«Тунеядцы» появились, как боровики после дождя

Власти всегда боялись людей, готовых к любому бунту.

Советский писатель-невозвращенец Анатолий Кузнецов последние десять лет своей жизни провел в Лондоне. Очень понравилась ему эта страна. Своей природой, культурой, инфраструктурой, порядком, который британцы установили в обществе. Но едва ли не больше всего Кузнецову понравилось, что англичане не собирают грибов (боятся ядовитых!), а выращивают грибы на грядках.

Круглый год они выращивают шампиньоны и много их продают. «А я, — писал своей маме в Киев писатель, — собираю в лесу для удовольствия, неужели ты этого не понимаешь?». Но мама понимала все так, что сыну просто нечего есть, памятуя о вечных проблемах пропитания советского человека хотя бы и в более-менее сытные времена развитого социализма.

Здесь грибной рай

Сын ее разубеждает, как может: «А в лесах было так много грибов, что мы ни на какие, кроме белых, не смотрели. Из белых намариновали батарею банок, насушили метров 15 низок, и еще знакомых всех обкормили... Ой, мама! В этом году с грибами я с ума сойду. Были вчера весь день и привезли 32 кг (ДВА ПУДА!!!) белых грибов. Грибы мы собираем в окрестностях Виндзора. На этой открытке – замок, город и парк, но дальше вокруг – дремучие бесконечные леса – сосновые, березовые и т. п., а поскольку англичане грибы собирать не умеют, то для подлинного любителя грибов здесь – сущий рай».

Вот такое счастье! Ведь даже королева, бывая в Виндзоре, не могла (не дано ей), насладиться собиранием грибов. А между тем, Виндзорский лес занимает территорию более 2000 гектаров, до недавнего времени представлявший собой главные угодья королевской семьи, ныне преобразованный в Большой Виндзорский парк, большая часть которого открыта для общественности и является местом отдыха, как у нас сказали бы, лондонцев и гостей столицы. В Британии сейчас обсуждается проект приватизации 20% лесов, которые до сих пор принадлежат государству. Его противники опасаются, что частные лесовладельцы откажут общественности в доступе к своим угодьям. Сторонники же утверждают, что привлечение частного капитала необходимо для улучшения ухода за лесами, с которым государство не справляется. Они надеются, что силами заинтересованных в этом деле участников смогут достичь баланса, при котором управление и пользование лесом принесет выгоду как окружающей среде, так и всему обществу. В конечном счете и государству, если его целью являются интересы общества.

Грибы собирают славяне

Иначе говоря, писатель-невозвращенец и заядлый грибник Анатолий Кузнецов искренне радовался английскому лесу: «Ах, если бы ты знала, сколько в этом году мы насобирали грибов… Леса огромные, грибов пропасть, белые, подберезовики, лисички, и англичане не собирают! Не умеют! Вот чудеса!!! Собирают только поляки, югославы, или русские, живущие в Англии, а англичане только смотрят с ужасом, а когда их потом угостишь, ахают и удивляются, что лесные грибы такие вкусные. И это правда. Выращенные на грядках грибы – какие-то пресные, не то».

Кузнецов, получивший гонорары за переиздание на всех современных языках своего знаменитого «Бабьего яра!», стал человеком состоятельным даже по английским меркам. Но он не мог забыть о бедности простого советского человека: «В эту осень, собирая грибы, мы так много объездили лесов, как, кажется, еще никогда в жизни. Иногда в багажнике автомобиля уже не было места для грибов. И бывают заросли – черным-черно от ежевики. Но вот земляники нет, странно. В общем, грибами мы запаслись, кажется, на два года».

Запас, запастись – слова до сих пор обычные для многих современных белорусов, которые любят «тихую охоту» и почти всегда надеются набить багажник боровиками. Да хоть опятами, хоть «зеленками-подзеленками», и не один багажник, а два… А потом и завтра с утра подъехать. Чтобы законсервировать и сэкономить на гарнирах, которые у многих часто заменяют основные блюда. Социал-дарвинисты считают, что такая модель поведения закрепилась у белорусов на генном уровне, поскольку из поколения в поколение им приходилось все время что-то «доставать» в пищу для себя и своей семьи. Мол, на этой почве выработался безусловный рефлекс. С ними легко согласиться, но они не правы. Никакой такой социальной генетики у человека нет. Его поведение формируется способами удовлетворения базисных потребностей, определяются государственным регламентом, а позже закрепляется в нормах, признаваемых обществом как необходимые.

