Как отец Грабовского растил из Миши игрока НХЛ

В сильнейшей хоккейной лиге мира Михаил мог оказаться еще в 18 лет.

Юрий Грабовский, отец единственного белоруса в НХЛ, профессионально спортом никогда не занимался, но постарался сделать все, чтобы мечта сына осуществилась. О цене успеха он подробно рассказал «Трибуне».

«На коньки сын встал в ГДР»

– У Михаила в свидетельстве о рождении значится немецкий город Потсдам. Как вас туда занесло?

– Изначально я собирался попасть в Венгрию. Тогда, еще при Советском Союзе, на всю Восточную Европу гремели венгерские рок-группы Omega, Locomotiv GT, Illés…

Я так увлекся ими, что заинтересовался страной. И у меня даже появилась возможность поехать работать в Венгрию в одну из квартирно-эксплуатационных частей Советской Армии. Но в  в 1982-м я оказался в ГДР – в Фюрстенберге. Ко мне приехала жена Ольга. Через два года появился на свет Миша. Штаб, военная комендатура, ЗАГС находились в другом городе. Поэтому, когда сын родился, свидетельство о рождении выдали в Потсдаме.

– Кроме рок-музыки увлекались еще и хоккеем?

– Да. Любовь к спорту прививал с самого детства отец. Пытался меня отдать в разные секции, но, к сожалению, спортсмена из меня не вышло. Но я был заядлым хоккейным болельщиком. Собирал наклейки, газетные вырезки. Мне очень нравилась игра Владимира Петрова, Александра Альметова, Виктора Полупанова. Поэтому, когда родился Миша, у меня сразу появилось желание в будущем отдать его в хоккейную школу.

– Получается, в Михаиле вы реализовали свою мечту

– Так и было. На коньки поставил его в два года. В ГДР стояли сильные холода. Мы заливали каток и деревянными палками, которые заменяли нам клюшки, играли в хоккей. Дурковали, как могли. Параллельно учил Мишу кататься на коньках. Со временем мы вернулись в Минск, и в четыре года я отвел его в «Юность» к Валерию Кузьмичу Смирнову. Миша начал заниматься в группе 1983/84 г.р. И когда его вместе с другими мальчиками из-за возраста отсеяли, для меня это стало трагедией. По своим способностям он старшим не уступал. Миша начал выступать за молодежную сборную, имея в запасе еще два года. Это о многом говорит.

– Сын в раннем детстве был мальчиком послушным?

– Я его просто увлек спортом, заразил. Но в будущее так рано не заглядывал. Мне просто хотелось, чтобы сын вырос здоровым, крепким и разносторонним парнем. Честно говоря, меня очень задело одно родительское собрание в Юности». На нем было много родителей. И директор хоккейной школы Валерий Польшаков сказал нам, что из сорока ребят хоккеистами станут два человека. Я не выдержал и сказал: «Это же глупость. Вы должны стараться довести до команды мастеров всех способных ребят». И я дополнительно занимался с сыном, старался все свободное время проводить с ним. Мы вместе играли в теннис, в баскетбол. На нашей даче летом всегда собиралось много ребят. И мы устраивали олимпиады среди детей. Они соревновались, а я их судил. От всего этого я получал огромное удовольствие.

– Тратиться на хоккей пришлось сразу?

– Да. За семейные деньги покупал экипировку. Коньки брал в Минске. Помню, все волновался, что нога быстро вырастет.  А вот детские краги у нас не продавали, и за ними приходилось ездить в Новополоцк. Шлем JOFA (в таком играл Уэйн Гретцки) вообще из Швеции привезли. Об этой покупке мне пришлось договариваться через знакомую переводчицу, у которой там жила дочка.

– Получается, что и при Советском Союзе хоккей бил по отцовскому карману?

– Бил. И половину получки мне приходилось отдавать на спорт. Но я работал начальником цеха на предприятии. Должность неплохая. Она нас как-то спасала, помогала. Ну и с директором у меня были хорошие отношения. Когда нужно было отъехать на соревнования, за отгулы или выходы на работу в субботу он меня всегда отпускал.

– Развал СССР сказался на нашем детском хоккее?

