«С крыши АЭС графит сбрасывали голыми — жара была тогда безумная»

Три истории белорусских ликвидаторов, которые стали просто «пострадавшими».

Есть люди, которые ликвидировали последствия чернобыльской катастрофы. Некоторые из них приехали на место аварии уже через две недели после взрыва: укрепляли стены реактора цементом, копали двухкилометровую скважину, в которую сливали "нечистоты" от мытья зданий, строили колючий забор вокруг ЧАЭС. Многие из этих людей умерли. Живые же не могут похвастаться хорошим здоровьем — часто приходится обращаться к врачам. Но болезни ликвидаторов "отвязали" от Чернобыля и радиации, ликвидаторские "корки" забрали, вместо них выдали новые — удостоверения пострадавших от радиации. Из того, что осталось, говорят ликвидаторы, — возможность пойти к врачу без очереди, сообщает euroradio.fm.

Василий Галай, моторист цементирующего агрегата, приезжает на Чернобыльскую АЭС 15 мая 1986 года. Вместе с ним — 80 сотрудников речицкой тампонажной конторы "Белоруснефть".

"Мы качали цемент за стеной второго реактора. Нужно было, чтобы реактор не ушел под землю, поэтому его укрепляли цементом. На "прямые лучи" из нас выходили только два человека, Гвоздь и Музыченко. Их уже нет в живых. Оба заболели туберкулезом и умерли. Да и вообще, из 80 человек нас осталось 34. Многие умерли после сорока. Некоторые от рака. Но как у нас — умер и умер. От чего? Никто же не определял. А инвалидность, как правило, почти никому из нас и не дали. Она же дается только онкологическим больным, и то, в определнных случаях. А пока определять такие случаи, нужно умирать. А так, давление скачет. Начало скакать еще там, на станции. Давали нам йодистые таблетки, а мы этого йода и так наглоталась. И таблетки были излишними".

По дороге в Чернобыль эти люди уже знают, что случилось, хотя и не до конца осознают масштабы катастрофы. Живут работники "Белоруснефти" за тридцатикилометровой зоной. В бывших домах отдыха в Иванковском районе Украины.

"Дали накопители. Те начали зашкаливать, их забрали, сказав, что они сломаны"

"Люди вели себя по-разному, — вспоминает Василий Максимович. — Но дело в том, что у нас не было даже медсестры, не говоря о серьезных медиках. Некоторым, возможно, туда близко нельзя было сунуться, они и умерли в первую очередь. Потому что он и так болен, а его — в ад. Помимо марлевой повязки, на нас же ничего не было защитного. Обычные спецовка и шапочка. Дали накопители. Те начали зашкаливать, их забрали, сказав, что они сломаны. Иногда казалось, что людей искусственно убивали. Например, вместо того, чтобы ждать команды на базе, мы сидели по восемь часов в кабинах и ждали, когда скажут работать. В кабинах, которые фонили от радиации. Мыли их из брандспойтов, потому что фон в машине был в десятки раз выше, чем должен был быть. Но мыли такой же радиоактивной водой".

В следующий раз Василий Галай направляется в Чернобыльскую зону через полгода, в октябре 1986-го. Задача — выкопать двухкилометровую скважину, в которую должны слить "нечистоты" от мытья зданий специальным раствором. Скважина имеет название "Десятая Радамлянка", находится в Наровлянском районе. Позже Василия Галая вызовет военкомат — пригласит на сборы в... Чернобыльскую зону. Но врачи станут на защиту дважды ликвидатора.

"А потом мне доказывали, что все, что я делал, не было связано с непосредственной ликвидацией последствий. Я четыре года отстаивал свое право на пенсию в 50 лет! Потом, как только разрешили приватизировать бесплатно квартиры — сразу этим воспользовался, — перечисляет свои льготы, как ликвидатора Василий Галай. — Можно было бесплатно ездить в транспорте, получать бесплатно лекарства, оздоравливаться в санаториях и домах отдыха. Я не оздоравливался, поскольку должен был вывозить детей, поэтому брал палатку и ехал на море за свой счет. Также раньше были длинные отпуска для ликвидаторов. Потом их сократили до двух недель и сделали за свой счет".

Из того, что осталось, говорят ликвидаторы, — возможность пройти к врачу без очереди. Да, как идти, если перед тобой сидит 90-летняя бабушка?

В 90-м году Василий Максимович вместе с чиновниками попадает в Кремль на заседание, посвященное Чернобылю. Поведение тогдашних руководителей КПБ, Соколова и Камая, впечатляют Галая и он выходит из рядов коммунистов. В 93-м его вдруг увольняют за "систематическое нарушение трудовой и производственной дисциплины и распорядка рабочего дня".

"Хорошо, хоть пьянку не пришили", — смеется ликвидатор. Через три года он найдет работу на "Роснефти", оттуда уйдет на пенсию. Но так и не станет ветераном "Белоруснефти", на которой проработал 22 года. Более того, однажды ему даже не позволят сесть в один автобус с ветеранами-ликвидаторами, когда те будут ехать к памятнику ликвидатору.

"Ликвидаторских" к пенсии дают 15 рублей"

Евгений Жуков — коллега Василия Галая. Копает скважину в Наровлянском районе в октябре 86-го.