«Тунеядцев» не было. Они появились как боровики после дождя

Например, всего несколько назад Михаил Мясникович предложил обложить налогом лиц, не имеющим официально признанной занятости, а сегодня МНС, руководствуясь декретом №3, принимает первые миллионы в счет недоимки, которая образовалась у граждан, не участвующих в финансировании государственных программ.

В общем, буквально из ничего, из фантазий доктора экономики Мясниковича появилась социальная группа (около 440 тысяч человек), которую журналисты нарекли «тунеядцами». Учитывая численность представителей, эту группу можно назвать новым социальным классом. Где возникают классы, начинается классовая борьба. В наших условиях, антагонистическая, поскольку 9/10 «тунеядцев» недоимки отказываются платить. Большинство по причине бедности, а радикально настроенные – по своей классовой принадлежности.

Их оппоненты, которых можно отнести к классу бюрократии (в советских реалиях – номенклатура), стремятся любыми способами выбить недоимку. Чтобы оценить происходящее, следует определиться с дефинициями. Например, считается, что классы представляют собой группы людей, из которых одна может присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйстве. По их отношению к средствам производства, по их роли в производстве, по способу получения и доли общественного пирога.

Кирилл Рудый белорусскую экономическую модель назвал государственным капитализмом, следовательно, основным социальным классом является бюрократия, точнее высшая бюрократия, которая фактически монопольно владеет всеми средствами производства в стране, что позволяет ей практиковать «ручное управление экономикой». Как основной и единственный собственник экономических ресурсов, высшая бюрократия свои классовые эгоистические интересы позиционирует как общественные, общегосударственные. Поэтому высшая государственная бюрократия, выступает в роли «доверительного управляющего» в бизнесе, который, якобы принадлежит всему народу.

При капитализме, при госкапитализме, тем паче, при монополистическом госкапитализме, высшая бюрократия имеет максимальные возможности в присвоении «общественного пирога» по размеру, по способу присвоения, по фактически бесконтрольному его использованию. Никаких юридических ограничителей в этом деле не существует, следовательно, нет и моральных норм, которые эту практику осуждают.

Ведомым, но более многочисленным социальным классом являются наемные работники, лишенные всякой собственности на средства производства, отстраненные от управления производством, лишенные права распоряжаться экономическими результатами производства, за исключением заработной платы. Достойной, декларированной в законе, но выплачивающейся по остаточному принципу: все, что осталось неиспользованным высшей бюрократией, отдается трудящимся. Тысяча, так тысяча, пятьсот, так пятьсот. А не получается, то и меньше.

Пауперы и люмпены

Классическая политэкономия утверждает, что капиталист обеспечивает себе «среднюю норму прибыли» в любом случае, в том числе и за счет снижения заработной платы, сокращения персонала. Если же это не помогает, он ликвидирует свое предприятие самостоятельно или его вынуждают к этому кредиторы. Вчера он нуждался в рабочей силе, сегодня нет. Например, он сегодня меняет универсальные токарные станки на полуавтоматы, организует поточную линию, которую обслуживают два оператора и наладчик, вместо десятков токарей-универсалов, умевших на своем станке сделать все – хоть банальную гайку, хоть уникальную, имеющую сложную геометрическую форму деталь, годную для использования на космической станции.

Но теперь эту работу выполняют операционник, принятый на работу, что называется, с улицы. Капиталист в том случае применяет машины в производстве, когда они снижают расходы на персонал, но при этом увеличивают добавленную стоимость. Технический прогресс повышает производительность общественного труда, в том случае, если снижает занятость, увеличивает безработицу. Разумеется, в любой стране у людей много работы, но экономический смысл имеет только такая работа, когда она обеспечивает работника достаточной для жизни зарплатой. При классическом капитализме безработных просто выбрасывали за проходную, и никто, ни капиталисты, ни государство не интересовались их дальнейшей судьбой.