– Мне кажется, это была катастрофа. Нас спас Лев Конторович, который уже в середине 1990-х создал Восточно-европейскую хоккейную лигу. Это была замечательная система подготовки хоккеиста, в которую были включены и дети, и взрослые. И ведь она работала. Благодаря ВЕХЛ мы получили возможность на детском уровне соревноваться с лучшими украинскими, латвийскими командами. Но вернемся немного назад. Экономическая ситуация в стране была непростая. Ребятам приходилось донашивать форму за старшими. Все родители, как могли, крутились. Я всегда старался сыну покупать новую амуницию. На спорт уходила половина семейного бюджета. Но клюшки, шлемы – это вторично. Главное –  работа детских тренеров. И я считаю, что поколение моего сына подготовили великолепно. Кулаков, Костицыны, Денисов… Многие из них на виду до сих пор.

– Вам ведь приходилось в чем-то отказывать себе?

– Не знаю. Из ГДР я вернулся далеко не бедным человеком и долгое время, к примеру, обходился без покупок одежды. Кто-то, может, думает, что я остановился в карьерном росте, но меня все устраивало. Я просто очень хотел, чтобы сын вырвался из той ситуации, в которой мы находились.

– Михаил как-то признался, что вам ради поездок на турниры приходилось продавать имущество.

– Например, машину. Выручил за нее две тысячи долларов, и вся сумма пошла на хоккей. Ну, практически вся. Что-то ведь приходилось отдавать и на торт, и на водку… Мы ездили на турниры, где, естественно, как у нормальных людей, случались празднования, застолья. Да, время было непростое, но хорошее. Я вспоминаю его с ностальгией.

-- Куда вы ездили с детской командой?

– У нас был отличный родительский актив, и мы постоянно организовывали поездки на турниры в Москву, Харьков, Киев, Ригу, Гаагу, словенский Целе…Вы посмотрите, как сейчас играет Словения? А у словенцев уже в середине 1990-х были прекрасно экипированные команды. И по игре те ребята ни в чем не уступали белорусам. Все те поездки я считал не только хоккейными. Они расширяли кругозор мальчишек. Ребята видели, как живут люди за рубежом. Это подталкивало к изучению иностранного.

– Во сколько обходилась одна поездка?

– Наверное, в 150 – 200 долларов. Это без учета визовой поддержки.

– Неплохо. У нас люди тогда меньше зарабатывали.

– Да, но была альтернатива. Та же семья Кулаковых находила спонсоров, которые брали часть расходов на себя.

– А вы не челночили, чтобы дополнительно заработать?

– Таким никогда не занимался. Экономические вопросы научился решать во время турниров. Делал это следующим образом. Я перегонял автомобили из Европы и перепродавал их в Беларуси. Первую машину мне предложили купить югославы, когда мы были в Австрии. За Ford Granada просили всего лишь 200 долларов, и я сразу же согласился. Покупал ее для семьи, но коллега по работе уговорил, чтобы продал ему. Со следующего турнира я опять пригнал иномарку и опять продал. Так я понял, что таким образом смогу пополнять наш бюджет.

– В долги не влазили?

– И такое было. На покупку автомобиля мне как-то одолжил тысячу долларов, но сразу по приезду я всю сумму вернул.

«Чтобы успеть на тренировку, просыпались в 5:30»

– Какой у вашего сына был режим?

– Строгий. Помню, утренние тренировки на открытом катке у Дворца спорта начинались в 6:30. Мы жили в Казарменном переулке (недалеко от ресторана «Старое русло») и, чтобы успеть, вставать приходилось очень рано – в 5:30. Тренировались, кстати, пять раз в неделю. И никаких праздников, перерывов, не было. Хорошо помню, как с меня смеялись знакомые. Мы как-то встречали Новый год за городом, и 2 января ради тренировки встали в четыре утра. Кому-то этого было не понять. Но поблажек никаких не было и быть не должно. Хоккеист может пропустить тренировку только по болезни. Ради хоккея нужно отказаться от всего – от праздников, веселых мероприятий. Это все влияет на дисциплину. Любая слабость до добра не доведет. Кстати, чуть не забыл. Мы ведь кроме хоккея занимались еще и теннисом. И после пятого класса  у Миши было по две тренировки в день. Утром, после первой, я на машине отвозил его в СШ №91. После уроков он спал, а потом ехали на теннис. Года четыре у него получалось все совмещать. Потом пришлось выбирать, и мы остановились на хоккее.

– На домашние задания время оставалось?