"Тем, кто льготник по 18 статье закона "О социальной защите граждан, пострадавших от катастрофы на ЧАЭС", дают бесплатные лекарства. Белорусские. И все. У меня была сначала 18 статья, потом ее сменили на 19-ю. Нас было сто девять ликвидаторов, пятидесяти одного уже нет. Хотя бы поставили на какое медицинское обслуживание или наше объединение дало страховую карту — ничего. А на лекарства, как не пойдешь, тратишь 50 рублей. Сходишь в месяц два-три раза, 150 и выходит. А "ликвидаторских" к пенсии дают 15 рублей. Итого — 380 тысяч, при 40 годах стажа. Мы ведь еще так-сяк, но сколько погибло молодых парней! Солдат. Молодежь была незащищена. Сверху графит сбрасывали голые — жара была тогда безумная. И никто статистику не ведет, кто там был, и где теперь эти солдаты. Им было по 18".

"Даже красную рыбу давали, как тем, кто работает в сложных условиях"

Владимир Бацкалевич. Журналист. Попадает в Чернобыльскую зону в сентябре 1988-го через военкомат — для "выполнения ответственного спецзадания Советского правительства". Полгода служит в "Белорусском полку", который занимается построением забора из колючей проволоки вокруг ЧАЭС, а также "пустым" делом, дезактивацией. Это, когда загрязненный грунт снимают на 20-30 см, а вместо него кладут чистый, снимают крыши, а еще специальным раствором моют дома, школы, фермы, чтобы смыть радиацию. Владимир говорит, что "чистым" грунтом был обычный желтый песок, на котором "не то, что огурец — лебеда не росла", а "чистые" дома и школы через час снова становились грязными, потому что пыль и мусор, прогулявшись по полям да лесам, оседали на них.

Зимой "Белорусский полк" стоит в Хойницком районе: солдаты располагаются в больших палатках. На лето — переселяются в Ветковский район, деревню Светиловичи, в местный интернат, где когда-то жили дети-инвалиды.

"Как выглядел наш день? — Вспоминает Бацкалевич. — Подъем. Построение. Завтрак, и поехали на работу. Все, как в армии. В общем, некоторые старались туда по два раза попасть. Потому что, во-первых, сохранялась средняя зарплата. Во-вторых, была бесплатная кормежка три раза в день, причем, хорошая, даже красную рыбу давали, как тем, кто работает в сложных условиях. В-третьих, в месяц платили 120 рублей командировочных. Поэтому те, кто не особенно заботился о здоровье, пытались поехать еще раз".

Местные, говорит ликвидатор, хотя и чувствовали себя более уверенно, когда рядом были военные, не хотели дезактивации.

"Одну старую бабушку с выцветшими бровями нашли, Марию Фоминичну Курако. Так она с ними не церемонилась: "Не хотим мы вашей "акцивацыи", вот и закрываемся. Только песком огород испортили. Сейчас луковица не взойдет. Огурца и помидора второй год не вижу. В магазин не завозят. А до Ветки не добраться".

Владимир Иванович называет это похоронами деревень:

"Ужасная картина. Стоит красивая большая деревня. Красивый дом. Подъезжает бульдозер, роет яму. И просто в яму этот дом сваливают. Полешуки же красиво строили. Добротные дома. Вот вместо дома — могила. А только что дом стоял. Оглядываешься — холмы одни. Страшно. Дико. Только груша или яблонька стоят, как память".

Как раз в это время в стране действует сухой закон: в магазинах никакого алкоголя. Однако местные быстро понимают, что военные тоже люди, и, работая в тяжелых условиях, от алкоголя не откажутся, и начинают гнать самогон.

"Партизаны" (так называли военных-ликвидаторов) ночью ходили за самогоном, и люди реально обогащались на этом. Однако были и трагические случаи: за полгода, которые я там был, два человека отравились одеколоном. И умерли. Не смогли спасти. А так, никакого морального поощрения. Солдаты есть солдаты. Команда. И делаем забор до обеда", — улыбается мужчина.

Весной 1989 года в полк приезжают медики — проверить солдат на наличие в организме радиации. Выстроились все в очередь, а врачи водят по солдатам дозиметрами и пишут всем одинаковую дозу. А может ли быть одинаковая доза у того, кто работает на кухне и того, кто снимает крыши? Однако хитрые "партизаны" становятся в очередь по второму кругу:

"Вы точно скажите, что искали — бэры, микрорентгены, цезий или стронций?" — прицепились они к медикам. Те, мол, определили дозу общего облучения в единицах. А механизатор из Ганцевичей, Сорока, не сдается: "А почему приехали с испорченными приборами? Первый раз сказали, что у меня 2,9 единицы, а второй, через три минуты — 3,4? Сейчас вас выгоним отсюда к чертовой матери!". В ответ слышим что-то непонятное.

Встретил через пару лет одного мужика-сослуживца, говорит, все хорошо, но в горле дерет — не проходит".

У Владимира проблемы с кожей. Кое-где появляются пятна, похожие на большие укусы. Даже рак ставили в течение 15-ти лет. Но, слава Богу, диагноз не сбылся. В общем, констатирует Бацкалевич, болезни ликвидаторов "отвязали" от Чернобыля и радиации. Поэтому, говорит, и ликвидаторские "корки" забрали. Мол, поизносились, поэтому вот вам новые — "удостоверения пострадавших от радиации":

"Раньше шутили: не нужно быть Героем Советского Союза, нужно стать ликвидатором". А сейчас все изменили... А вдруг что-то случится? Теперь повсюду рак. Кто тебя будет лечить? Кто поможет, если ты "пострадавший"? Мы же все здесь пострадавшие".

Загрязнение территории Гомельской, Брестской и Могилевской областей цезием в 1986 году и прогноз

В результате аварии на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года 23% территории Беларуси были загрязнены радиацией. В зону загрязнения попали 3678 населенных пунктов. 1 января 2016 года в Беларуси в зоне радиоактивного загрязнения находился 2371 населенный пункт, в том числе 28 городов и поселков городского типа и 2343 сельских населенных пункта.