Андрей Кудиненко: «Какое бы ни было худое время, в своей профессии нужно оставаться»

Режиссер Андрей Кудиненко снял самый скандальный и самый «европейский», по мнению критиков, белорусский фильм последнего времени «Оккупация. Мистерии».

После этого режиссер от безысходности уехал работать за границу. А через пять лет вернулся на родину, чтобы сделать первый «бульба-хоррор». Причем воплотить новую затею, он собирается не где-нибудь, а на «Беларусьфильме».

В послужном списке режиссера на данный момент четыре полнометражных фильма, но известен он широкой публике главным образом последней картиной «Розыгрыш», вышедшей на экраны в прошлом году с помощью Павла Лунгина, выступившего продюсером. Осенью Андрей Кудиненкоприступит к съемкам фильма «Масакра», который, как он надеется, получит еще большую популярность у зрителей, пишет газета «Салідарнасць».

– Андрей, как бы вы сами определили жанр вашего нового фильма?

– Это будет совершенно новый жанр, который я назвал бульба-хоррор. Под этим юморным названием имею в виду смесь из мистического триллера, драмы и иронического подхода к жанру хоррора.

Этот жанр традиционен для белорусской литературы, но нетрадиционен для белорусского кино – когда-то он начинался в «Дикой охоте короля Стаха», но затем был заброшен. Как некогда Серджио Леоне придумал «спагетти-вестерн» – итальянские фильмы про Америку, так мне сейчас хотелось бы родить новый национальный жанр. Может, мистические истории на основе прошлого и белорусской литературы станут новой фишкой «Беларусьфильма»?

Надеюсь, картина попадет в прокат, и не только российский. Это не будет просто тупо ужастик, а фильм с подтекстом, где будет показан пейзаж после битвы (восстания Кастуся Калиновского), особенности истории Беларуси, противоречия между разными слоями общества. По большому счету, это фильм о нашей стране, но надеюсь благодаря жанру, он будет интересен всем.

– Название фильма – Масакра – с английского переводится как «кровопролитие, убийство, резня». Как «Беларусьфильм» с его консервативными традициями согласился на это название?

– Сценарий был принят, вот и все. Слово «Масакра», которое есть во многих европейских языках, используется в названии как метафора. Оно может означать и кровавую бойню, и противостояние. Такое название звучит таинственно и привлекательно. Хотя многим я объясняю, что «Масакра» – это имя девушки (смеется).

– С актерским составом вы еще определяетесь?

– Да. Но точно в картине будут Олег Гарбуз, Светлана Зеленковская, Сергей Журавель. Я хотел пригласить на одну из ролей Сергея Михалка, но поговорив с его продюсером, понял насколько плотный у него концертный график…

От Михалка мне нужна была энергетика. У главного героя фильма графа-оборотня внутри сидит мистическая звериная сила. Мне кажется, в глазах Михалка это есть.

– Где будет сниматься «Масакра»?

– В Щучинском районе есть старый почти сохранившийся дворец в поселке Желудок. В советское время там находилась ракетная часть, но дворец до сих пор охраняется, что и спасло его от тотального разрушения, которому подвергаются все старинные усадьбы и особняки Беларуси. Они вроде охраняются государством, но в реальности лежат в руинах, потому что местное население занимается грабежом и разрушением.

Найти это место было очень трудно. Сначала предполагалось, что фильм станет совместной белорусско-польско-российской продукцией, и снимать мы будем в основном в Польше. Но, к сожалению, финансовый кризис эти все начинания убил.

– Вы, как режиссер, самостоятельны в принятии решений на «Беларусьфильме»?

– Пока да. Пока что у меня не было проблем ни с худсоветом, ни с руководством студии. Единственные ограничения, с которыми я столкнулся, — экономические. Но они существуют всегда. Из-за того, что у нас не будет стороннего инвестора, некоторые задачи придется решать творческим способом, а не более дорогим технологическим.

– В 2006 году вы написали, что белорусское кино находится в коме. На ваш взгляд, его состояние с того времени изменилось?

– Оно изменилось уже потому, что на «Беларусьфильме» стали снимать Колбышев, Кананович и я. До этого работать здесь мы не могли: нам не доверяли, считали постановку наших картин неприемлемым. Поэтому мы работали за пределами Беларуси.

Сейчас же у студии новая политика – не знаю, правда, как долго она протянется, и каков будет результат наших работ. Желаю коллегам успеха, они сдадут фильмы раньше меня: Колбышев снял драму «Волки», а Кананович снимает эксцентрическую комедию «Дерево».

Как видите, вместе с моим фильмом, выходит три совершенно разных жанра. Так «Беларусьфильм» вполне может прийти к тому, чтобы перестать быть «партизанфильмом» и получить новое лицо.

– Для вас принципиально, чтобы фильм, который вы снимаете, был на белорусском материале?