– С этим Мише помогала мама. Иногда приходилось и за него что-то делать. Этот процесс мы контролировали. За плохие оценки ругали. А был случай, когда я отказался подписать бумагу против учительницы математики. Недовольные плохими оценками, родители хоккеистов решили снять преподавателя. Я был в шоке! Письмо подписали даже родители детей, которые хорошо знали предмет. Люди просто решили, их дети обязательно должны стать профессиональными хоккеистами. Я так далеко еще не заглядывал, но был уверен, что элементарные вещи сын знать обязан. В итоге он получил потом по математике хорошую оценку.

– У Грабовского-младшего вообще было свободное время?

– Практически не было. Отдыхал тогда, когда мы жили на даче. Все время уходило на тренировки. Всех этих гаджетов, которые сейчас носят молодые хоккеисты, у него не было. И, видимо, хорошо, что не было. Это ему не понадобилось. Но телефон с длинным кабелем сейчас очень выручает хоккеистов.

– Каким образом?

– Они иногда забывают скакалки. И вместо них скачут через подзарядное. И это не шутка. Это реальная история. Что касается игр сына, все они так или иначе были связаны с хоккеем. Он заполнял альбомы наклейками, писал письма своему кумиру Петеру Форсбергу. Вот вам, кстати, пример того, как нужно учить английский.

– Петер ответил?

– Нет. Но у меня есть фотография, на которой Форсберг написал пожелания для Миши. С этим помог Костя Захаров. Сын из-за травмы не смог принять участие в Олимпиаде в Ванкувере. И у него не было доступа к Форсбергу. Но доступ был у Кости. И он не постеснялся выполнить просьбу друга – взять автограф.

– Как вы воспитывали у сына характер?

– Я упертый, но ленивый. Жена была более целеустремленной. Всегда заканчивала начатое. Миша пошел в маму. Но характер больше закаляли тренировки. Тренер Николай Беспрозванных как-то дал ребятам кросс на отчисление. Мой, Костя Захаров и Тимофей Филин пробежали плохо. Попасть на «доску позора» им вряд ли было приятно. С точки зрения педагогики, возможно, такой шаг был действенным способом подстегнуть ребенка, но это явный перегиб.

– У вас не было конфликтов с тренерами?

– Были споры, дискуссии, но не более. Тренер всегда должен оставаться главным. И я с большим уважением отношусь к Александру Баранову, Михаилу Захарову, Владимиру Меленчуку, которые многое сделали для сына.  Но, думаю, с тренером тоже можно обсуждать определенные моменты. Кто знает, может, он все-таки прислушается к твоему мнению? А сейчас в «Юности» дошло до того, что родителей не пускают на тренировки. Это же нонсенс! Да, я понимаю, что кто-то вмешивается в работу специалиста, ведет себя неадекватно, кричит на детей. Но родные обязаны присутствовать на занятиях, жить этим делом, видеть, как занимаются сыновья.Кстати, о дискуссиях. У меня был интересный разговор с одним тренером. Миша тогда уже выступал за московское «Динамо». У него было имя, хороший контракт. Но его поставили играть в звено с очень молодыми хоккеистами. И что-то не пошло. Иван Саныч Кривоносов, один из тренеров команды, после какого-то матча сказал мне, что от Михаила ожидали большего. Я тогда посоветовал ему поставить в звено к Мише ребят, сопоставимых по зарплате. В итоге он начал играть с Харитоновым и Сушинским. Команда выиграл Лигу чемпионов, Грабовский много забросил, а тренер сказал, что нашел психологическую совместимость между хоккеистами.

«Первая зарплата сына пошла на строительство квартиры»

– Когда поняли, что сына может содержать клуб, а не отец?

– После переезда в 2002-м в Нижнекамск, где он подписал первый профессиональный контракт. Ему дали четыре тысячи долларов.

– Хорошие деньги для 18-летнего парня.

– Да, серьезная сумма. Мы тогда с супругой вздохнули с облегчением.

– Следили за денежными тратами?

– Конечно. Этот вопрос мы контролировали. Сразу решили, что первые деньги пойду на строительство квартиры, в которой он живет до сих пор. Со временем он стал зарабатывать больше. И через два года сделал папе первый подарок – купил внедорожник Mitsubishi Outlander. Очень хорошая была машина. Жаль было с ней расставаться, но сейчас она у другого хозяина. В Нижнекамске он, конечно, окреп, вырос. Там была строжайшая дисциплина: режим, сон и никаких девочек.