Капиталист, например, знал, что на рынке труда всегда существует «армия безработных», каждый солдат которой мог в любой момент заменить любого своего работника, если тот потребует, допустим, прибавки к зарплате. С другой стороны, технический прогресс не остановить, и не нужно это, поэтому обычным становится застойная безработица. В политэкономических трактатах таких бедолаг называли пауперами (бедняками, нищими, лишенными средств к существованию) или люмпенами (одетые в лохмотья, оборванцы, голодранцы), или маргиналами. Это были группы деклассированных людей, утративших все свои связи со своим классом.

Они были историческими предшественниками «тунеядцев»

В обществе всегда боялись маргиналов, готовых к любому бунту. Но капитализм возник в странах, где культивировалось христианское отношение «к падшим», а прагматическая социальная политика подвигала правительства к организации социального страхования наемных работников на случай, как у нас сейчас говорят, «сложных жизненных ситуаций», как-то вынужденная безработица, инвалидность, болезнь, старость. Европейские правительства еще в 80-е годы позапрошлого года энергично приступили к этой реформе, но только относительно недавно здесь пауперизм был изжит как явление, а люмпены были ликвидированы как социальная группа.

Отметим, что Беларусь сама согласилась на оживление капиталистических элементов в экономике, и скоро господствующим укладом стал государственный капитализм. За такой исторически непродолжительный срок он, с одной стороны, сохранил пережитки прежнего строя.

Например, любой начальник считал возможным и нужным распекать своих подчиненных, наказывать, учить их и воспитывать, хотя сам нуждался в воспитании не меньше, чем подчиненные. Разгильдяй, лодырь, тунеядец. С другой стороны, архитекторы белорусского капитализма, избравшие темпы роста ВВП своим идолом, остались в плену прежних представлений о приоритете экстенсивных методов развития над интенсивными. Они стремились удвоить, утроить производство ВВП, но и сохранить занятость. Говорили о полной занятости, но упустили из виду эффективную занятость, которая бы обеспечивала достаточную и растущую заработную плату, которая бы поддерживала платежеспособный спрос на внутреннем рынке. Единственным источником и показателем такого развития является повышение производительности труда. Согласно действующей методике, производительность труда, сиречь, показатель эффективности производства, определяется выпуском продукции в расчете на единицу используемых ресурсов, факторов производства и представляющий собой соотношение объема производство и затрат трудовых ресурсов.

Таким образом, при сохранении общих условий производства, производительность труда определяется сокращением затрат трудовых ресурсов. В наших условиях преимущественно сокращением численности персонала конкретных организаций и занятости населения в экономике вообще. Разумеется, производительность труда оценивается делением добавленной стоимости на сумму трудовых затрат.

Удивительные вещи

В борьбе за повышение производительности труда происходят удивительные вещи. Правительство декларирует программу создания новых эффективных рабочих мест, которые, если они на самом деле создаются, требует сокращения персонала. Тут связь обратная – чем больше эффективных рабочих мест, тем ниже занятость в экономике. По этой причине, в Европе обсуждается вопрос о введении безусловного основного дохода (БОД, базисный доход), который все граждане будут получать от государства для покрытия базовых потребностей человека, прежде всего в питании и жилье.

Это плата общества за высокие темпы роста производительности труда, благодаря чему миллионы людей остаются без работы. Не знаю, чтобы было при коммунизме, если бы он состоялся, но думаю, не дошло бы до отправки безработных на уборку картофеля в коммунистических колхозах по прадедовским технологиям. Ведь для коммунизма существовал принцип – от каждого по способности, каждому по потребности. То есть, не путайся под ногами, не мешай умелым работкам производить ВВП, которого хватит на всех.