– Чтобы быть интересным за пределами страны, нужно обладать чем-то особенным, и это особенное нужно искать в своей культуре. Почему та же «Оккупация» произвела на Московском кинофестивале фурор? Потому что для многих русских людей было шоком то, что они увидели. Ну не было на их оккупированной земле тех противоречивых отношений во время войны, которые были в Беларуси, где половина территории до 1939 являлась другой страной!

При этом взгляд на события во время оккупации в нашем фильме не был таким категоричным, как у западных украинцев. Хотя, кстати, на фестивале альтернативного кино во Львове главный приз украинцы отдали нам. Вот это показатель. А делал бы я что-нибудь по Достоевскому, не знаю, был ли бы такой успех.

– Что, на ваш взгляд, сегодня представляет собой Беларусь в культурном плане?

– Культурная жизнь стала разрозненной, ушла на отдельные островки. Художники живут своей жизнью, литераторы своей... Нет общего культурного поля, какого-то брожения. Если в 60-е годы, годы оттепели, по рассказам старших коллег, художники, композиторы, литераторы и кинорежиссеры находились в одной спайке, то сейчас все находятся в своих партизанских отрядах...

Почему-то не выпускают новых курсов режиссеров, не появляются новые фестивали. А в это время в соседней Польше проходит около 70 кинофестивалей – любительского кино, католического кино, кино, снятого на мобильник…

Сейчас ведь снимать может любой! Достаточно взять полулюбительскую камеру, которой мы, кстати, сняли «Оккупацию». Благодаря цифровым технологиям, кинопроцесс перестал быть тоталитарным.

В стране нет жизни. Почему так происходит, не знаю. Может, это особенности национального характера, может, особенности времени?

– Ваш нашумевший фильм «Оккупация. Мистерии» начинается с фразы «белорусов уже нет»...

– Эта фраза была написана специально, для провокации людей, которые смотрели этот фильм. После просмотра они выходили и возмущались: «Как это нас нет?!». Ну, раз вы об этом задумались, то подумайте, что значит для вас быть белорусом, каково ваше отношение к своему кино, литературе, истории, нынешнему дню.

Эта фраза как удар плеткой. Ее воспринимали по-разному, некоторые решили, что так оно и есть – белорусов уже нет.

– А вы как считаете?

– Я оставляю многоточие. Иногда мне кажется, что белорусы еще есть, иногда — что нет. Вот сейчас, когда мы делаем белорусское кино, мне кажется, что белорусы есть.

– Вам не жалко «Оккупации»? Ее ни посмотреть, ни купить нигде нельзя.

– Я видел, фильм продают в «Подземке» в Минске и на «Горбушке» в Москве. В кинотеатрах «Оккупацию», конечно, не покажут – у фильма забрали лицензионное удостоверения.

– Как вы чувствовали себя в роли режиссера, чей фильм запретили к показу?

– Было двойственное чувство. С одной стороны любой запрет – это дополнительная реклама фильму на международных кинофестивалях. Но с другой стороны, когда я сидел в Беларуси долгие годы без работы, хотел что-то сделать, и вот, наконец, сделал, но работу не приняли, было неприятно. Пришлось уехать.

– В прошлом году в России вышел ваш последний фильм «Розыгрыш», который получил противоречивые оценки. Вы сами остались им довольны?

– Эту картину я заношу себе в актив. Во-первых, фильм получил много призов на российских фестивалях, был приличный прокат. Во-вторых, я поработал на «Мосфильме», с хорошими российскими актерами, таким продюсером как Павел Лунгин, с его группой – а это с точки зрения опыта большой плюс.

Кроме того, после этого фильма ко мне поменялось отношение. Когда ты снимаешь только фестивальное кино или, грубо говоря, арт-хаус, к тебе относятся как к маргиналу, который всю жизнь только такими фильмами и будет заниматься. Я же хочу снимать разнообразное кино и не замыкаться в определенном узком жанре.

– Вы уже говорили, что у вас в жизни был период безработицы, когда вы сидели без денег. А что нужно для того, чтобы стать успешным режиссером?

– В период безработицы звукорежиссер Володя Головницкий мне сказал: главное – быть верным своей профессии. Вот и все. Какое бы ни было худое время, в своей профессии нужно оставаться. Если начнешь метаться, то ничего хорошего не выйдет.

Профессия режиссера – это скачки. Сегодня ты бежишь первый, а завтра вовсе не бежишь. Нужно иметь большое терпение дождаться своего часа, но при этом что-то делать, чтобы не сгинуть в ожидании – не впасть в апатию, не спиться, например.

Сейчас мне 37 лет, а это такой возраст, когда только начинаешь понимать себя в роли режиссера. Самое главное для меня теперь, чтобы была работа. Хочется, чтобы у нас с Колбышевым и Канановичем получились наши фильмы, и у белорусов вернулась вера в свой кинематограф. Если у нас будет хотя бы 5 приличных режиссеров, то можно будет выйти на европейский уровень.