. 16 декабря, на исходе года, я это особенно остро почувствовала. Мы стояли на площади с портретами. Нас было немного – может, человек семьдесят. На улице было -18, да еще и ледяной ветер. Мы стояли, сцепившись руками и не чувствуя ног от холода, и не двигались. Менты и топтуны вокруг спасались от мороза, как могли: приплясывали, притопывали, прихлопывали, покрикивали в мегафон. А мы не шевелились тридцать минут. И в эти полчаса я поняла, что скоро все изменится, и мы действительно победим, и даже вернем тем, кто успел потерять надежду и сдаться, их – прежних, бесстрашных, способных сопротивляться и быть счастливыми, а не выживать в зависимости от обменного курса.

Давайте выпьем нынче ночью за победу – как на войне. Хватит утешать себя призрачными надеждами на светлое завтра, которое придет само по себе.

Или на светлое послезавтра, или вообще на «когда-нибудь потом». Светлое завтра само по себе не придет – если его ждать, сидя дома, оно заблудится в дороге. Что тогда – ждать сорок лет, когда умрет последний раб? А если он окажется долгожителем?

Конечно, трудно быть оптимистом. Тем более зимой. Тем более спустя пятнадцать лет. Тем более после всех потерь и разочарований. Но я прекрасно понимаю, что мне не может быть труднее, чем моему деду, блестящему джазовому пианисту Юрию Бельзацкому. Сегодня ему, кстати, исполнилось бы сто лет. Из них он прожил лишь половину – вторую половину сожрал рак легких. Но в короткую жизнь уместились Варшавская консерватория, джаз, поездка в Америку - послушать Армстронга - из еще свободной Польши, немецкая оккупация, побег на Восток, чтобы не погибнуть в гетто, музыкальное руководство знаменитым джазом Рознера, оркестры оперетты и оперы, киномузыка. Он жил в чужой стране – СССР, - но у него был рояль, на котором можно было играть джаз, самую свободную музыку в мире. Он утратил родину, имя (в Варшаве его звали Ежи Бельзацки, в советском паспорте он почему-то был записан Иохуноном, а для простоты его здесь называли Юрием), близких, сгоревших в гетто, но у него оставался рояль, из которого легко извлекались ноты радости. Даже на войне, даже в оккупации, даже в чужой стране, даже при Сталине. Юрий Бельзацкий, дед, мы с тобой никогда не встречались, но я люблю тебя и всю жизнь тоскую по тебе. Ты, наверное, не поверил бы в то, что твоя Польша в конце века станет не гитлеровской и не советской, а свободной, что СССР рухнет, как пьяный бугай на улице, и уже не поднимется, и что твой последний в жизни город станет столицей независимого государства. Но все это случилось. И если кто-нибудь сегодня не верит, что в Беларуси все может измениться, - вспомните своих родных, не доживших до свободы или не знавших ее никогда. У них не было шанса подарить нам свободную страну. У нас - есть. Просто мы им до сих пор не воспользовались. И если упустим этот шанс – тогда успеем разве что когда-нибудь рассказать внукам сказку на ночь: «Жила-была свобода. Но никто не знает, куда она подевалась. То ли гуси-лебеди унесли, то ли Кощей. Спи, в общем, тебе завтра на утреннике хором петь!» А если не упустим, то через много лет внуки будут сострадать разве что нашей смерти. Но никогда – нашей жизни.

Осенью в Америке я получала премию вместе со своей коллегой из Камеруна Аньес Тайе. Аньес рассказывала: когда она получила пресс-релиз с нашими именами, она долго пыталась понять, что такое Беларусь и где она находится. На карте мира не нашла. Спросила своего девятилетнего сына Стефана, не знает ли он случайно, где это – Беларусь? Стефан подумал и сказал: «Мама, а может, ты не там ищешь? Может, Беларусь – это и не страна вовсе, а, например, континент?..»

Он – пусть по незнанию – оказался прав, африканский мальчик Стефан. Для нас Беларусь – это действительно континент. И мы обязаны его освободить, не дожидаясь, пока откуда-нибудь приплывут корабли с освободителями. Потому что для них Беларусь – это лишь точка на карте, где пересекаются нефтегазовые пути. А для нас – континент. И даже целый мир. Так давайте сделаем этот мир свободным!

Кажется, это уже тост. Пора праздновать. В таком случае – с Новым годом! И давайте все-таки поднимем бокалы за победу. Я знаю, она уже совсем близко.