– Думаете, чем позже девушка появится в жизни молодого хоккеиста, тем для него лучше?

– Абсолютно. Я, конечно, не против отношений... Но если 18-летний парень пропускает тренировку из-за того, что едет покупать кровать для спальни, это уже перебор. Фамилию хоккеиста называть не буду. Если текст прочитает, то себя узнает. Что касается Миши, я такую опасность предвидел. И был всегда рядом :). Но потом у сына появилась девушка. У них, наверное, была любовь. Она приезжала к нему в Москву, когда он играл за «Динамо». Но дальше у них не срослось.

«В НХЛ мог оказаться еще в 18 лет»

– До «Нефтехимика» у вашего сына была возможность уехать за океан?

– Нет. Но если бы была, я бы не отказался. Наши тренеры на этот счет говорят разное, но я всем советую ехать. Ведь если есть такой шанс попробовать себя, то почему бы им не воспользоваться? У Миши таких предложений в детстве не было. Он вообще тогда был не очень крепким, но скауты все равно начали брать его на карандаш. И в НХЛ он оказался, только пройдя чемпионат России. И мы даже не знали, что еще в 2002-м, за два года до драфта, он мог попасть в Ванкувер. Но вышло так, что «Монреаль» был настойчивее и терпеливее.

– Многим сложно адаптироваться к Северной Америке из-за того, что не могут выучить язык.

– Конечно. Миша начал учить его уже в Канаде. Поехал туда практически неподготовленным. Все, что могли, мы делали. Но где ты будешь в Нижнекамске практиковать свой английский? Учил быстро. Сейчас разговаривает на английском достаточно неплохо. Хотя с грамматикой все-таки есть некоторые проблемы.

– Что после переезда в Монреаль больше всего волновало сына?

– Злила его одна особенность команды. Чтобы попасть в основу «Канадиенс», ты должен провести три года в фарм-клубе. Потом все изменилось и о той традиции никто больше не вспоминал. В первый сезон его на три матча вызывали из «Гамильтона» в основу, но больше времени не предоставили. Да и Миша сам признал, что еще был слаб физически для главной команды.

– Михаил Захаров недавно сказал, что ему хочется плакать, когда видит рядом раздетых белоруса и канадца.

– Толика правды в его словах есть. Но ведь обратных примеров хватает. Если бы он увидел голого Фила Кэссела, то мнение свое изменил. Фил по антропометрии вообще не похож на спортсмена. Кажется, что этот кругленький парень с другой планеты. Да, хоккеист должен быть сильным, но оказалось, что это не главное.

– Вы довольны, как все сложилось у сына? Или думаете, что могли бы дать ему еще больше?

– Не знаю. Самое ужасное произошло в 2004-м году. Тогда не стало мамы Михаила. Это был серьезный удар для всех. Если бы она была жива, это был бы наилучший вариант. Хотелось бы, чтобы он мог приезжать к матери и радовать ее своими достижениями. В таком случае я был бы действительно счастлив… Сейчас Мише нужно брать Кубок Стэнли. Знаю, что это хоккейная его мечта. Но у него достаточно непростая ситуация. Дает о себе знать последствие старой травмы.

– Какой?

– Мне кажется, там целый комплекс. Сотрясение мозга – тоже. Да, ему стало значительно лучше, но он все равно готовится по отдельной программе и пока не знает, когда начнется для него сезон. Он очень хотел сыграть за сборную на олимпийской квалификации. Но взял большие нагрузки и почувствовал  дискомфорт. Пришлось их сбавлять. На 23-24 сентября у «Айлендерс» намечено медицинское обследование. После него решат, как Миша будет работать дальше – с командой или по индивидуальной программе. Время на лечение у него еще есть.

– А вы сейчас чем занимаетесь?

– Уже на пенсии. Слежу за хозяйством сына в Минске. Строю ему дом, чтобы жилось комфортно. Со временем придется расстаться с хоккеем. И о будущем нужно задумываться уже сейчас. Но Миша делает то, что я никогда не мог себе позволить. Он отдельно занимается с тренерами по фигурному катанию и по футболу. А меня когда-то даже в конькобежную секцию не приняли. Пока есть время, он старается его использовать по максимуму.