19 марта 2024, вторник, 5:40
Поддержите
сайт
Сим сим,
Хартия 97!
Рубрики

Последний трамвай

32
Последний трамвай
Ирина Халип

Жизнь, которой нас лишили.

Однажды, в давние еще времена, когда поездки в Европу для белорусов были просто командировками, или прогулками, или отпуском, мы с мужем бродили по старинному городу, в котором он бывал много раз. Муж показывал: «Вот, смотри, эта пекарня здесь работает двести лет и будет работать всегда. Эта лавка работает сто лет и тоже будет работать всегда». Недавно я вспомнила ту прогулку и поняла, чего еще лишил нас режим.

Да, отсутствие выборов и свободы слова, несменяемость власти, жестокие репрессии – это то, что бросается в глаза, что прочувствовал на собственной шкуре едва ли не каждый белорус, о чем говорит мир и по поводу чего «выражают глубокую обеспокоенность» международные организации и правозащитники. Но есть еще одна весьма скверная вещь, не слишком бросающаяся в глаза и не видная со стороны: эта власть не дала нам возможности создавать традиции, пускать корни, врастать в эту землю, становиться частью местного пейзажа. Пейзаж тот складывается из простых фрагментов вроде нас с вами и создает ту самую среду, в которой можно жить.

Любой среднестатистический европеец знает, что в кофейне на углу, куда он ходит годами, ему без всяких вопросов «что будете заказывать?» нальют именно тот кофе, который он любит, и принесут десерт, похожий на бабушкин. В лавке на первом этаже дома продавец спросит, почему не заходил целую неделю, не болел ли, все ли в порядке с детьми. В кафе, куда он заходит по пятницам, хозяин махнет рукой, как старому другу, а официант сразу принесет бокал именно того вина, которое нужно. А хозяйка цветочного магазина вспомнит, что букет он покупает наверняка к годовщине свадьбы, потому что день рождения жены в августе. И при всех вошедших в современный мир курьерских доставках и возможностях интернет-магазинов этот среднестатистический европеец будет заходить и в лавку, и в кафе, потому что это – такие же маркеры нормальной, стабильной, удавшейся жизни, как зарплата и страховка, такие же символы уверенности в будущем, как крыша над головой и счет в банке, такие же источники тепла, как встречи с друзьями и воскресные обеды всей семьей. Это жизнь, которой нас лишили.

Можно привыкнуть к тому, что на углу открылась симпатичная кондитерская, заходить туда часто, радоваться, что тебя наконец начали узнавать и запомнили твои вкусы, но однажды утром там окажется пусто, а в окне – лишь плакат «сдается» и телефон риэлтора. Встретить потом на улице девушку из кондитерской и выяснить, что налогами задушили и пришлось закрыться. Можно полюбить по пятницам захаживать в один и тот же бар, сняв наконец галстук, но однажды найти его закрытым, будто и не было никогда, и увидеть владельца на видео ГУБОПиКа с рассказом о том, что «был подписан на экстремистские каналы». Можно познакомиться с отважной цветочницей (прилагательное не ради красного словца: завозить в Беларусь цветы – бизнес для отважных, как, впрочем, и любой другой), а потом узнать, что она бежала через границу в пижаме, пока силовики ломали ее дверь. Потом уезжает театр, в который ты ходил, садится в тюрьму группа, чьи концерты ты слушал, закрываются вокруг все мало-мальски знакомые тебе места – от пивной до книжного магазина.

Оказалось, что на безрыбье даже «МакДоналдс» занимал нишу своего уютного домашнего места. Все-таки – глобальная сеть, и можно в принципе, сидя за столом и уплетая гамбургер, представлять себе, будто ты в Лионе, Новом Орлеане или Осаке. Булка с котлетой все те же, и кока-кола, и пирожок. Подростки после уроков шли туда съесть жареную картошку и выпить кока-колы – взрослая жизнь, зато безалкогольная, и родители спокойны: дитя в «Макдаке», все хорошо, пусть развеется с друзьями. Даже это глобальное заведение мы готовы были принять за то самое кафе на углу просто потому, что оно стояло десятилетиями, пусть даже на совсем другом углу и совсем не рядом с домом. Но теперь даже его не осталось.

Город стремительно пустеет и становится чужим – из него уходят не только люди, но и те якоря, за которые эти люди цеплялись. Город больше не привязывает к себе, он стирает, будто ластиком, всю прошлую жизнь. Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях рассказывала, как незадолго до ареста Осип сказал ей: «Нам кажется, что все идет как надо и жизнь продолжается, но ведь это только потому, что ходят трамваи». Кажется, у нас тоже остались лишь трамваи, которые еще создают видимость жизни в городе. Трамваи идут на вокзал, оттуда уходят автобусы в Вильнюс, Варшаву, Ригу – куда-то будто бы географически недалеко, но с кровью, обрывая оставшиеся связи, выкорчевывая корни. Народ превратился в связку воздушных шаров, взлетающих в небо.

Последний трамвай громыхает по ночному городу. Он не на вокзал, он в депо. До утра. А завтра снова на маршрут. Мандельштам, как всегда, был прав.

Ирина Халип, специально для Charter97.org

Написать комментарий 32

Также следите за аккаунтами Charter97.org в социальных сетях