Провидец Остап Бендер

Говорят, что не в Швейцариях живем. Мол, так у нас сложилось исторически, что для нас счастье – это борьба. Вот теперь, и борьба с «тунеядцами». И на первый взгляд, трудно возразить. Но наша страна, упорно уклоняясь от НТП, регулярно попадает «под раздачу» и могла давно выработать ироническое отношение к этому «идеологическому вопросу». Ведь еще на заре коммунистической эры Остап Бендер призывал общество готовиться к переменам, поскольку «железный конь идет на смену крестьянской лошадке». И пришел, и сменил, и фурор в технологиях, которые минимизировали затраты живого труда в сельском хозяйстве.

Это объективный процесс, который в большой степени не зависит от принятой в государстве модели. Например, в прошлом году коэффициент замещения кадров в отраслях экономики составил только 83,3%, а в сельском хозяйстве – всего 59,1%. То есть из 100 высвобожденных рабочих мест, 41 рабочее место осталось незатребованными. Возможно, многие из этих рабочих мест нужны конкретным хозяйствам, но общественная потребность в них исчезла. Поскольку индекс сельскохозяйственного производства в прошлом году составил 103,4%.

Тот случай, когда можно сказать – отряд не заметил потерю бойца! Иными словами, 440000 «тунеядцев», которых поименно пересчитали Минтруд и МНС, стали излишними для экономики. Можно сказать, за счет их официальной незанятости производительность общественного производства, рост которого прогнозировался на 1,5%, а фактически составил минус 0,8%, но не опустился до минус 2%. А может и ниже. Разумеется, у правительства должна быть (говорят даже, она есть) программа по увеличению притока качественных трудовых ресурсов в экономику. Но это долгосрочная программа, ориентированная уже не на нынешних «тунеядцев», а на их детей, которые по всему судя, рискуют оказаться не у дел после достижения трудоспособного возраста. Вступят в жизнь пауперами, люмпенами, «тунеядцами».

И лыко, и строчки

Лучшее, что сегодня может сделать правительство, оставить в покое эти сотни тысяч людей, которые не все по собственной воле выпали из-под государственного контроля. Многие из них потеряли регулярную занятость, перебиваются случайными заработками, бедствуют. Если они не воруют, то нельзя от них требовать сверх того, что они имеют для удовлетворения своих самых насущных нужд.

В этом вопросе требуется полная ясность. Например, новый Лесной кодекс, вступивший в силу с 1 января 2017 года, сохраняет прежний порядок сбора грибов и ягод для физических лиц: "Граждане имеют право свободно находиться на территории лесного фонда и без разрешительных документов бесплатно осуществлять для удовлетворения собственных нужд сбор дикорастущих (!) ягод, грибов, плодов, орехов и прочих (кроме древесины) лесных ресурсов". Плата за побочное лесопользование и заготовку второстепенных лесных ресурсов предусмотрена только для юридических лиц, индивидуальных предпринимателей.

Известно, что основной вопрос экономической политики у нас звучит так – государство первично, люди вторичны. Как в известной сказке «Вершки и корешки». Но такой вот вопрос, может ли кто из селянин драть лыко в лесу, если ему надо сплести лапти? А если ободрать казенную липу (второстепенный ресурс, который погубит «древесину»)? А если сплести лапти и продать? Не станет ли это преступлением, нелегальным бизнесом? А если серьезно, в хороший грибной сезон первыми на рынках появляются сморчки и строчки, к концу лета частная торговля «дикорастущими грибами» достигает размаха, нарастает до конца сентября, и постепенно снижается (в отдельные годы) до декабря.

Это серьезный бизнес, который можно квалифицировать как наживу, как нелегальное предпринимательство, но предпринимательство, без которого многие сельчане, не имеющих достойной работы, не могут удовлетворить своих «собственных нужд». Ведь не только белорус живет сушеными боровиками, ему и деньги нужны.

И существует опасность, что правительство, сохраняя за населением право на свободное (собирательство) лесных плодов, наладит контроль за их продажей. Например, штрафуя продавцов везде, где их обнаружит инспектор. На лесной опушке, на обочине дороги, на стихийных базарчиках и на официальных рынках.

Трудно поверить, что в правительстве об этом не задумывается. И хорошо будет, если оно не поддастся этому соблазну.

И тогда точно скажем, что гриб в лесу принадлежит грибнику.

Константин Скуратович, «Белрынок»