На войне как на войне

Все-таки журналистам хуже, чем десантникам.

У нас нет профессионального праздника – такого, чтобы можно было купаться в фонтанах и наводить ужас на горожан. У нас и тельняшек нет, и вообще никаких опознавательных знаков. В общем, несчастный мы народ. И праздновать приходится сегодняшний Международный день свободы прессы. Ничего, сойдет за профессиональный (правда, где-нибудь там, за речкой, где свобода слова – не строчка в Конституции, но факт). Праздновать день свободы слова в стране, где ее нет так давно, что в ее отсутствие выросло уже целое поколение, - это все равно что говорить о веревке в доме повешенного.

И все равно говорим о веревке. Каждый год – круглые столы, семинары, дискуссии. И всегда, о чем бы ни начинали, речь непременно заходит об объективности. О том, что журналист обязан быть над схваткой, иначе это уже не журналистика. И каждый год меня невыносимо раздражают эти разговоры – они, впрочем, ведутся не только 3 мая, но именно 3 мая хочется надеть тельняшку и прыгнуть в фонтан от злости. Потому что нет ничего более скверного, чем в нынешней Беларуси рассуждать об объективности.

Когда в стране идет война добра со злом, и силы неравны настолько, что иной раз даже самому отважному бойцу армии добра становится страшно, только сволочь может заявить, что ее обязанность – быть над схваткой. Потому что нормальный журналист непременно в эту схватку ввяжется, чтобы противостоять злу и защищать своих друзей, родных, знакомых и незнакомых. Когда пятеро нападают на одного – неважно, в подворотне или на трибуне, - кто-то, конечно, пройдет мимо. А кто-то бросится на помощь беззащитному. Это и будет настоящий журналист, а вовсе не тот, кто тут же начнет снимать происходящее, чтобы стать автором сенсационного материала.

Когда Анна Политковская носила сумки с водой и соками заложникам «Норд-Оста», она не думала о репортаже. Просто шла на помощь. Была ли Анна Политковская объективным журналистом? Конечно, нет. Но именно ее статьи о чеченской войне переводили, перепечатывали и читали во всем мире. Анна никогда не была над схваткой. К ней в редакцию «Новой газеты» толпами шли чеченские беженцы, спасшиеся от войны. Политковская не просто писала – она занималась их делами, искала им адвокатов и жилье, и очень многим смогла помочь. И это была настоящая журналистика. Те же, кто оставался над схваткой, куражились: да разве Политковская - журналист? Типичный общественный деятель. Их имен никто никогда не узнает и не вспомнит, а именем Политковской называют улицы в городах всего мира. Анну убили именно потому, что она была настоящим журналистом. Других журналистов не убивают.

В ситуации, когда добро борется со злом, профессиональному журналисту нет места нигде, кроме как на стороне добра. Отговорки про объективность и необходимость оставаться в стороне, чтобы донести до читателя незамутненную правду, - это всего лишь оправдание собственной трусости. Конечно, быть объективным легко и приятно, а главное – совершенно безопасно. Во всех отношениях. Когда Александр Герцен перестал быть объективным и открыто заговорил о правоте повстанцев 1863 года, он стал врагом своей державы, растерял тиражи и подписчиков и вынужден был закрыть «Колокол». Но прошло полтора столетия, а Герцена помнят. И не только в России. А кого, кстати, помнят из тех, кто, раскинув крылья, парил над схваткой? Да никого, разумеется.

Юлиус Фучик вошел в историю как автор тюремного «Репортажа с петлей на шее», а вовсе не как редактор довоенных левых газет. «Репортаж с петлей на шее» родился из участия в Сопротивлении и ареста гестаповцами. Из объективного и «надсхваточного» в том «Репортаже» - разве что буквы алфавита. Все, что делал Фучик до войны, там и затерялось. А то, что в тюрьме и перед казнью, осталось в живых.

Можно вспоминать военных журналистов – тех, что «с лейкой и блокнотом». Они наверняка ввязались бы в драку, объяви их кто-нибудь беспристрастными. Нет, эти ребята были такими же солдатами, которые воевали с фашизмом. Спустя полвека, уже в независимой Беларуси, им на смену пришли другие – такие, как Олег Бебенин (на фото) и Дмитрий Завадский. Они точно так же боролись с новым фашизмом. У обоих были прекрасные возможности остаться над схваткой. И выжить. Но тогда не было бы ни сегодняшней «Хартии», ни репортажей Димы – что из Беларуси, что из Чечни. Они оба остались бы в живых и сегодня, сидя за чашкой кофе, могли бы вальяжно рассуждать об объективности как необходимом условии журналистики, презирая себя и друг друга за этот разговор. Но они не остались в живых, два классных профессионала. А непрофессионалов, бездарей и трусов при диктатуре вообще не убивают, не сажают, не угрожают – их любят, заботятся, помогают в карьере, дают по праздникам леденцы на палочке. Взамен требуют не так уж много – просто оставаться непрофессионалом, бездарью и трусом. Очень даже выгодная сделка.

Сегодня, как каждый прошедший и будущий день, мне больно вспоминать Олега, Диму, Анну. День свободы слова – и имена тех, кто позволил себе быть свободным в несвободных странах и был убит. В редакции «Новой газеты», кстати, портретов убитых журналистов и авторов – шесть: Игорь Домников, Юрий Щекочихин, Анна Политковская, Анастасия Бабурова, Станислав Маркелов, Наталья Эстемирова. И все – убиты в бою с абсолютным злом. Никто из них не хотел оставаться над схваткой, все понимали, что свобода слова не упадет с дерева, - за нее нужно бороться, рискуя жизнью. И в том, что мы живы, - тоже их заслуга.

Кстати, над схваткой может оставаться разве что пилот бомбардировщика. И то лишь до тех пор, пока его не достанет зенитка.

Ирина Халип, специально для charter97.org